мебель для ванной под дерево
— Перевернешь же, идиот ты этакий!
Она подхватила опасно накренившийся гроб, а затем встала на колени, чтобы помочь вытащить из-под кровати куклу. Та была явно тяжелее Чарли, да еще посередине вспучилась, будто вот-вот собиралась лопнуть, как хлопушка. Загрузить ее в гроб у них получилось далеко не с первой попытки, и она улеглась там неуклюже и неровно, с наглой ухмылкой на своей малиново-красной картонной физиономии, будто издевалась над ними.
Но как только куклу выровняли и накрыли саваном, она чудесным образом преобразилась — обрела достойный вид и стала выглядеть именно так, как было нужно. Выпуклости маски —лоб, нос, подбородок — под саваном давали впечатление окоченевшего лица, а фиалки и подснежники, которыми была усыпана холщовая грудь, лежали неподвижно, не сотрясаемые ни единым предательским вздохом.
Когда компания, промочив горло, опять поднялась наверх, Пагги доверительно шепнул похоронщику:
— Скажите вашим людям, чтобы постарались закончить все как можно скорее. Она ужасно простужена и долго не выдержит. Боюсь, как бы у могилы ее вовсе не оставили силы.
— Может, убедите ее остаться дома? — предложил похоронщик.
— О чем вы говорите! — скривился Пагги.
Вера встретила их новым приступом рыданий, которые она подавила невероятным усилием воли, с тревогой наблюдая, как временный гроб вставляют в постоянный. У нее было время перевести дух, когда привинчивали крышку, хотя ей беспрестанно приходилось кашлять, так как она боялась, что Чарли не выдержит и нашумит.
К счастью, он полностью владел собой. Ему придавали уверенности раскаты Вериного Кашля, кроме того, слишком уж он сознавал нелепость своего положения, чтобы позволить себе какое-то щекотание в горле. Веру опять стал терзать страх, когда грузчики взялись за гроб и стали сносить его по узкой лестнице. Она стояла, до боли сжав кулачки и живо представляя себе каждый наклон громоздкой ноши, каждый ее удар о стены или перила. О, как горько, хоть и запоздало, она пожалела теперь, что шила куклу наспех! В ее воображении рисовались кошмары: свинцовые грузы вываливаются, катаются по дну и бьются о крышку гроба.
Спустя вечность в дверях появился Пагги. Он усмехнулся и показал большой палец.
— Все отлично. Они ждут тебя.
Вера в один миг напудрила нос и надела свою казацкую шапку, слека набекрень, чтобы видны были ее золотые локоны. Не сказав ни слова Чарли — все еще распростертому под кроватью, вроде любовника во французском фарсе — она вместе с Пагги покинула комнату.
Уже в коридоре она сунула Пагги в руку конверт. В нем было все, что осталось от ее запаса — четыре пятифунтовых бумажки. Он почувствовал шуршание банкнотов, и его глаза увлажнились.
— Тебе не жаль их? —спросил он.
— Дурак.
— Благослови тебя Бог, старушка!
Он проводил ее до машины и поспешил обратно в дом, где, носясь из комнаты в комнату, стал раздвигать занавески и поднимать шторы. Когда он достиг убежища Чарли, у него уже не было времени с ним возиться. Бросив ему: «Вылезай!» — он прогрохотал вниз по лестнице и выбежал из дома, захлопнув за собой дверь.
Джесмин-Коттедж официально опустел на неделю.
Заупокойная служба по Чарли должна была состоя-
ться в церкви святого Иоанна. Это было новое, хорошо натопленное здание, полутемное внутри, так как оконные витражи пропускали мало света. Почти все скамьи были заняты, что еще раз подтверждало популярность Чарли.
Вера, которая вошла, опираясь на руку Пагги, выглядела очень эффектно. На ней было длинное пальто из материала, похожего на черный каракуль, и такая же шапка. Женщины провожали ее сочувствующими взглядами, пока не переводили свои полные печали взоры на гроб, оказавшийся неожиданно длинным для такого маленького человека. На гробе было два венка— один от вдовы, другой от мисс Бэксхер.
