Отныне ему нужно быть осторожнее, и если инстинкт все же берет верх над его разумом, то должно и позаботиться в здравом рассудке об избежании нежелательных последствий…
Мао закончил школу и поступил на философский факультет. Проучился на нем два года и, разочаровавшись, ушел. Его раздражал тенденциозный подбор философских школ, и он сам решил изучать то, что ему нравится, а если удастся, то и создать собственное философское учение…
Со школьной поры он больше не встречался с женщинами, не симпатизировал им, борясь с влечением, сублимируя в науку, а вскоре и влечение прошло, незаметно, без волнений…
Когда Мао исполнилось двадцать три года, он впервые в жизни написал научную статью под названием «Мизантропия и космос», которую опубликовали в приличном столичном журнале, а впоследствии ее перепечатали и несколько зарубежных изданий. Основная мысль статьи заключалась в том, что нелюбовь к человеку исходит из космоса, что в скором времени мизантропия захватит все человечество и нынешняя точка отсчета морали полярно изменится… Мысль, изложенная в статье, была не нова, но само построение было столь логично, такая уверенность исходила из каждого умозаключения, что автор безусловно заслуживал уважения и обращал на себя внимание.
Вскоре Мао стал получать заказы на написание статей от всевозможных западных философских журналов. Он с удовольствием брался за них, писал быстро и умно, и заказчики, как правило, были довольны. Перо его крепло, мысль мужала… Когда Мао исполнилось двадцать шесть лет, на одной из научных конференций он увидел женщину, которую неожиданно для себя полюбил. Вначале он боролся с этим чувством, испытывая по отношению к себе бешеную злобу. Но вскоре ненавистное чувство завладело всем существом китайца, мучило его вечерами и будило ранним утром… И наконец Мао сдался ему, измученный и истерзанный могучей силой, против которой всю жизнь боролась его философская мысль…
Он дал возможность любовной истоме вытеснить рассудок, весь отдался чувству, но вдруг обнаружил, что тело не готово к новому качеству, что годы вытеснения инстинктов дали свой результат. Организм молчал, не реагировал даже на самые пикантные фантазии. Сначала Мао пытался себя убедить, что оно к лучшему, что именно этого он и добивался. Но поскольку чувства уже победили сознание и он весь был в их власти, сердце китайца захлестнули жестокие страдания. Мао мучился ночами, скручивая из простыней веревки, боялся одной лишь мысли о своей любимой женщине и ощущал себя неполноценным уродом.
Целый месяц он был в плену отчаяния — похудевший, заросший волосами, грязный и вонючий, как крокодил. Но как-то ранним весенним утром он проснулся с решимостью в глазах, которая обязательно приходит после отчаяния, издал могучий рев, как будто призывал на бой соперника, хлестнул себя пару раз по щекам, так что на губе выступила кровь, и вышел на улицу, к весенним ручьям, к ненавистному ему человечеству…
Он купил маленькую одноместную палатку, рюкзак, продуктов на месяц, билет на самолет и, уже не возвращаясь домой, не сказав никому ни слова, улетел к морю, в Крым…
Морские пляжи в апреле всегда пустынны, но Мао „ боясь человеческих глаз, забрался в самое глухое место, где не было ни одного строения, где были только крутые скалы и вопящие чайки. Он поставил палатку и стал жить в ней „ сосредоточившись на своем больном организме.
Мао дал слово, что откусит себе палец в случае выздоровления, а если понадобится, отгрызет и всю руку.
Когда кончились привезенные продукты, он залезал в еще холодное море, обдирал с ближайших скал мидий и пожирал их сырыми, не обращая внимания на их попискивания, круша свои зубы недоразвитым жемчугом…
Прошло два месяца, но главная мышца в теле по-прежнему молчала. Остальные же мышцы наливались силой, и Мао стал похож на слона — медлительный, с мощными ляжками, с маленькими глазками…
Не желая, чтобы отчаяние вновь завладело всем его существом, он решил обратиться к Богу. Но к какому?.. Рожденный от китаянки и еврея, живший всю жизнь на территории православия, он мог выбирать из трех богов по своему усмотрению… И тут Мао неожиданно вспомнил своего отца, о котором не думал уже с десяток лет., и кровь его немного потеплела…
На следующий день, когда солнце зависло в зените, Мао, сидя на краю скалы, ощущая под собой море, сделал себе обрезание. Бритвой он срезал свою крайнюю плоть и кольцом надел ее на палец. Затем залез по пояс в соленое море и стоял в нем, сжав зубы в пока не остановилось кровотечение…
Таким образом он дал обет Богу всех евреев, Богу своего отца…
Начинался купальный сезон, и отдыхающие осваивали новые пляжи, подбираясь к стоянке Мао. Как-то он заснул на скале, а проснувшись, увидел под ней маленький нудистский пляж.
