Трешников кидает в угол жестянку из-под лимонного сока.
– Хорошо… Это обсерватория Мирный, наша «столица» в Антарктиде. Полярный круг проходит вот здесь. В седьмом доме живете? Ну, тогда смело называйте себя полярником. В этом году в «столице» живет восемьдесят девять человек: ученые, трактористы, повара, плотники, механики, завхоз…
Если к какому-нибудь юбилею этой «столицы» наши потомки воздвигнут памятник ее основателю, на коне будет сидеть Михаил Михайлович Сомов. Он в 1956 году забивал тут первые гвозди.
Поставлен Мирный на камни, но, как видите, все под снегом. Приходится думать: быть «столице» или не быть.
Всего нашего населения в Антарктиде – сто двадцать три человека, включая двух немцев и двух чехословацких ученых. Значит, тридцать пять человек зимовали в «провинции». Вот она, «провинция». Это флажок станции Комсомольская. До нее из Мирного восемьсот семьдесят километров. Живут сейчас там три человека. Время от времени «столица» снаряжает туда самолеты. На парашютах бросают продукты, горючее, снаряжение…
А этот флажок – самая суровая точка во всей Антарктиде, самая суровая на Земле. Полюс холода. Сюда уже и самолетам нелегко долетать. Тяжелое снаряжение доставляется тракторами. Каждый поход к Востоку – жестокое испытание. Сегодня как раз пришла радиограмма: «Мотор починили, движемся дальше». По пути идут наблюдения: температура, промеры льда, геомагнитные измерения. Такой же поезд пять лет назад прошел и к самой недоступной точке материка. Вот красный пунктир перехода.
На запад от Мирного, по берегу Антарктиды, еще два красных флажка. Станция Молодежная в двух тысячах километров. И Новолазаревская – в трех тысячах.
Четыре года назад мир облетела сенсация: на Новолазаревской молодой врач Леонид Рогозов сам сделал себе операцию аппендицита. Случай этот записан в книгу истории медицины…
Закончив пояснения к карте, доктор Трешников снял свою драную куртку и, засучив у свитера рукава, садится обсуждать с начальником экспедиции полет «по епархии». Начальство время от времени обязано выезжать из «столицы». Восток, Молодежная, Новолазаревская – десять тысяч километров на маленьких самолетах…

Житье-бытье

Я живу в седьмом доме поселка. Ночью, когда вся жизнь уходит под снег, находишь дом по красному маячку. Ночью с материка к берегу дует ветер под названием «сток». Сильный ветер. Свистит в антеннах, гонит поземку. Скорее, скорее к своему огоньку.
В снегу люк. Потом мокрая деревянная лестница, характерный подземный запах жилья. Еще лестница. Ощупью находишь дорогу по коридору. Темнота провожает тебя двумя зелеными огоньками. Это проснулась собака. Она сонно рычит и закрывает глаза – досматривать сны.
Со всех сторон храп. Храпят механики, штурманы, радисты, первые и вторые пилоты. Храпят в темноте два Героя Советского Союза. Как можно осторожнее налегаю на дверь. Скрипит, проклятая… Кто-то в темноте начинает ерзать на пружинном матрасе. На Большой земле столь позднее возвращение объяснять было бы трудно. Но тут кроме как дело, ничто не может задержать человека. Снимаю промокшие сапоги, куртку и ныряю под одеяло.
У порога неясным квадратом синеет оконце. К нему сквозь толщу снега проделана шахта для вентиляции. Но свежий снег все время забивает узенький ход. Утром поднимаешься с головной болью – кислородное голодание. Засыпаешь под частые удары водяных капель: кап, кап… Весна. О ее победах над снегом можно судить по нашей посуде. Сначала на полу стояла бутылка из-под шампанского. В нее остроумно додумались проводить на веревочке с потолка воду. Потом появилась кастрюля. Потом поставили таз. Теперь стоит хорошая бочка. И уже не капли, а ручеек струится с потолка по веревке. Шестиметровая толща снега все настойчивей давит на крышу. Оклеенный бумагой потолок зловеще потрескивает.
В доме шесть комнат. Мы в своей живем вчетвером. Пилоты: Ступишин Михаил Протасович, Ляхович Игорь Владимирович, я и… Наташа. Совсем молодая девушка. Стояла она на пляже, щурясь от солнца, волосы поправляла. Снял репортер ее в эту минуту, поместил на обложку журнала. Увидели журнал ребята из Третьей антарктической экспедиции. Пересняли. Увеличили до полного роста, вырезали, наклеили на картон. Как живая стоит.
Еще в комнате висят картины «Рожь» и «Последний день Помпеи». Около моей кровати стоит старинный шкаф. На Большой земле он вышел из моды, наверно, еще во времена экспедиции Беллинсгаузена. Выбросить жалко – решили в Антарктиду отправить. Прежние жильцы в этом шкафу-комоде оставили веселые надписи, колоду карт, два лотерейных билета, сломанную логарифмическую линейку, портрет Лолиты Торрес, план города Ленинграда, шесть перьев из хвоста пингвина, учебник английского языка и мелкие железки от самолета. На шкафу есть инвентарный номер. Одна экспедиция сдает другой экспедиции все по порядку – электронные установки, самолеты, конфеты «Мишка», одежду, тарелки, банные веники, вездеходы, шары-зонды, свиней, полетные карты, гвозди, апельсиновый сок и многое другое – учет есть учет! Даже Антарктида не обходится без бухгалтера. Бухгалтер живет в домике по соседству. Носил усы и бородку – точь-в-точь ровесник Плеханова. А сбрил бороду – Наташе в женихи годен.
Дом наш обогревается паром электростанции. Иногда жарко бывает, иногда мерзнем. Но, как показали раскопки, дома излучают тепло. Снег обтаял почти на метр, и они стоят в ледяных гротах. Вот только на крышу давит – ужасно трещит потолок по ночам.
Воду мы получаем так же, как получают ее эскимосы. Вырубаем лопатой снежный брусок и тащим по лестнице вниз. В бочке снег тает. Для стирки такую воду можно было бы продавать за валюту – удивительно хороша. А для питья никуда не годится – нет в ней солей. Безвкусная, и после года такой воды кости становятся ломкими. В столовой доктор Виктор Михайлович Трошин щедро раздает какие-то желтые шарики и лепешки. Глотают. Кажется, помогают – никто еще не сломал ни руку, ни ногу.
По нужде ходим в необычайно красивую пещеру. Она вся обросла белыми сталактитами. Но ходят туда с опаской. Если кому и суждено поломать ноги, это случится в самой прозаической обстановке.
В доме с опаской живешь первых три дня. Потом привыкаешь. Вот только вода с потолка. Для нее мало уже и бочки. И неизвестно, что будет завтра. Наш сосед радиотехник Лёнька Шалыт заходит вчера после дежурства вздремнуть. Батюшки мои, в жилище полметра воды! Туфли двумя кораблями плавают под столом. Захлебнулись четыре важных прибора. Вода с потолка хлещет, как в хорошем фонтане. Пришлось объявить всеобщий аврал.