В дополнение к службе священник сказал несколько слов о характере покойного; при этом он процитировал Браунинга, начав со строчек:
«Все, что голпе слепцов глухих Понять вовеки не дано »
и закончив следующим:
«Что я всегда скрывал в себе. Чего никто не знал во мне, Лишь это Бог во мне ценил, гончар, создавший сей кувшин»
— Они его переоценивают.— шепнул Пагги Вере, у которой, Пока она слушала, дрожали губы.
В священнике, читавшем стихи, проявился скрытый до этого актер. Он выбрал их, потому что считал Чарли славным малым, со скромными и ненавязчивыми достоинствами, которые легко было не заметить. Хотя необычайное стечение публики сильно ставило под сомнение уместность этих строк, он все-таки не опустил их, ибо был большим поклонником поэзии.
Из органа полились звуки «Траурного марша» Шопена, и кукла опять пустилась в путь, на этот раз- на кладбище.
У могилы было всего несколько человек. С каждой минутой, приближавшей успешное завершение аферы, настроение Пагги становилось все лучше и лучше; но Вере заключительный этап не принес облегчения.
Слушая торжественные слова, она приходила в ужас 01 совершенного ею святотатства. И если Пагги цинично ухмылялся при мысли, что земле предают куклу, «с неколебимой и твердой верой в славное воскресение», го ее мучило жуткое видение восстающей в день
Страшного Суда картонной маски, чтобы с гадкой ухмылкой свидетельствовать против нее.
Желая избавиться от навязчивых угрызений, Вера сжала губы и стала напряженно думать о страховке. Она неподвижно уставилась перед собой, не подозревая, что в тот момент, когда ослабла ее бдительность, один человек подсмотрел выражение ее лица.
В жестком взгляде ее голубых глаз, не содержавшем ни тени сожаления о почившем супруге, он увидел черствость и бессердечие, вызвавшие у него крайнюю неприязнь. Поскольку брак, в котором состоял он сам, был безупречен, у него были очень возвышенные представления о том, что необходимо для счастливого супружества. Он считал, что, если в семье отсутствуют любовь и дружба, то мужчина становится всего лишь источником пропитания, и тогда последнему гораздо разумнее и экономнее просто нанять домработницу.
Он всегда был склонен причислять Веру к паразитическому типу людей, частью оттого, что на его отношение к блотдинкам оказала большое влияние Анита Лус *, частью — из-за симпатии к Чарли, с которым он чувствовал родство души.
* Анита Лус (1893 — 1981) — американская писательница, драматург, сценаристка Ее перу принадлежит сатирический роман «Джентльмены предпочитают блондинок», (1925), где изобра^гена «пустоголовая» блондинка, рыщущая в поисках мужа.
Вплоть до того момента, когда гроб опустили в могилу, Вера понятия не имела, что вызвала у этого человека враждебность. Она изобразила подобающие минуте сдавленные рыдания и отвернулась, прижав ко рту кружевной платок.
И тут она встретилась глазами с пронизывающим взглядом того, кого у тее были все основания бояться.
Это был Уильям Эйкорн — страховой агент.
Глава XI
Что-нибудь на память
От других скорбевших по Чарли Бэкстеру безвестных женщин мисс Белсон отличалась тем, что первая заподозрила неладное в Джесмин-Коттедже. Хотя в своих домыслах об убийстве она зашла слишком далеко, на следующее утро она проснулась, уверенная в двух своих чувствах: глубокого недоверия к Вер и острой жалости к Чарли.
В течение всего короткого зимнего дня она не переставая думала о нем, и в конце концов собственная память ввела ее в изрядное заблуждение. Она позабыла о том, что он был просто отзывчивым танцевальным партнером, овеянным ореолом ее последней романтической мечты. Вместо него появился совсем другой образ — натуры возвышенной и нежной, зачахшей от разочарования в жизни и робко блуждавшей в поисках упущенного счастья.
В мисс Белсон росла уверенность, что его брак был одной из скрытых для постороннего глаза семейных трагедий. Вера в ее глазах была людоедкой, не только лишившей Чарли всякого права на индивидуальность, но к тому же всегда оттеснявшей беднягу на задний план, так что от него никто уже не ожидал ничего, кроме неудач.
