А если видел, тогда, значит, я лучший математик, чем считал себя в школе.
30
Я остался у Веры на ночь, и хорошо, потому что сразу после полуночи в ее квартиру забрался незваный гость.
После нашего раннего вечернего представления она пыталась соблазнить меня дать ночное шоу, когда вдруг замерла на мне.
– Послушай, – прошептала она. – Слышишь? – И когда я ничего не сумел услышать, кроме собственного тяжелого дыхания, прибавила: – В гостиной кто-то есть. – Она легла рядом со мной, натянула простыню до подбородка и ждала, пока я соглашусь с ней.
Я лежал тихо, и наконец тоже услышал: шаги по паркетному полу. Я тут же скатился с кровати.
– Ты ждешь кого-то? – спросил я, спешно натягивая брюки и прилаживая подтяжки на голые плечи.
– Конечно нет, – прошипела Вера. – Сейчас ведь полночь.
– У тебя есть какое-нибудь оружие?
– Детектив ты. Разве у тебя нет пистолета?
– Иногда ношу. Но не когда путешествую через русскую зону. Из-за пистолета можно загреметь в трудовой лагерь. Или еще того хуже.
Вооружившись хоккейной клюшкой, я рывком распахнул дверь.
– Кто тут? – громко спросил я, нашаривая выключатель.
В темноте что-то шевельнулось. Я услышал, как кто-то выскочил в коридор, а потом в дверь. Я уловил слабый запах пива, табака и мужского одеколона – и по лестнице загремел топот сбегающих ног. Я стремглав припустился за вором, но, добежав до площадки первого этажа, поскользнулся босой ногой и упал.
Поднявшись, проковылял по последнему пролету лестницы и выбежал на улицу, успев только заметить, как человек скрывается за углом Туркен-штрассе. Будь на мне башмаки, я бы погнался за ним, но с босыми ногами по снегу и льду не разбежишься. Мне только и оставалось, что снова подняться наверх.
У входной двери, когда я добрался до верхней площадки, стояла Верина соседка. Она подозрительно окинула меня острыми глазками, что было довольно-таки нахально с ее стороны: похожа она была на невесту, от которой сбежал бы от алтаря даже монстр Франкенштейна. Жидкие прилизанные волосы у нее были собраны хвостиком на затылке, руки похожи на высохшие когтистые лапки рептилии, длинным белым саваном спадала с плеч ночная рубашка. Даже безумец, вроде Мартовского Зайца, понял бы всю тщетность попыток выдать за женщину эту карлицу с усиками.
– К фройляйн Мессман, – заикаясь, выговорил я, – в квартиру забрался вор.
Не проронив ни слова, эта страшила с выпирающими костями чуть дернулась, будто напуганная птица, и нырнула к себе в квартиру, захлопнув за собой дверь с такой силой, что по заледеневшему лестничному колодцу прокатилось эхо, словно в заброшенном могильном склепе.
Вернувшись к Вере, я увидел, что она накинула халат, на лице – тревога и страх.
– Он удрал, – дрожа от холода, сообщил я.
Сняв халатик, она набросила его мне на плечи и, бесстыдно голая, прошествовала на кухню.
– Я сварю кофе, – сказала она.
– Что-нибудь пропало? – поинтересовался я, следуя за ней.
– Нет, насколько я вижу, – ответила она, – а сумка была в спальне.
– Может, он пришел за чем-то специально?
Она поставила на плиту кофеварку:
– Отсюда ничего легко не унесешь.
– А раньше к тебе забирались воры?
– Нет, никогда. Даже русские не вламывались. У нас безопасный район.
Я рассеянно смотрел на ее обнаженное тело, пока она расхаживала по кухне, и на минутку мысли мои опять обратились к судьбе Кассандры, но решил не упоминать вероятность, что у взломщика на уме было нечто иное – не грабеж.
– Странно, что случилось это, как раз когда тут находился ты, – обронила Вера.
– Но остаться меня уговорила ты. Помнишь?
– Извини.
– Ладно, неважно. – Я вернулся в коридор, решив обследовать замок на двери. Он оказался марки «Эвва» – отличный замок. Одного внимательного взгляда было достаточно, чтобы понять, как взломщик проник в квартиру. Необходимости ковыряться отмычкой, взламывать или отжимать дверь не было – ключ от двери болтался на шнурке под почтовым ящиком.
– Замка он не взламывал, – объявил я. – Ему не понадобилось. Взгляни.
Вера вышла в коридор и наблюдала, как я сдергиваю шнурок с двери.
– Не очень разумно оставлять так ключ, если женщина живет одна, – укоризненно произнес я.
– Верно, – виновато согласилась Вера. – Обычно я закрываю дверь на задвижку, когда ложусь спать. Но сегодня вечером у меня, видно, мысли были заняты другим.
Я запер дверь на задвижку.
– Вижу, придется преподать тебе урок профилактики преступлений, – сказал я, ведя ее обратно в спальню.