«Аврал!» Сильное, властное слово. Заставляет все бросить, поторопиться наверх.
И вот все уже в сборе – с лопатами, ломами, веревками. Закипела работа. Все уравнялись – ученые, бульдозеристы, повар, синоптик, корреспондент. В две минуты рождается метод: плотный снег лучше всего пилой полотнить на бруски и дружно спихивать бульдозерам на ножи. Вот уже появился неприметный до этого человек – у него лучше всех получается. Он, сам того не сознавая, как в атаке, становится командиром.
– Раз, два – взяли…
Все радостно подчиняются. Дело идет. И вот другой такой появился. У него еще лучше выходит.
– Эй вы, на той стороне, слабаки, дайте-ка нам пилу!
– А хрена ты не хотел?!
– Раз, два – взяли!..
Даже ленивый тут обливается потом, не хочет отстать. И вот уже лопаты стукнулись о железную крышу. Оглянулись.
– Братцы, неужели это мы маханули?!
На неделю, казалось, работы – смахнули за три часа. Вот что значит артель, вот что значит «аврал»!
– Братцы, а кто же фильм выбирает?
Общий галдеж. Была объявлена самая высокая в Антарктиде награда: фильм на сегодняшний вечер выбирает тот, кто больше всех отличился. Великодушно решают:
– Пусть выбирают летчики. Они так старались, что пила – пополам.
Хохот. Летчики идут выбирать фильм. А начальство прикидывает: так вот авралом можно, пожалуй, и все дома помаленьку очистить.
Но слово «аврал» – особое слово. Оно действует, когда в самом деле аврал, когда дальше податься некуда. А стали авралы по графику проводить – все кончилось. Я с чистой совестью сажусь писать репортаж – редакция требует. Геофизики говорят: «У нас срок», – это значит время идти к приборам. У повара выпечка хлеба. Человек десять ковыряют лопатами. Но разве это работа! Самое нехорошее: случись теперь в самом деле неотложное дело – не сразу поднимешь людей.