Скоро она вконец измучила себя своими сентиментальными фантазиями и окончательно потеряла чувство реальности, что усугублялось повышенной температурой: мисс Белсон была простужена. Хотя температура продолжала расти, она настояла на том, чтобы пойти в церковь на заупокойную службу. Когда ее сестра, леди Фрай, поставила под сомнение разумность этого поступка, мисс Белсон, высморкавшись, сказала ей:
— Я возьму такси. А в церкви будет тепло. Мне... мне бы хотелось лично принести наши соболезнования.
Ее сестра сначала было скривила свое дряблое морщинистое лицо, но потом все-таки согласно кивнула.
— Ну, только если это тебе ничем не повредит.
— Обещаю надеть шубу... и гетры.
Сестры во всем стремились к удобству. Они были типичные представительницы того класса и того поколения, которые возбуждают гнев молодых драматургов. Но именно они делают жизнь в Англии такой уютной и покойной. У них были все достоинства и недостатки, присущие их типу; и хотя на Страшном Суде им самим уготована роль слепых нищих, на улице они подавали милостыню каждому слепому.
До церкви мисс Белсон доехала на машине. Она была тепло укутана и едко благоухала, последнее—для
защиты паствы от инфекции Однако, что защищено не было—так это собственное воображение бедняжки.
Печальная музыка, красота и торжественность службы, общий дух скорби — все способствовало отрыву от реальности. Ее мирок первых четвергов и вечерних чаепитий растворился, оставив лишь пустоту, наполненную тенями и отголосками.
Жизнь в нем угасла, ибо Чарли — ее любовь — был мертв. Она чуть не упала без чувств, увидев засыпанный цветами гроб, когда куклу несли по центральному проходу. После окончания службы она смешалась с толпой, впервые в жизни почувствовав благодарность к простуде, оправдывавшей ее красные глаза и осипший голос.
Сразу после ее возвращения домой, они стали пить чай. Сидя у камина в своем кресле, леди Фрай ожидала услышать описание церемонии, которой она собиралась насладиться, не расставаясь с домашним комфортом.
Сестры жили в одном из тех прелестных особнячков, где по утрам комнаты залиты солнцем, вышколенные горничные подают завтрак на серебряных подносах, и где не жалеют угля. В тот день за высокими французскими окнами не было видно копошащихся в траве дроздов, глазам представал лишь унылый вид укрытой снегом покатой лужайки, так что горничная предусмотрительно задернула занавески, включила свет и раньше времени отправила день на покой.
Но ни горячий чай, ни сдобные пышки не могли поднять настроение мисс Белсон, добросовестно передававшей сестре все подробности заупокойной службы по Чарльзу Бэкстеру.
-- Священник так прекрасно говорил о нем! Он прочитал из «Рабби Бен Эзра».
— Неужели? - леди Фрай поджала губы.— Это, кажется, Браунинг?
— Да. Может, я найду и почитаю тебе немного?
— О, спасибо. Поищи, он там после Теннисона. Мисс Белсон стала листать страницы и задержалась
на другом стихотворении. «Слишком поздно» бросилось ей в глаза своим названием, и уже первые строки приковали ее внимание:
«Та мертва, что была всегда ему, увы, чужой;
И тот, что был чужим ей всегда™ может уйти теперь».
Стихи пронзительно подходили к ее собственно истории, и она отказалась читать, почувствовав, что н сможет совладать со своим голосом.
— Лучше возьми ты книжку,— сказала она сестре.— Я ведь охрипла и только все испорчу.
Леди Фрай, которая была убеждена, что стихи следует читать вслух, сипло, но решительно продекламировала стихотворение.
— Прелестно,— заявила она.— Я прямо слышу, как это читает наш священник. Бедный мистер Бэкстер... Ужасно грустно, что лица так быстро забываются, правда? Весь вечер пытаюсь вспомнить его лицо. Как он выглядел?
Мисс Белсон стала перечислять его черты и только тут поняла, что облик Чарли Бэкстера и в ее памяти запечатлелся не слишком четко.
— Нехорошо, —сказала леди Фрай, покачав головой.— У меня никогда не было памяти на лица. Надо спросить миссис Бэкстер, нет ли у нее его фотографии, которую не жалко отдать.
