– Почти.
– Как это почти?
– Он меня увидел и оступился.
– Не верю! Чтобы он кого-то испугался?
– Он меня увидел уже после того, как я его сзади по голове камнем треснула.
– А граната? У него же граната без чеки в руках была?
– Была. Но не взорвалась... Отсырела, наверное, под землей. Ну и воля у него к жизни была! Я его спихнула в древняк, а он за корень зацепился. Мертвый уже. Несколько минут висел, пока не упал.
– А моих криков ты не слышала? – спросил я, сжавшись от обиды.
– Слышала... – внимательно посмотрела Синичкина в мои повлажневшие глаза. – Но ты ведь не меня, ты Сергея Кивелиди звал. Давай, что ли завтракать? У меня галеты есть и вода во фляжке.
Девушка выглядела весьма непосредственно. "Примерно так, – усмехнулся я, – как выглядят счастливые женщины на первом своем медовом месяце. Халатик бы легкий еще на нее накинуть, да в руки ковшик с овсяной кашкой, нет, сковородочку с омлетом..."
– Завтракать? Давай. А потом ты мне все о себе расскажешь, ладно?
– Могу прямо сейчас начать, если хочешь, – ответила Анастасия, доставая из рюкзака пачку печения "Юбилейное", малиновый джем в маленькой баночке, армейскую фляжку в брезентовом чехле (ее дал нам Сережка Кивелиди, черт бы его подрал) и... нож Саддама Хусейна.
Решив не замечать последний (слишком о многом он напоминал), я принялся за галеты. Синичкина, понаблюдав за мной со снисходительной улыбкой, начала рассказывать:
– Как ты, наверное, догадываешься, похоронил меня Баклажан живой и здоровой. Очнулась я через час, или около того, насквозь холодная, пришла кое-как в себя, вылезла из могилы, поднялась на водораздельчик и стала за ним, точнее, за вами наблюдать.
– Наблюдать, как он надо мной измывается...
– Да. Когда он тебя в древняк сбросил, я уже рядом с ямой была, а ударить его камнем по темечку, было, как говорится, делом техники...
– Да, уж, сзади бить ты умеешь.
– Яму взорвать у меня не получилось... – продолжила Синичкина, окинув меня недоуменным взглядом ("Когда это я била тебя сзади?"). – Изнемогла я рядом с ней, как-то по особенному изнемогла. Все мускулы растворились, все косточки, и сон на меня нашел, светлый, тихий такой и очень спокойный... И в этом сне я рюкзак свой где-то отыскала и вниз куда-то спустилась, по дороге потом шла... Шла, как будто послал меня кто-то всемогущий. Шла, шла, пока в этой пещере не очутилась. Залезла и сразу заснула. И во сне захотелось мне камешками поиграть. Нет, не погадать, на это у меня даже во сне сил было, да и без побоев это вряд ли получилось бы, а просто в руках подержать. Я проснулась, во сне проснулась, зажгла свечу, вынула узелок, высыпала алмазы, двадцать одну штуку – тринадцать одного размера, восемь чуть побольше – и стала из них узоры складывать, вот, на этом плоском камне. Складывала, складывала, а потом вдруг решила куб из двенадцати одинаковых камней сложить. И, знаешь, чудеса пошли – алмазы друг на друга, как приклеенные ложились. И смотрю я на этот куб из двенадцати алмазов, тринадцатый, такой же, в руке держу, не знаю, ставить его сверху или не ставить – боязно как-то стало. Но рука сама поставила. О господи, ты не представляешь, что произошло! Этот куб вспыхнул алым пламенем, знаешь, таким, что скала эта теплой стала, как живая плоть, а воздух озоном запах... А я... Знаешь, какая я была! Вся хворь из меня ушла, в том числе и будущие хвори, я как бы распространилась по всей Вселенной, все для меня стало предельно простым. Спроси меня в этот момент о чем угодно, я все бы рассказала и о прошлом, и о будущем. Я все знала, все, и поэтому вопросов у меня совсем никаких не было...
– Так, значит, ты про себя ничего не узнала?
– Нет! Я же говорила, что знала все, а кто знает все, тот не думает, тот просто знает...
– Гм... любопытный схоластический вывод. По-твоему получается, что Бог не думает... Ну и что было дальше?
– Погасло все. Исчез розовый свет, и алмазы стали прежними. Нет, даже не прежними, они стали совсем как простые стекляшки, как будто из них что-то выжали...
– А ты...
– А я развалила этот куб и новый построила, но он гореть и светиться не стал.
– Наверное, какая-то энергия в этих алмазах аккумулируется и потом высвобождается, – предположил я, забыв, что Анастасия оперировала с алмазами во сне.
– Да, после того, как сверху тринадцатый алмаз положишь...
– Опять критическая масса?
– Похоже, да. Этот ученый сумасшедшим своим умом до многого дотянулся...
"А может, и не во сне все это случилось?" – мысленно озадачился я и выдал:
– А ты сложи сейчас что-нибудь из тех восьми алмазов, что побольше. Может, и узнаем чего о нашем ближайшем будущем? Вдруг жить нам осталось всего несколько часов, а мы с тобой черт те чем занимаемся?