В Мирном бушует пурга. Утром по радио передали: «Внимание! Штормовое предупреждение. Ветер до тридцати метров в секунду. Будьте осторожны». Последние десять дней в Мирном стояла штилевая, солнечная погода. Носы от солнца шелушились, как молодая картошка. Губы надо было мазать помадой. Лица почернели, и только около глаз от темных очков остались белые пятна.
Новичкам и корреспондентам, много слышавшим об антарктических бурях, уже приелась невозмутимая синева далей и светлый круглосуточный день. Сейчас в Мирном шутят: «Пурга по заявкам корреспондентов». «Миряне» эту пургу за пургу не считают. Однако отменены все полеты. Легкие самолеты тросами притянуты к якорям, к тракторам и бульдозерам. С тяжелыми Илами ветру не справиться.
Сегодня один из Илов должен был лететь в самую глубь Антарктиды. Но полет отменен. А в последнюю минуту отменен полет и на станцию Молодежная, где с нетерпением ожидают строителей, прибывших из Москвы. Какие полеты, если до столовой пешком едва добираемся! Вылезаем на свет божий через люки над головой. А белого света не видно. Ветер швыряет, валит, залепляет очки. Белая мгла. Идешь – как в шарике от пинг-понга. Все достали из мешков штормовую одежду. Закутаны с головы до ног в меха и непродуваемые ткани. Но пурга находит все-таки щели, моментально наполняет снегом карманы. Идем, взявшись по двое за руки. Лишь на мгновение мелькнет в свистящем молоке яркий свет маяка над столовой и высокая мачта с антенной. Люди идут как тени. В столовой новички говорят: «Да-а…» А старожилы довольно смеются: «Антарктида не Крым. Но разве это пурга!» И начинают рассказывать историю о «настоящей пурге».
Часты ли бури? Синоптик Геннадий Бардин достает из кармана маленький календарь: «Вот смотри. Когда штиль, я ставлю на числе крестик, когда умеренный ветер – штрихую, в бурю ставлю черные пятна». Почти весь календарь у синоптика в черных пятнах.
Эта пурга началась с легких стремительных облаков, упрятавших солнце в пуховую шаль. Метеорологи сообщили: от южных берегов Африки идет циклон. Встретившись с холодом Антарктиды, циклон набрал силу. Валит с ног. Но пожалуй, только пилоты могут сидеть на кроватях, пришивать к курткам пуговицы, читать потрепанные книжки и вспоминать, где и когда так же вот не летали. Все остальные спешат на работу. В разных местах поселка над снегом и под снегом стоят десятки приборов и целые лаборатории ученых. Наблюдения лишь тогда имеют ценность, когда проводятся аккуратно, день за днем, час за часом. Поэтому геофизики из отряда Петра Астахова кроме обычных приборов уносят сегодня из дому лопаты. Часа два уйдет на откапывание входа, прежде чем человек сможет взглянуть на приборы.
Много хлопот в пургу у аэрологов и синоптиков. Три раза в день из их будки в синее небо уходили наполненные водородом шары. Радиопередатчик с большой высоты слал на землю сигналы о скорости ветра, температуре, давлении, о космических излучениях. Сегодня особенно важно знать, что там, над пургой. Аэрологи Иван Филиппович, Иван Вибрик и Бояревич Володя готовят аппаратуру, готовят водород для шаров. Не простое дело – запуски шара-зонда в пургу. Мы долго смеялись, узнав, как Бояревич лишился роскошной антарктической бороды. Шесть раз подряд пытались запустить шар. И все неудачно – пурга прижимает его к земле, подбрасывает и бьет о сугроб тонкие приборы радиопередатчика. В секунду рушится пятичасовая подготовка каждого запуска. Шесть раз подряд. У седьмого шара измученный Бояревич мрачно пообещал: «Если запустим правую половину бороды отдаю». Шар улетел. Друзья заставили выполнить обещание.
Сегодня аэрологи не давали обетов. Только что позвонили: шар с первого раза благополучно ушел. Уже обработаны сигналы приборов. В ближайшие сутки пурга не ослабнет.
Прогноза из Мирного ожидают в Москве, ожидают на антарктических станциях Восток, Молодежная, Комсомольская и Новолазаревская. Особенно важны предсказания погоды морякам.
Пурга продолжается. Наготове отряд спасателей во главе с опытным полярником Виталием Кузьмичом Бабарыкиным. Мало ли что может случиться с человеком в такую метель! Наружные работы отменены, но под снегом идет обычная жизнь. Я позвонил в ремонтную мастерскую: «Что делает сегодня отряд транспортников?» – «Ремонтируем тракторы и бульдозеры. Готовимся к выгрузке кораблей».
Корабли «Обь» и «Эстония» идут в Антарктиду. Уже прошли Бискайский залив и вышли в Атлантику. Они везут груз и зимовщиков новой антарктической экспедиции. В Мирном корабли будут встречать 7–11 января.

Люди как люди…

Внешне люди все тут как-то похожи – обветренные, загорелые, бородатые. Одежда, как в армии, тоже создает сходство. Общие тяготы, монотонность работ делают свое дело. Ершистый быстро тут понимает, что может сделаться нетерпимым. Честолюбивый волей-неволей идет вместе со всеми. А робкого обстановка подтягивает, заставляет перебороть робость. Тут все на виду друг у друга. Все показное, ненастоящее, вся шелуха облетает в первый же месяц. Зато все хорошее и сильное прорастает.
При отборе сюда глядят не в анкету. Тут нужны здоровые, умелые, пытливые люди. Небезразлично, умеешь ли ты смеяться, играть на гитаре, терпим ли ты к недостаткам соседа. Простой случай: твой сосед в маленькой комнате ночью храпит. На зимовках, бывало, люди становились врагами из-за этого пустяка. Целый год люди до последней морщинки характера на виду друг у друга. Уравновешенность. Доброта. Справедливость. Верность мужскому слову. Стремление всегда идти навстречу другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17