Мисс Белсон что-то невнятно пробормотала в знак согласия. Температура ее все росла, а в голове похоронным колоколом звучала измененная строчка из «Слишком поздно»:
«Умерают, что был всегда ей, увы, чужим»
Внезапно тепло и комфорт гостиной стали для нее невыносимы. Ей представилось, что это —уютная и мягкая ловушка, где ей не хватает места, чтобы зализать свои раны. Ее неудержимо потянуло в темноту. На улице, окунувшись в печаль холодных сумерек, она могла бы избавиться от своего жара.
Леди Фрай дала ей повод, сказав, что уже дочитала роман.
— Я принесу тебе другой из библиотеки,— предложила мисс Белсон,
— Спасибо, но я отпущу тебя только под тем условием, что ты возьмешь такси.
- - О, конечно. Мисс Белсон не сдержала обещания. Едва затворив за собой дверь, она позабыла о книге. Вместо юго, чтобы идти к центру города, где тротуары были очищены
от снега, она побрела по холодной полужидкой слякоти к окраине.
На кладбище она пойти не могла, но почувствовала непреодолимое желание бросить взгляд на пустой дом, где еще так недавно жил Чарли. Когда она достигла цели, небо еще излучало немного света, и она увидела, что окна безжизненны, а над трубами нет ни струйки дыма.
Стоя, словно прикованная к мостовой, и взирая на дом, она говорила себе, что, возможно, какая-то частица души Чарли еще витает в этих стенах. Окажись она внутри, она могла бы попрощаться с его тенью. Стоило этой мысли пронестись в ее голове, как истерическое состояние, в котором она пребывала, немедленно толкнуло ее вперед. За калитку, по мощеной дорожке, на крыльцо. Ее пальцы прикоснулись к стеклу небольшой двери, выкрашенной в зеленый цвет.
Ее словно током ударило—дверь подалась. На мгновение ей показалось, что она тоже невидима и может пройти сквозь запертую преграду, как дым.
Но затем она спустилась на землю и осознала, что чуть было беспардонно не нарушила уединения вдовы. Из услышанной краем уха в церкви беседы она поняла, что Вера Бэкстер собиралась уехать, но теперь было очевидно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Она подхватила опасно накренившийся гроб, а затем встала на колени, чтобы помочь вытащить из-под кровати куклу. Та была явно тяжелее Чарли, да еще посередине вспучилась, будто вот-вот собиралась лопнуть, как хлопушка. Загрузить ее в гроб у них получилось далеко не с первой попытки, и она улеглась там неуклюже и неровно, с наглой ухмылкой на своей малиново-красной картонной физиономии, будто издевалась над ними.
Но как только куклу выровняли и накрыли саваном, она чудесным образом преобразилась — обрела достойный вид и стала выглядеть именно так, как было нужно. Выпуклости маски —лоб, нос, подбородок — под саваном давали впечатление окоченевшего лица, а фиалки и подснежники, которыми была усыпана холщовая грудь, лежали неподвижно, не сотрясаемые ни единым предательским вздохом.
Когда компания, промочив горло, опять поднялась наверх, Пагги доверительно шепнул похоронщику:
— Скажите вашим людям, чтобы постарались закончить все как можно скорее. Она ужасно простужена и долго не выдержит. Боюсь, как бы у могилы ее вовсе не оставили силы.
— Может, убедите ее остаться дома? — предложил похоронщик.
— О чем вы говорите! — скривился Пагги.
Вера встретила их новым приступом рыданий, которые она подавила невероятным усилием воли, с тревогой наблюдая, как временный гроб вставляют в постоянный. У нее было время перевести дух, когда привинчивали крышку, хотя ей беспрестанно приходилось кашлять, так как она боялась, что Чарли не выдержит и нашумит.
К счастью, он полностью владел собой. Ему придавали уверенности раскаты Вериного Кашля, кроме того, слишком уж он сознавал нелепость своего положения, чтобы позволить себе какое-то щекотание в горле. Веру опять стал терзать страх, когда грузчики взялись за гроб и стали сносить его по узкой лестнице. Она стояла, до боли сжав кулачки и живо представляя себе каждый наклон громоздкой ноши, каждый ее удар о стены или перила. О, как горько, хоть и запоздало, она пожалела теперь, что шила куклу наспех! В ее воображении рисовались кошмары: свинцовые грузы вываливаются, катаются по дну и бьются о крышку гроба.