Несколько женщин и мужчин подставили свои обнаженные тела под солнечные лучи и молча, слушая накатывающиеся волны, дремали…
Мао неожиданно для себя залюбовался этой картиной, успокоился, а когда вдруг посмотрел на низ своего живота и увидел возрожденную жизнь, то издал победный вопль, до смерти напугав нудистов… Он зашел в свою палатку и повязал бантом красную ленточку на оживший орган, отмечая тем самым праздник. Затем сунул в рот палец и изо всей силы сомкнул на нем острые зубы, выплюнул его, откушенный, в море и, окровавленный, с украшенным половым органом, появился на нудистском пляже. Загорающие, пришедшие в панический ужас от открывшейся им картины, похватали свои вещи и побежали с пляжа, оставив торжествующего Мао одного. Китаец громогласно расхохотался и стал сворачивать свой лагерь, готовясь к обратной дороге.
Мао вернулся в столицу, возрожденный, с еще более обезображенной рукой, с кольцом крайней плоти на одном из уцелевших пальцев и вдруг позабывший о своей любви, с приходом здоровья покинувшей его душу.
Подходя к своей квартире, он увидел воткнутый в щель бланк поздравительной телеграммы, в которой было написано: «Поздравляю днем рождения зпт желаю счастья эпт здоровья зпт любви тчк твой отец Иосиф».
КЕРОЛАЙН
Я попытался рассказать о своих братьях и о том, как они потеряли пальцы.
Теперь же мне предстоит поведать немного о себе. Я постараюсь уложиться коротко, к тому же и рассказывать особенно нечего.
После того как отец подкинул Мао бабушке, он вновь исчез. На сей раз Иосиф не пытался форсировать границы отечества, а отправился в глубинку России, где и познакомился с моей матерью — тихой русской женщиной. Отец, еще молодой, но с абсолютно седой головой и глубокими морщинами на лице, влюбился мальчишеской любовью в сибирскую красавицу, оплодотворил ее своим живучим семенем, и вследствие этого через девять месяцев родился я.
Я был совершенно обычным ребенком, не отличался ни красотой, ни особым умом, а тем более не выказывал каких-нибудь неординарных способностей. Я рос, как тысячи моих сверстников, довольный своим детством, любящий своих родителеи…
До пяти лет я не знал о существовании братьев, живущих в столице, да если бы и узнал, мне было бы совершенно наплевать. Ребенка интересует только то, что находится рядом, то, что можно пощупать руками, или на худой конец отправить в рот, чтобы, пережевав, проглотить.
Лишь по достижении пятилетнего возраста, после того как моя мать умерла от какой-то непонятной болезни, я узнал, что являюсь младшим братом двух отпрысков с совершенно нерусскими чертами лица.
После похорон матери отец провыл в открытое окно три дня, собрал меня в дорогу, и мы поездом отправились знакомиться с родней.
Бабушка, совсем старенькая, потерявшая способность удивляться, узнав о существовании третьего внука, лишь пожала плечами и пошла собирать на стол праздничное угощение.
Дедушка распил с отцом бутылочку водки, поговорил с ним о том о сем. а я тем временем знакомился со старшим браток Шивой. Ему было уже одиннадцать лет, все лицо его было в синяках, но он встретил меня ласково, улыбаясь во весь рот.
Даже предложил поиграть в его игрушки. И конечно же, я полюбил своего старшего брата, хоть он и не был похож меня лицом, к тому же и без пальца на правой руке…
Отец, погостив в родном доме неделю, как все того и ожидали, вновь исчез, укатив на своих кривых ногах в неизвестные земли. Я остался воспитываться бабушкой и дедушкой, и если мое непослушание выводило их из себя то они грозились отправить меня жить к Мао, среднему брату, отпрыску Сатаны…
Мао я видел всего лишь пару раз — когда в детском саду морили тараканов и когда он сбежал из интерната в волчьих капканов. Помню, что его лицо, выражение монголоидных глаз, внешность дауна оставили в моей душе неизгладимое впечатление. Весь облик среднего брата пугал меня, но одновременно и чем-то притягивал. Я часто видел Мао во сне, думал о нем наяву. Его личность возбуждала во мне какой-то нездоровый интерес, некое трепетание и волновала меня куда больше, нежели мой старший брат Шива.