31
После многолюдной панихиды в Карлскирхе похоронный кортеж, сопровождающий гроб Элизабет Груэн, медленно двинулся по Зиммерингер-Хаупт-штрассе к Центральному кладбищу Вены. Я добрался до церкви – барокко с приметным сверкающим куполом, а от нее ехал в «кадиллаке-флитвуд», за рулем сидел американский солдат в увольнении, он подрабатывал шофером. Все в Вене подрабатывали где-то на стороне. Кроме разве что мертвых. А вот если вы мертвы, тогда Вена, пожалуй, лучшее для вас место в мире. Центральное кладбище в Одиннадцатом округе – пятьсот акров и два миллиона усопших – это как город в городе: прямые улицы, деревья и цветы, красивые статуи и изысканная архитектура. При условии, что у вас есть деньги и вы мертвы, конечно, вы можете провести тут вечность, обитая в монументальном великолепии, какое обычно доступно только императорам, монархам и тиранам.
Фамильный склеп Груэнов представлял собой бункер черного мрамора с орудийную башню на линкоре «Бисмарк», на котором скромными золотыми буквами выведено «Семья Груэн», а у основания сооружения имена нескольких Груэнов, погребенных внутри, в том числе и отца Эрика – Фридриха. Фасад украшала бронзовая фигура скудно одетой женщины, которая была как бы сломлена горем, но на самом деле больше походила на разудалую дамочку, которая провела бурную ночку в «Ориенталь клубе», повеселившись там на славу. Так и тянуло помчаться разыскать для нее теплое пальтецо и притащить чашку крепкого черного кофе.
Склеп был, если судить по стандартам египетских фараонов, самый скромный, однако с четырьмя сфинксами – тоже черного мрамора – по одному в каждом углу, так что не сомневаюсь, все потомки Птолемеев все-таки чувствовали бы себя вполне уютно в этом интерьере. И когда я вышел оттуда, отдав положенный последний долг матери Эрика, то так и ждал, что могильщик обыщет меня на предмет золотых скарабеев и наковырянных драгоценных камней. Но и без того я поймал на себе столько подозрительных и враждебных взглядов, что можно было подумать, будто я Моцарт, разыскивающий свою безвестную могилу. Даже священник – он в своей лиловой накидке походил на французское пирожное в витрине кондитерской – и тот злобно покосился на меня.
Я надеялся, что, нацепив темные очки – день был холодный, но яркий, солнечный – и держась поодаль от других скорбящих, я сохраню относительную анонимность. Только доктор Бекемайер знал, как он считал, кто я, поэтому я никак не ожидал столь бурного выражения чувств от одной из служанок Элизабет Груэн.
Краснолицее, костлявое, дурно одетое существо, похожее на говяжью тушу в мешке, она недвусмысленно дала мне понять, как относится к тому, что Эрик Груэн вообще явился на похороны. Когда она говорила, то ее вставная челюсть подпрыгивала, точно от легкого землетрясения в голове.
– У вас еще хватило наглости явиться сюда! – с явным отвращением прокаркала эта старая ведьма. – После всех этих лет. После всего, что вы сделали. Ваша мать стыдилась вас, вот что! Стыдилась, и ей было отвратительно, что Груэн так поступает. Позор! Ваш отец отстегал бы вас кнутом!
Я промямлил какую-то банальность, что все случилось так давно, и быстро направился к главным воротам, где оставил американца с машиной. Несмотря на холод, на кладбище царило оживление. Двигалась другая похоронная процессия, и несколько человек шагали в том же направлении, что и я. Я почти не обращал на них внимания. Даже на джип международного патруля, припаркованный чуть поодаль от «кадиллака», не посмотрел. Я сел в машину, и американец рванул с места, будто преступник, за которым гонятся.
– Какого черта? – заорал я. – Я ведь на похоронах присутствовал, а не банк грабил.
Водитель, совсем юный парнишка с ежиком волос и ушами словно две внушительных размеров дверные ручки, мотнул головой на зеркало заднего обзора.
– Международный патруль, – сказал он на вполне сносном немецком.
Я обернулся взглянуть через заднее окно. И правда, джип сел нам на хвост.
– Чего им нужно? – завопил я, пока он гнал машину по Зиммерингеру.
Лихо свернув на узкую боковую улочку, он ответил:
– Или гонятся за тобой, приятель, или за мной.
– За тобой? Но что ты сделал?
– Моя машина, – перекрикивал мотор водитель, – только для оккупационных служащих. А еще – сигареты, выпивка и нейлоновые чулки в багажнике.
– Распрекрасно просто! – возмутился я. – Пребольшое тебе спасибо! Только мне и не хватало вляпаться в неприятности с полицией в день похорон моей матери. – Сказал, только чтобы ему стало плохо от таких слов.
– Да ладно, не волнуйся, – белозубо ухмыльнулся он. – Пусть сначала поймают. Эта машина запросто обгонит какой угодно джип, у нее в моторе четыре слона. Если не вызовут по радио подмогу на перехват, тогда оторвемся. Кроме того, эту патрульную наверняка ведет американец. Такое правило. Наша машина, наш водитель. А американские водители не безумцы. Вот если рулит Иван, тогда у нас проблемы. Таких бешеных водителей, как Иваны, нигде нет.