Спустя вечность в дверях появился Пагги. Он усмехнулся и показал большой палец.
— Все отлично. Они ждут тебя.
Вера в один миг напудрила нос и надела свою казацкую шапку, слека набекрень, чтобы видны были ее золотые локоны. Не сказав ни слова Чарли — все еще распростертому под кроватью, вроде любовника во французском фарсе — она вместе с Пагги покинула комнату.
Уже в коридоре она сунула Пагги в руку конверт. В нем было все, что осталось от ее запаса — четыре пятифунтовых бумажки. Он почувствовал шуршание банкнотов, и его глаза увлажнились.
— Тебе не жаль их? —спросил он.
— Дурак.
— Благослови тебя Бог, старушка!
Он проводил ее до машины и поспешил обратно в дом, где, носясь из комнаты в комнату, стал раздвигать занавески и поднимать шторы. Когда он достиг убежища Чарли, у него уже не было времени с ним возиться. Бросив ему: «Вылезай!» — он прогрохотал вниз по лестнице и выбежал из дома, захлопнув за собой дверь.
Джесмин-Коттедж официально опустел на неделю.
Заупокойная служба по Чарли должна была состоя-
ться в церкви святого Иоанна. Это было новое, хорошо натопленное здание, полутемное внутри, так как оконные витражи пропускали мало света. Почти все скамьи были заняты, что еще раз подтверждало популярность Чарли.
Вера, которая вошла, опираясь на руку Пагги, выглядела очень эффектно. На ней было длинное пальто из материала, похожего на черный каракуль, и такая же шапка. Женщины провожали ее сочувствующими взглядами, пока не переводили свои полные печали взоры на гроб, оказавшийся неожиданно длинным для такого маленького человека. На гробе было два венка— один от вдовы, другой от мисс Бэксхер.
В дополнение к службе священник сказал несколько слов о характере покойного; при этом он процитировал Браунинга, начав со строчек:
«Все, что голпе слепцов глухих Понять вовеки не дано »
и закончив следующим:
«Что я всегда скрывал в себе. Чего никто не знал во мне, Лишь это Бог во мне ценил, гончар, создавший сей кувшин»
— Они его переоценивают.— шепнул Пагги Вере, у которой, Пока она слушала, дрожали губы.
В священнике, читавшем стихи, проявился скрытый до этого актер. Он выбрал их, потому что считал Чарли славным малым, со скромными и ненавязчивыми достоинствами, которые легко было не заметить. Хотя необычайное стечение публики сильно ставило под сомнение уместность этих строк, он все-таки не опустил их, ибо был большим поклонником поэзии.
Из органа полились звуки «Траурного марша» Шопена, и кукла опять пустилась в путь, на этот раз- на кладбище.
У могилы было всего несколько человек. С каждой минутой, приближавшей успешное завершение аферы, настроение Пагги становилось все лучше и лучше; но Вере заключительный этап не принес облегчения.
Слушая торжественные слова, она приходила в ужас 01 совершенного ею святотатства. И если Пагги цинично ухмылялся при мысли, что земле предают куклу, «с неколебимой и твердой верой в славное воскресение», го ее мучило жуткое видение восстающей в день
Страшного Суда картонной маски, чтобы с гадкой ухмылкой свидетельствовать против нее.
Желая избавиться от навязчивых угрызений, Вера сжала губы и стала напряженно думать о страховке. Она неподвижно уставилась перед собой, не подозревая, что в тот момент, когда ослабла ее бдительность, один человек подсмотрел выражение ее лица.
В жестком взгляде ее голубых глаз, не содержавшем ни тени сожаления о почившем супруге, он увидел черствость и бессердечие, вызвавшие у него крайнюю неприязнь. Поскольку брак, в котором состоял он сам, был безупречен, у него были очень возвышенные представления о том, что необходимо для счастливого супружества. Он считал, что, если в семье отсутствуют любовь и дружба, то мужчина становится всего лишь источником пропитания, и тогда последнему гораздо разумнее и экономнее просто нанять домработницу.