Меня отдали в обычный детский сад, а когда пришло время, я пошел учиться в нормальную среднюю школу, где ничем и ни от кого не отличался. Все мое существование проходило без особых эмоциональных всплесков, что очень радовало бабушку с дедушкой. Уже казалось, что вся моя жизнь пойдет ровной дорогой, что на ней не будет особо сильных падений, да и взлетов тоже… Но. как обычно случается, какое-нибудь незначащее событие, на которое другой бы человек и внимания не обратил, может направить твою жизнь совсем в другое русло. Так произошло и с меей жизнью.
К концу школы, подчиняясь могучему волеизъявлению природы, в начале весны я испытал чувство влюбленности к девочке из соседней школы. Сейчас я не помню даже ее лица, а имени как будто и вовсе не знал.
Я тоже, уж не знаю чем, понравился ей, и мы стали встречаться. В наших отношениях, пожалуй, не было ничего романтического, так как мне не пришлось прикладывать особых усилий, чтобы добиться взаимности. Все шло как-то само собой.
Теперь уже, по прошествии многих лет, я понимаю, что первое чувство должно быть бурным, с муками неразделенной любви, с ревностью, со слезами отчаяния в бессонные часы…
На третий день нашего знакомства мы уже целовались под ветками зацветающих деревьев и от неумения прикусывали до крови губы друг другу. А на пятый день, когда родители моей подруги отправились на дачу копать под картофель грядки, я оказался у нее дома. Она недолго размышляла, видимо, уже давно решившись отдать свою девственность при первом удобном случае, и вскоре мы лежали на ее узенькой кровати совсем голые. Я впервые рассматривал обнаженное женское тало с такого близкого расстояния, зная, что и девочка меня разглядывает, и от этого испытывал какое-то странное ощущение. Во мне не было ничего от сексуального возбуждения, я забыл о нем напрочь, и когда девочка влажными руками стала притягивать меня к своему телу, я оказался не готов к мужской миссии и от осознания своей неготовности весь размяк и заскучал на мгновение.
Потом скука стала страхом, а страх был рожден мыслью о позоре…
Так ничем закончилась моя первая близость с женщиной.
Всю ту ночь я пролежал без сна в своей кровати, пытаясь анализировать происшедшее. В мозгу зародилась мысль, что организм мой ущербен, что я один из тех многих несчастливцев, которым не дано испытать наслаждения от обладания женщиной, что мне суждено лишь мечтать об обладании, а в конце этих мечтаний лишь муки одни.
Конечно же, я больше не встречался с той девочкой, от одной мысли о ней испытывая лишь звериный страх.
С того дня я стал непрерывно думать о природе своей неудачи, постепенно привыкал к мысли об ущербности моей психики, и со временем муки стали носить оттенок сладости, так что иногда я даже специально вызывал их в себе.
Я стал интересоваться специальной литературой на тему сексуальных расстройств, проглатывая тома научных трудов. Я изучил Фрейда, Юнга и современных психоаналитиков. Из их трудов мне стало ясно, что я ничем не болен, что психика моя пострадала в силу моего же невежества. Оказывается, я сам родил в себе комплекс неполноценности, к тому же культивируя его жалостью к своей особе…
К моменту осознания своих комплексов я уже выбрал будущую профессию. По окончании школы я решил поступить на психологический факультет университета и по получении диплома специализироваться на лечении сексуальных расстройств как мужчин, так и женщин.
С этим решением ко мне пришла и другая мысль. Избавившись от своего комплекса, я не смогу так глубоко проникнуть в природу чужой болезни, ибо только свои страдания можно отождествить с чужими. С юношеским самопожертвованием я решил развивать в себе сексуальный комплекс, тем самым став врачом-экспериментатором, ставящим опыт на себе. Как и мой средний брат Мао., я отказался навсегда от близости с женщиной, только природа монашества была различной…
Я с блеском закончил психфак. При распределении мне был сделан ряд очень лестных предложений, начиная от Института психиатрии до места психолога в больнице им. Кащенко. Стремясь работать индивидуально, я отказался от этих предложений и попросил свободный диплом. „Я снял квартиру и стал принимать больных, которых было сначала очень мало, но вскоре психоанализ стал входить в моду, и поток больных увеличился.
Обычно я работал по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Принимал по пять-шесть больных, уделяя каждому по часу, а остальное время систематизировал свои записи и истории болезни, пытаясь отыскать маленький корешок, ставший причиной развития того или иного комплекса.
Начиная работать с новым больным, я всегда твердо обещал, что шансы на полное выздоровление равняются девяноста процентам, да, впрочем, так оно и было.
Почти ко всем моим пациентам возвращались утраченные способности, и их счастливые лица делали счастливым и меня. Но еженощно в моей квартире раздавались телефонные звонки, и какая-нибудь женщина, бывшая моей пациенткой, захлебываясь от восторга, рассказывала, как к ней наконец пришел долгожданный оргазм, и как сладок он, и как прекрасна жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10