Мостов в нее много. Этот – главный. Проезд по нему не бесплатный. Строила мост английская компания. Сиднеец платит за мост уже много лет и будет платить, пока он будет стоять.
Два дня в городе – это немного. Осмотрены главные улицы и узкие – двум машинам не разъехаться – переулки, осмотрены просторные площади с памятниками, зеленые парки, в которых ходят не только по дорожкам, но трава тем не менее не вытоптана. Побывали в кино. Американский фильм «Клеопатра» нас, утомленных дорогой, заставил вздремнуть – будили друг друга, пощипывая за колени. Побывали в ресторанчике «Балалайка», где четверо молодых бородатых людей в красных рубахах душещипательно пели «Очи черные», а экономка, русская по происхождению, отказалась взять плату с нас пятерых. Расспрашивала о перелете о жизни в стране, особенно интересовалась Калугой, в которой жили ее дед и бабка. Сама она перебралась в Сидней из Харбина после войны.
Русских в городе довольно много. Держатся своей колонией, разделенной, впрочем, идеологически надвое. Одна группа – «монархическая» – до сих пор держит в клубе портрет царя. У другой – тесный контакт с советским посольством. Жадно покупаются книги на русском, пластинки, раз в неделю в клубе смотрят советские фильмы. Дома говорят только по-русски. Гордятся, что дети, рожденные тут, в Сиднее, хорошо объясняются с нами.
Австралия – страна эмигрантов. И страна молодая. Двести с небольшим лет назад белые люди впервые ступили на эту землю. Первыми поселенцами были каторжники, высланные из Англии. Сегодня австралиец гордится, если его родословная восходит к тем людям.
Центр континента заселен мало. И нет охотников оседать в сухих, пустынных местах. Одинокие фермы на карте, маленькие поселки. Детей, живущих в них, обучают издали – по телевидению. Население, коренное и пришлое, сосредоточено на побережьях, удаленных от жаркой тропической зоны. И всего-то людей – шестнадцать миллионов. Три миллиона из них живут в Сиднее.

Радостное место отдыха подарила сиднейцу природа: на километра в черте города тянется знаменитый песчаный пляж Бондай-бич.
Воскресенье. Жара – за сорок. Стеклянные валы лениво идут на берег и разлетаются мелкими брызгами. Тонкий водяной туман умеряет жару. Шестьдесят тысяч купальщиков заполнили берег. Молодые и старые, стройные и тучные, богатые и бедные, счастливые и грустные – всем солнце поровну шлет свою радость. Лежат с бумажками на носу, крутят ручки транзисторов, лениво что-то жуют. И мы на три часа смешались с этой массой загорелых людей. Лето. То самое время, когда дома у нас крепчают морозы, валят снега.
Медленно катятся волны. Над океаном вдоль побережья летает маленький самолет. Вой сирены. Купальщики устремляются к берегу – патрульный самолет увидел акулу. От берега спешит охотничий катер… И опять люди бегут к воде.
В стороне от всех – сотни полторы самых смелых купальщиков. У каждого – округлая, из легкого пластика с маленьким килем доска. Ложатся и тихонько гребут руками. Метрах в трехстах от берега остановка – ждут большую волну. Вот она надвигается. Подхватила. Поднимаются на досках во весь рост и, балансируя, мчатся на гребне к берегу. Брызги, блеск загорелых тел. Кто-то перевернулся. Еще один. Мелькают в пене головы, доски. Остался всего один на горбу у волны. К самому берегу подлетел – тут неизбежный кувырок. Шумное одобрение тех, кто стоит на песке. Все знают: не просто проскочить до берега на доске.
Удивительный спорт, рожденный давно на Гавайях, сейчас пришел на все теплые побережья Земли. В Сиднее каждый мальчишка «бегает по волнам».