Он всегда был склонен причислять Веру к паразитическому типу людей, частью оттого, что на его отношение к блотдинкам оказала большое влияние Анита Лус *, частью — из-за симпатии к Чарли, с которым он чувствовал родство души.
* Анита Лус (1893 — 1981) — американская писательница, драматург, сценаристка Ее перу принадлежит сатирический роман «Джентльмены предпочитают блондинок», (1925), где изобра^гена «пустоголовая» блондинка, рыщущая в поисках мужа.
Вплоть до того момента, когда гроб опустили в могилу, Вера понятия не имела, что вызвала у этого человека враждебность. Она изобразила подобающие минуте сдавленные рыдания и отвернулась, прижав ко рту кружевной платок.
И тут она встретилась глазами с пронизывающим взглядом того, кого у тее были все основания бояться.
Это был Уильям Эйкорн — страховой агент.
Глава XI
Что-нибудь на память
От других скорбевших по Чарли Бэкстеру безвестных женщин мисс Белсон отличалась тем, что первая заподозрила неладное в Джесмин-Коттедже. Хотя в своих домыслах об убийстве она зашла слишком далеко, на следующее утро она проснулась, уверенная в двух своих чувствах: глубокого недоверия к Вер и острой жалости к Чарли.
В течение всего короткого зимнего дня она не переставая думала о нем, и в конце концов собственная память ввела ее в изрядное заблуждение. Она позабыла о том, что он был просто отзывчивым танцевальным партнером, овеянным ореолом ее последней романтической мечты. Вместо него появился совсем другой образ — натуры возвышенной и нежной, зачахшей от разочарования в жизни и робко блуждавшей в поисках упущенного счастья.
В мисс Белсон росла уверенность, что его брак был одной из скрытых для постороннего глаза семейных трагедий. Вера в ее глазах была людоедкой, не только лишившей Чарли всякого права на индивидуальность, но к тому же всегда оттеснявшей беднягу на задний план, так что от него никто уже не ожидал ничего, кроме неудач.
Скоро она вконец измучила себя своими сентиментальными фантазиями и окончательно потеряла чувство реальности, что усугублялось повышенной температурой: мисс Белсон была простужена. Хотя температура продолжала расти, она настояла на том, чтобы пойти в церковь на заупокойную службу. Когда ее сестра, леди Фрай, поставила под сомнение разумность этого поступка, мисс Белсон, высморкавшись, сказала ей:
— Я возьму такси. А в церкви будет тепло. Мне... мне бы хотелось лично принести наши соболезнования.
Ее сестра сначала было скривила свое дряблое морщинистое лицо, но потом все-таки согласно кивнула.
— Ну, только если это тебе ничем не повредит.
— Обещаю надеть шубу... и гетры.
Сестры во всем стремились к удобству. Они были типичные представительницы того класса и того поколения, которые возбуждают гнев молодых драматургов. Но именно они делают жизнь в Англии такой уютной и покойной. У них были все достоинства и недостатки, присущие их типу; и хотя на Страшном Суде им самим уготована роль слепых нищих, на улице они подавали милостыню каждому слепому.
До церкви мисс Белсон доехала на машине. Она была тепло укутана и едко благоухала, последнее—для
защиты паствы от инфекции Однако, что защищено не было—так это собственное воображение бедняжки.
Печальная музыка, красота и торжественность службы, общий дух скорби — все способствовало отрыву от реальности. Ее мирок первых четвергов и вечерних чаепитий растворился, оставив лишь пустоту, наполненную тенями и отголосками.
Жизнь в нем угасла, ибо Чарли — ее любовь — был мертв. Она чуть не упала без чувств, увидев засыпанный цветами гроб, когда куклу несли по центральному проходу. После окончания службы она смешалась с толпой, впервые в жизни почувствовав благодарность к простуде, оправдывавшей ее красные глаза и осипший голос.
Сразу после ее возвращения домой, они стали пить чай. Сидя у камина в своем кресле, леди Фрай ожидала услышать описание церемонии, которой она собиралась насладиться, не расставаясь с домашним комфортом.