С русскими я ездил и знал, что парнишка не преувеличивает.
Мы мчались через восточные окраины в центр. Джип не терял нас из виду до самой железной дороги, и только тут мы сумели оторваться.
– Вот. – Я кинул несколько купюр на заднее сиденье, когда мы добрались до парка Модена. – Высади меня на углу. Дальше пешком дойду. У меня нервы не выдерживают.
Я выскочил, захлопнул дверцу и проводил взглядом «кадиллак» – машина, пронзительно взвизгнув шинами, помчалась по Цаунер-гассе. Я двинулся следом, на Сталин-плац, потом вниз по Гассхаус-штрассе, обратно к себе в отель. Да, насыщенное выдалось утро. Но оказалось, день у меня только начинался.
Я подкрепился легким ланчем и поднялся в свой номер отдохнуть перед встречей с Верой Мессман в банке. Только я успел лечь, как в дверь тихонько постучали. Не сомневаясь, что это горничная, я, поднявшись, открыл. Мужчину, стоявшего за дверью, я узнал: видел его на похоронах. На минутку я подумал, что придется выслушать еще одну порцию обвинений: как я посмел навлечь бесчестье на глубокоуважаемую семью Груэн. Но гость, почтительно сдернув шляпу, молчал, прижав ее к груди и крепко вцепившись в поля.
– Да? – спросил я. – В чем дело?
– Герр Груэн, я служил дворецким у вашей матушки, – ответил он, как мне показалось, с венгерским акцентом. – Тибор Медгэсси. Могу я поговорить с вами минутку? – Он нервно оглянулся на коридор. – Наедине, герр Груэн? Всего несколько минут, если будете так любезны.
Был он высок и для человека его возраста хорошо сложен, по моим прикидкам, ему было около шестидесяти пяти. А может, и больше. Пышная грива седых кудрявых волос, темные зубы, которые казались выточенными из дерева, очки с толстыми стеклами в металлической оправе, темные костюм и галстук. Выправка у него была почти военная – наверное, Грузны предпочитали именно таких слуг.
– Хорошо, входите. – Я наблюдал, как он, прихрамывая, вошел. Я закрыл дверь.
– Ну? Так в чем дело? Чего вы желаете?
Медгэсси явно одобрительно оглядел номер.
– Очень красиво, герр Груэн, – заметил он. – Правда, очень красиво. Не виню вас, что вы предпочли остановиться здесь, а не в доме своей матери, особенно после того, что случилось утром на похоронах. Достойно всяческого сожаления. Я уже отругал ее. Пятнадцать лет я служил дворецким вашей матушки и в первый раз слышал, чтобы Клара говорила что-то непозволительное.
– Клара, значит, говорите?
– Да, это моя жена.
Я пожал плечами:
– Послушайте, забудьте. Чем меньше обсуждаешь, тем лучше. Я благодарен вам, что вы пришли извиниться, но, правда, это все пустяки.
– Но, герр доктор, я пришел не для того, чтобы извиниться.
– Вот как? – Я покачал головой. – Тогда зачем же?
Дворецкий раздвинул губы в едва заметной, непонятной улыбке, словно из-за высокого глухого забора на миг показалось чье-то лицо.
– Дело вот какое, герр Груэн, – начал он. – Ваша матушка оставила нам немного денег в своем завещании. Но завещание она составляла давно, и смею сказать, сумма, ею оставленная, вполне обеспечила бы нас, если бы недавно не произошло падение курса австрийского шиллинга. Конечно, она намеревалась внести исправления, но умерла так внезапно, что у нее просто не хватило времени. Так что мы с женой оказались в несколько затруднительном положении. Того, что она оставила, не хватит, чтобы удалиться на покой, а в наши годы искать другую службу уже поздно. Вот мы и подумали, может, вы сумеете помочь нам, герр доктор. Вы теперь стали богаты, а нам много не надо. Мы бы и вовсе ничего не стали просить, если б ваша матушка сама не намеревалась изменить завещание. Можете хоть доктора Бекемайера спросить, если не верите мне.
– Понятно, – протянул я. – Но с вашего позволения, герр Медгэсси, ваша жена Клара разговаривала со мной вовсе не так, будто нуждается в моей помощи.
Дворецкий переступил с ноги на ногу и встал по стойке вольно.
– Она, герр Груэн, просто немного расстроилась из-за внезапной кончины вашей матушки в госпитале, вот и все. А также потому, что со дня смерти Международная полиция все время приезжает к нам и задает о вас вопросы – они желали узнать, приедете ли вы в Вену на похороны.
– А с какой стати полиция союзников так уж интересуется мной? – И, еще недоговорив фразы, я вспомнил, как мы удирали с Центрального кладбища. Похоже, мой водитель-американец зря за себя боялся. Похоже, гнался Международный патруль за Эриком Грузном, а не за спекулянтом с черного рынка.
Медгэсси снова мелькнул загадочной улыбкой из-за своего «забора».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47