Синичкина поняла, что "черт те что" – это все то, что не касается секса. И криво улыбнувшись, ответила:
– Я пробовала. Эти восемь совершенно индифферентными оказались. Я со зла их чуть было не выбросила.
– Тогда сложи из тринадцати. Может быть, они уже отдохнули.
– Давай, попробуем, – согласилась Анастасия (сама прелесть, я глаз отвести не мог) и, достав алмазы, стала укладывать их друг на друга. Но после того как тринадцатый алмаз был установлен, куб вспыхнул изнутри всего лишь на долю секунды.
– Не зарядились, – констатировал я.
– Да, и бог его знает, чем они заряжаются. Может – светом, может – теплом.
– А может быть, злом, – усмехнулся я, вспомнив, как Баклажан говорил, что розовые алмазы отсасывают зло из человека.
Мое неожиданное предположение заставило нас обоих задуматься.
Я вспомнил крест, на который молилась Синичкина в разведочной канаве: "Семь алмазов по горизонтали, семь по вертикали, всего тринадцать, чертова дюжина. Крест из чертовой дюжины, крест, который помогает проникать в будущее. В будущее, которого нет. Вот дурак, о чем я думаю! Там бомба может каждую минуту взорваться, если, конечно, она существует, а я тут схоластикой занимаюсь. Бежать надо. В Москву или к вертолету. Дадут несколько лет за "захват" вертолета, а как в тюрьму посадят – Сережка выкупит. А эта баба убьет, не моргнув глазом. А ведь какая нежная мордашка, какие чистые глаза... Нет, надо бежать, вот только пусть расскажет, кто она такая... Бегать я умею, а стрелять вниз сноровка есть не у каждого".

* * *

А Синичкина думала о Чернове. О том, что он никак не умирает. "Значит, это кому-нибудь надо, – улыбнулась она. – Значит, это надо мне. Трубка с алмазами завалена. Но остается эта дурацкая бомба на Поварской... Если этот алмазный куб имеет такую силу, все меняется, это не на четырех алмазах упражняться. Все кардинально меняется и поэтому надо уничтожить все следы. Чернов, приехав в Москву, на Лубянку побежит и расскажет обо всем, в том числе и обо мне. Надо его устранить. Отдамся ему сейчас, а как кончать начнет – пристрелю. Классная смерть, как говорил Кучкин. Но потом ведь придется идти на Поварскую. С бомбой надо кончать, взорвется еще, когда в Москве проездом буду. Или не взорвется, а секта раскроется. Без Баклажана и Полковника без сомнения раскроется. Раскроется и начнется! ФСБ весь клубок развяжет, они там веников не вяжут, если захотят. Сома Никитина идентифицируют, Сергея Кивелиди; на меня потом выйдут... А что если одним ударом все уничтожить? И бомбу, и жрецов, и Чернова. А что? Простенько и со вкусом. Черт с ней, с этой Москвой, уеду куда-нибудь – сейчас все уезжают – в Австралию, например... Буду там практиковать. Радиоактивное облако туда не дотянет...
И, закусив губу, Анастасия в деталях обдумала операцию по уничтожению плутониевой бомбы и ее жрецов руками Чернова. Продумав все, уступила его просьбе ("последнее желание все-таки" – решила) и принялась рассказывать, кто она такая и откуда взялась.

3. Арну находит слезы бога Гор. – Неволя, побои и имя на "а". – Ансельма гадала Бисмарку. – Антракт с солдатами, белыми, как бельма, глазами и контрольной гранатой.

– Началось это давным-давно, – посмотревшись в зеркальце, начала говорить Анастасия. – Давным-давно в четвертом тысячелетии до нашей эры одна знахарка-арийка собирала в Шахмансае золотой корень и, выдернув очередной, обнаружила в образовавшейся ямке большой прозрачный розовый камешек. Покопавшись рядом с ним, присоединила к нему еще три. Можешь, дорогой, представить себе восторг, охвативший женщину после того, как взор ее растворился во всех четырех алмазах? Алмазах, дико игравших полуденным светом? Но потом она испугалась и сделала попытку выбросить камни, но у нее не получилось – рука не послушалась разума. И знахарка спрятала находку...
– В карман, – подсказал я.
– Карманов тогда не было. И, спрятав находку в связке корней, женщина побрела в стойбище.
Звали ее Арна, и была она невольницей одного из местных вождей по имени Яг-Рыжий. Вождь этот Арну уважал – она довольно успешно лечила его травами от радикулита, почечной недостаточности и злобного нрава – уважал и позволял ей делать все, что она хотела. Ну, почти все.