Сестры жили в одном из тех прелестных особнячков, где по утрам комнаты залиты солнцем, вышколенные горничные подают завтрак на серебряных подносах, и где не жалеют угля. В тот день за высокими французскими окнами не было видно копошащихся в траве дроздов, глазам представал лишь унылый вид укрытой снегом покатой лужайки, так что горничная предусмотрительно задернула занавески, включила свет и раньше времени отправила день на покой.
Но ни горячий чай, ни сдобные пышки не могли поднять настроение мисс Белсон, добросовестно передававшей сестре все подробности заупокойной службы по Чарльзу Бэкстеру.
-- Священник так прекрасно говорил о нем! Он прочитал из «Рабби Бен Эзра».
— Неужели? - леди Фрай поджала губы.— Это, кажется, Браунинг?
— Да. Может, я найду и почитаю тебе немного?
— О, спасибо. Поищи, он там после Теннисона. Мисс Белсон стала листать страницы и задержалась
на другом стихотворении. «Слишком поздно» бросилось ей в глаза своим названием, и уже первые строки приковали ее внимание:
«Та мертва, что была всегда ему, увы, чужой;
И тот, что был чужим ей всегда™ может уйти теперь».
Стихи пронзительно подходили к ее собственно истории, и она отказалась читать, почувствовав, что н сможет совладать со своим голосом.
— Лучше возьми ты книжку,— сказала она сестре.— Я ведь охрипла и только все испорчу.
Леди Фрай, которая была убеждена, что стихи следует читать вслух, сипло, но решительно продекламировала стихотворение.
— Прелестно,— заявила она.— Я прямо слышу, как это читает наш священник. Бедный мистер Бэкстер... Ужасно грустно, что лица так быстро забываются, правда? Весь вечер пытаюсь вспомнить его лицо. Как он выглядел?
Мисс Белсон стала перечислять его черты и только тут поняла, что облик Чарли Бэкстера и в ее памяти запечатлелся не слишком четко.
— Нехорошо, —сказала леди Фрай, покачав головой.— У меня никогда не было памяти на лица. Надо спросить миссис Бэкстер, нет ли у нее его фотографии, которую не жалко отдать.
Мисс Белсон что-то невнятно пробормотала в знак согласия. Температура ее все росла, а в голове похоронным колоколом звучала измененная строчка из «Слишком поздно»:
«Умерают, что был всегда ей, увы, чужим»
Внезапно тепло и комфорт гостиной стали для нее невыносимы. Ей представилось, что это —уютная и мягкая ловушка, где ей не хватает места, чтобы зализать свои раны. Ее неудержимо потянуло в темноту. На улице, окунувшись в печаль холодных сумерек, она могла бы избавиться от своего жара.
Леди Фрай дала ей повод, сказав, что уже дочитала роман.
— Я принесу тебе другой из библиотеки,— предложила мисс Белсон,
— Спасибо, но я отпущу тебя только под тем условием, что ты возьмешь такси.
- - О, конечно. Мисс Белсон не сдержала обещания. Едва затворив за собой дверь, она позабыла о книге. Вместо юго, чтобы идти к центру города, где тротуары были очищены
от снега, она побрела по холодной полужидкой слякоти к окраине.
На кладбище она пойти не могла, но почувствовала непреодолимое желание бросить взгляд на пустой дом, где еще так недавно жил Чарли. Когда она достигла цели, небо еще излучало немного света, и она увидела, что окна безжизненны, а над трубами нет ни струйки дыма.
Стоя, словно прикованная к мостовой, и взирая на дом, она говорила себе, что, возможно, какая-то частица души Чарли еще витает в этих стенах. Окажись она внутри, она могла бы попрощаться с его тенью. Стоило этой мысли пронестись в ее голове, как истерическое состояние, в котором она пребывала, немедленно толкнуло ее вперед. За калитку, по мощеной дорожке, на крыльцо. Ее пальцы прикоснулись к стеклу небольшой двери, выкрашенной в зеленый цвет.
Ее словно током ударило—дверь подалась. На мгновение ей показалось, что она тоже невидима и может пройти сквозь запертую преграду, как дым.
Но затем она спустилась на землю и осознала, что чуть было беспардонно не нарушила уединения вдовы. Из услышанной краем уха в церкви беседы она поняла, что Вера Бэкстер собиралась уехать, но теперь было очевидно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26