Два варана с индонезийского острова Комодо лежали в обнимку на зеленой траве. Варанов зоопарку подарили индонезийцы. Четырехметровые ящеры, совсем недавно обнаруженные на Земле, имеют такую ценность, что их от зрителей помимо сетки отгородили еще и толстым стеклом. Нильский крокодил по соседству с варанами выглядел старомодно. Он лежал неподвижно, и какая-то птичка клевала у него на хвосте насекомых. Рыжевато-серые кенгуру прыгали, как кузнечики, и то и дело залезали мордой в сумку на животе. У одной матери из сумки торчал спящий лопоухий детеныш.
Зоопарк в Сиднее – один из самых благоустроенных в мире. Богата его коллекция. Но особенно интересно было увидеть местных животных, почти сплошь сумчатых – сумчатый медвежонок коала, сумчатые куница, крот, крыса мурашкоед… Так же как и кенгуру, все носят новорожденных в сумке на животе.
Не менее интересны другие аборигены Австралии: рыба, способная дышать воздухом, попугай, живущий в земляных норах, дикая собака динго, крупная ящерица молох, страус эму. И вот совсем уж диковинное создание – покрыто мехом, подобно бобру, обитает в воде, яйца несет, как птица, кормит детенышей молоком, а клюв утиный. И название – утконос.
И во многих углах зоопарка был слышен хохот нарядной большеголовой птицы с названием кукабара. В природе это ловкий охотник за змеями. И возможно, поэтому кукабара стала любимицей австралийцев. На всех этикетках для иностранных туристов вы встретите изображения кенгуру, бумеранга и кукабары. Австралийское радио начинает свои передачи криком кукабары.
Последние австралийские деньги мы истратили самым романтическим образом. Под землей в зоопарке есть прохладный аквариум. Тут за отдельную плату вам покажут, как живет океан. Морские ежи, разноцветные звезды, осьминоги, кораллы… Но самое интересное – бассейн в центре аквариума. Глядишь сверху: пестрые стайки рыб, среди них, ни на секунду не замирая, плавает огромная черно-фиолетовая акула. Рядом с акулой скат – круглый черный платок с небольшим хвостиком. Края у платка шевелятся, и он плывет за акулой вслед. Дно бассейна усеяно черными кружками. Мы не сразу догадались, в чем дело. Но вот парень с девушкой порылись в сумке и, когда акула проплывала как раз под ними, бросили в воду монетку. На счастье надо так бросить, чтобы монета осталась лежать на широкой спине акулы. Кому не хочется счастья! Соблазнились и мы. Вытряхнули из карманов медные капиталы, отложили по три кружка на троллейбус, остальное – в воду на счастье. Одному, представьте себе, удалось положить медяшку на акулий хребет. Не понравилось. Вильнула хвостом. Но счастье уже было в наших руках. В путешествии счастье необходимо.

Всю дорогу, когда только можно, прихожу в кабину пилотов. Тут между креслами есть сиденье-раскладушка. Надо чуть потянуть за алюминиевый верх, и готово еще одно место. Полет тут чувствуешь лучше, чем в пассажирском салоне.
Летим уже тридцать девять часов чистого времени. Земля показала свои снега, свои пустыни, острова и азиатские реки, похожие сверху на серебряных ящериц. Мы видели верхушки потухших вулканов, коралловые лагуны с пальмами и лодками рыбаков, зеленый войлок тропических джунглей, океан с белыми игрушками пароходов и зеленовато-желтыми красками мелководий и островов. У Австралии минут двадцать летели в тропическом ливне. Водяные реки текли по стеклам кабины, и не было видно лампочек на концах крыльев. В другие часы облака огромными белыми замками преграждали дорогу. Мы искали проход, но, отыскав, круто забирали в сторону – локатор предупреждал: грозовые разряды. Не забыть ночную грозу у экватора. В темноте под нами шел бой. Звуков не было слышно. Взрывы на долю секунды отнимали у темноты помятые облака. Темнота – взрыв. Темнота – два взрыва подряд. Я никогда не видел облака, освещенные молнией сверху. Михаил Протасович Ступишин немного меняет курс:
– Вот так же разрываются бомбы… При каждой вспышке на пиджаке командира блестят пуговицы и Золотая Звезда. В войну Михаил Протасович управлял самолетом-штурмовиком.
Экипаж самолета – семь человек. У пилотов с виду работа нетрудная: спросил у штурмана курс, поправил автопилот – и пей холодный нарзан, очищай австралийские апельсины. Больше всех работы у штурмана. Он обложен картами, то и дело смотрит на цифры счетной линейки, крутит ручки приборов, сверяет карту с локатором. Штурман ловит астрономическим компасом звезды и солнце, говорит с кем-то по радио, каждый час отвечает на десятки моих вопросов. Александр Шамес первый раз летит в Антарктиду. Он много летал на Севере. Но этот экзамен для всякого штурмана был бы самым серьезным. Мы выходим к аэродромам с точностью до километра. У штурмана не менее двух десятков помощников. Они качают стрелками, мигают зелеными огоньками. Штурман в минуту должен собрать всю машинную информацию, переварить ее и выдать одну только цифру – курс самолета. Александр пишет эту цифру на полоске бумаги и каждые десять минут отдает командиру. Поворот ручки автопилота – самолет делает крен и ложится на курс. Земли за облаками не видно. Наша судьба в руках штурмана.
– Seven five, seven four… – зовет чужой аэродром радист Коля Старков.
Слышим ответную английскую речь. Михаил Протасович отдает бутылку с нарзаном, и тут убеждаюсь: не один штурман трудится в этом полете.
Город Крайстчерч в Новой Зеландии. Флагманский самолет Александра Сергеевича Полякова уже приземлился, и в это время земля потонула в тумане дождя. Снижаемся. Два пилота напряженно ищут глазами землю. Высота двести метров – земли не видно. Сто метров – земли не видно. Восемьдесят метров… под крыльями мелькнули пики высоких деревьев и мокрая полоса чужого аэродрома.
Сели. Никто не сказал ни слова. Так, наверное, всегда бывает у летчиков после трудной минуты. Только первый пилот, всегда аккуратный, на этот раз вытер лицо рукавом белой рубашки.
Новая Зеландия. Край земли. На карте – это осколок большой земли: два острова, вытянутых с юга на север. Едешь на машине – страна как страна: долины, пастбища, речки, железная дорога, сосновый лес, пашня, снежные горы. В окно самолета с большой высоты поглядишь – видны правый и левый берег страны.
После тропиков, после чужой природы Австралии как старого друга встречаешь березу, сосновые рощи. Луг на горбатом пригорке, поле чуть пожелтевшей пшеницы, цветы у дороги. Новозеландское лето. Минутами кажется: автобус идет в Подмосковье. Сбоку шоссе по траве бегают три перепуганные овцы с выжженными на боку номерами, пасутся коровы с колокольчиками. Новая Зеландия – сельскохозяйственная страна. Отсюда мир получает молоко, масло, сыр, кожи и шерсть. Тут живут почти одни англичане – два с половиной миллиона человек. У страны есть парламент, но есть тут и английский генерал-губернатор. Страна богатая, потому что живет в стороне от раздоров. Все войны приносили Новой Зеландии только богатство.