Так вот, вернувшись в свою землянку, Арна завесила выход овечьей шкурой, улеглась на шкуры, устилавшие пол, расположила алмазы в лучах солнца, лившихся из дымового отверстия в потолке, и стала привыкать к находке. Для этого ей надо было придумать, что эти камешки – не что иное, как слезы Бога гор, придумать, что он, большой и глупый, плакал из-за того, что Бог солнца каждый день отнимает у него по снежной шапке и очень скоро у него не останется ни одной... И надо было же такому случиться, что именно в этот момент вождь, терзаемый приступом злобы, сунул руку в землянку, поймал Арну за ногу и рывком вытянул ее наружу. Бедная женщина едва успела зажать алмазы в кулаке!
С этого дня все и началось. Вождь, совершенно рассвирепев, стал бить Арну ногами, бить за то, что она вовремя не принесла ему успокоительного отвара из золотого корня, чабреца и тимьяна. И, представляешь, после второго или третьего удара в пах, ей в голову пришло видение. Она увидела, как к главному стойбищу долины по горным тропам движется большой отряд враждебного племени Цир. И она поведала о своем озарении вождю, само собой разумеется, после того, как приступ гнева у того сменился чувством вины.
Вождь ей не поверил. Но мудрая Арна сказала, что если он соберет отряд и ударит в спину захватчикам, после того, конечно, как они уничтожат отряд верховного вождя, то племени ничего не останется делать, как избрать Яга Рыжего верховным главнокомандующим. И Яг клюнул (еще бы не клюнуть!) и к вечеру следующего дня стал владетелем почти всей Ягнобской долины.
Четырех или пяти избиений Арны хватило, чтобы Яг стал предводителем крупного союза арийских племен. Но через месяц после этого знаменательного события он чуть не убил свою придворную колдунью – получив за свои заслуги свободу, Арна утратила способность проникать в будущее. Все стало на свои места лишь после того, как она вновь стала невольницей. Так появился наш первый закон: знать будущее может только раб.
– Вот почему ты набивалась мне в невольницы...
– Ты не годишься в рабовладельцы, – взгляд Синичкиной был презрительным. – Хозяин алмазной ворожеи должен быть простым и жадным. Вот Кучкин годился...
– Рассказывай дальше, – потребовал я, не желая раскисать от воспоминаний. Помотал головой, и ставшее перед глазами лицо Сашки, – дырки от пуль, кровь, слезы, – нехотя растворилось в воздухе.
– Второй закон появился после того, как Арна подыскала себе преемницу, – продолжила Синичкина рассказывать, скользнув удивленным взглядом по моему скривившемуся от сопереживания лицу. – Много девочек она пересмотрела, пока не наткнулась на Барф, двенадцатилетнюю невольницу вождя одного из племен, обитавших в среднем течении реки, которую сейчас называют Зеравшан. Но у девочки ничего не получалось – алмазы в ее руках были не более чем блестящими игрушками. Убивать девочку Арна не хотела – полюбила. И решила сменить ей имя – в те времена смена имени была равна смене души и способностей. И как только девочка стала Ассой, дела у нее пошли лучше, чем у самой Арны. Не знаю, может, это была и случайность, но с тех пор всех нас стали называть именами, начинающимися со звука "а"...
– Ты из-за этого устроила мне истерику, когда я назвал тебя Настей?
– Да. Мы теряем уверенность в себе, когда нас называют именами не на "а"
– Откуда ты знаешь про Арну? С тех пор ведь прошло больше шести тысяч лет?
– Да, больше шесть тысяч лет или 212 поколений. Обычно с алмазами каждой следующей колдунье передаются и некоторые сведения о наиболее прославившихся предшественницах.
– А ты кого знаешь?
– Многих... Акна, 12-я хранительница алмазов предугадала великое потепление. Это благодаря ее предсказаниям арийские племена ушли из опустынивающейся Средней Азии в Европу, Средний Восток и Индию. Ариана гадала Александру Македонскому, Асху – Ганнибалу, Анриэтта – Орлеанской деве, Ансельма – Бисмарку, баба Анка – Распутину...
– Распутину? Нагадала, что его сначала убьют, а потом утопят?
– Баба Анка говорила ему об этом, а также, что после его убиения будет революция, но он как услышал, что есть у него шанс стать управителем Высочайшего семейства, а вместе с ним и России, так смерть его лютая мила ему стала... Он бы и на неделю такой жизни во дворце согласится...
– Послушай, а на кой вам все это надо? Гадать всю жизнь разным проходимцам? Насколько я понял, за два-три таких гадания можно было на всю жизнь заработать... Я бы нагадал на особняк в Ялте, ну, еще в Париже, на пару, естественно, фотомоделей под бочок и забросил бы камни подальше – нарвешься еще на психопата-бандита... Жадность, как ты знаешь, фраера во все времена губила.
– Ничего ты не понимаешь. Мы ведь ткачи будущего... Мы ведь создаем канву...
– Тихо! – перебил я Синичкину, услышав снаружи невнятные голоса.
По дороге поднимались люди. Они переговаривались, и мне удалось различить три или четыре голоса. Говорили по-русски, чисто говорили, за исключением одного, судя по акценту – таджика по национальности.
– Товарищ старший лейтенант, смотрите, следы какие-то появились! – вдруг воскликнул мягкий баритон Синичкина сделалась бледной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50