Столица Новой Зеландии – Веллингтон. Мы приземлились в Крайстчерче. У новозеландцев особый интерес к перелету. За всю историю советские самолеты второй раз садятся на этом земле. Маленькие новозеландские самолеты кажутся пчелками рядом с нашими великанами. Конечно, каждому хочется сняться у наших машин. Полицейский в черном высоком шлеме по очереди поднимает над барьером маленьких новозеландцев. Самолеты показывали по телевидению, снимки полярников напечатали все газеты. Мэр города пожелал видеть участников перелета.
Крутая лестница с мягким ковром в трехэтажном особняке. Очень любезная секретарша-старушка. Вежливый поклон мэра. Кофе. Сандвичи. Обмен подарками. Разговоры об Антарктиде.
Об Антарктиде всякий новозеландец будет говорить с удовольствием. Отсюда в Антарктиду уходила экспедиция Скотта. Белый памятник человеку, не вернувшемуся изо льдов, провожает всех, кто снова туда стремится.

Город Крайстчерч похож на человека богатого, здорового, чисто одетого, но скучноватого. Улицы все под прямыми углами. Дома почти все двухэтажные. Место, на котором стоит город, ровное. Это особенно хорошо видно, когда забираешься по закрученной в штопор дороге на гору. Много автомобилей. Вот промчался черный и широкий, как пара двухспальных кроватей, новенький «форд». А вот вслед за ним пускает дым примус на колесах со спицами образца двадцать третьего года.
Автомобиль на улице как попало тут не поставишь. У панелей «причалы» со счетчиком. Опустил шиллинг – можешь поставить машину. Для пешеходов – привилегия. Подходишь к светофору – красный огонь, но улица пуста, машин нет, нажимаешь кнопку на столбике – для тебя загорается зеленый свет.
Посреди города течет светлая речка Айвон. Градостроители любят «укладывать» речки в гранит. Тут берега без гранита – земля, зеленая травка. А это что? Неужели утки с утятами? Вся речка кишит этой дичью. На людей – ноль внимания. Вот одна утка вышла на берег, около моих ног подождала, пока выйдут утята. Семейство отряхнулось и пошло строем по лужку. Утята родятся под боком у автобусов, у полицейских и бегущих огней рекламы и совсем не подозревают, что есть на свете порох, ружья и утиная дробь.
Крайстчерч легко обходишь за один день. Чинный, чистый, благополучный город. Однако есть и в нем шалуны. Кто-то чудом забрался на высокий памятник генерал-губернатору и сунул под руку мраморному джентльмену пустую бутылку. Чопорный порядок городской жизни нарушает еще мальчишка-газетчик на скрипучем велосипеде. На заднем сиденье – корзина с газетами. Тяжелые, о сорока страницах, газеты свернуты в трубку. Мальчишка хватает газеты и швыряет направо, налево – в открытые двери лавок и магазинов.
После первого дня начинаешь присматриваться: чем живет этот облаченный в нарядное платье город-джентльмен?
Магазины. Магазины. Им не хватает места под крышами. В щелях между домами продаются автомобили. Новые и старушки, которым пора бы и в переплавку. И опять магазины. Обнаруживаешь вдруг: на улице нет ничего, кроме церкви и магазинов. Спасаешься от сумасшедших рекламных огней в дверях «синерамы». Садишься на мягкий стул. Но перед фильмом – реклама. «Самые лучшие сны снятся на подушках фирмы такой-то», «На нашем цементе дом будет стоять тысячу лет». Томатный сок, мыло, билеты на самолет, мясорубки, циркулярные пилы, породистых собак и еще много всего во что бы то ни стало хочет продать этот город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17