— Иначе зачем бы ему было прятаться? Но тогда мне совершенно непонятна эта история с фуфайкой.
— Мне тоже. И вообще чем больше подробностей мы узнаем, тем больше запутываемся. Как там с Кротевым?
— И с ним не ясно, — ответил Димов. — По его словам, он получил зарплату и отправился на станцию. Почему на станцию, а не в город? Потому что, видишь ли, на станции буфет открывается раньше. Сел за один из боковых столиков, заказал смесь из анисовой и виноградной водки. Кротев утверждает, что вообще не видел на станции Евтима Дыбева. Официант, который его обслуживал, помнит, где он сидел и что пил, но не помнит, когда ушел — в шесть или в семь. И вообще, не уверен, что тот не уехал с рабочим поездом.
— А Кротев что говорит?
— Кротев говорит, что ничего не помнит. Еле-еле вспомнил, что после этого направился в ресторан «Новый Гамбринус», где встретил приятелей. Отыскали этих приятелей, но они не могут сказать точно, в котором часу он пришел. Один говорит — в девять, другие — в половине десятого. Но все единодушно утверждают, что он был очень пьян. Заказывал, угощал, платил, развезло его. В половине одиннадцатого приятели едва вытащили его, отвели домой.
— Значит, фактически у него нет алиби, — морщась, сказал Паргов.
— Нет. Но он был так пьян, что я не допускаю…
— Меня не оставляла мысль, что только пьяный мог совершить такое идиотское убийство. Но у нас выпадает несколько часов. И как это он не помнит, где был?
— С алкоголиками это случается часто.
Димов достал из стола новенькую папку, развернул ее. В ней лежало несколько списков.
— Я не бюрократ, но сейчас вся моя надежда на списки, — весело сказал он. — Их тут четыре, всего сто шестнадцать имен. Это люди, у которых проездные билеты до Косера, Войникова и Гулеша. По всей вероятности, в тот день все или почти все ехали на поезде. Они хорошо друг друга знают, ездят обычно группами, вместе идут со станции домой. Так что, как видишь, наша задача очень проста. Если предположить, что убийца был в поезде, трудно допустить, чтобы никто из этих ста шестнадцати человек не видел его в буфете или в самом поезде. Но, конечно, никто не мог видеть, как он выходил на станции в Войникове или Гулеше, потому что в это время он был уже на шоссе, которое ведет к Войникову. Труднее с пассажирами, направлявшимися в Косер, да их тут и больше всего. Каждый из них незаметно для других мог пойти следом за Дыбевым.
— Да, ясно, — кивнул Паргов.
— В этом списке — четвертом — тридцать одна фамилия. Этих людей мы должны считать надежными. Мы обратимся к ним за помощью, а потом, возможно, поищем и другие пути.
— А может, убийца ехал с разовым билетом.
— Это не имеет значения — ведь не было же у него на голове шапки-невидимки. Все равно кто-нибудь его да встретил. Кто-то его видел.
— Да, но если его не было в поезде?
— Мы сейчас проверяем гипотезу, что он был в поезде, — нетерпеливо сказал Димов. — И то, что он был знаком Дыбеву. Когда мы полностью исчерпаем здесь все возможности, тогда пойдем другими путями. Но сначала нам придется проверить, естественно, самое простое.
Паргов улыбнулся.
— Начальник, мы его поймаем! Я в этом уверен, хотя дело началось с неудачи. Ты совершенно прав, не было же на нем шапки-невидимки. Кто-то его все-таки видел, некуда ему от нас бежать. А сейчас, если хочешь, я провожу тебя домой. Раков ведь нужно кому-то съесть.
7
Следующие три дня Димов провел в полном бездействии. Он рано просыпался в чистой, пахнущей мылом комнатке, терпеливо делал свою утреннюю гимнастику, потом спускался в маленькую кухню к хозяйке. Там, как всегда, его ждали большая чашка свежего молока, тарелочка с медом, поджаренные ломтики хлеба. Завтракал он обыкновенно один, но однажды пришел Дойчинов с мокрыми от поливки ногами.
— Пойдем, посмотришь мои цветы, — обиженно сказал он. — Ведь таких специалистов, как я, немного.
Было очень странно, чтобы подполковник милиции был специалистом по цветам, но факт оставался фактом. Оказывается, прежде чем уйти в партизанский отряд Славчо Трынского, он работал в управлении садов и парков Софии. Там он считался хорошим специалистом, любил и знал цветы, многие софийские богатей ценили его как специалиста-садовода.
— Я даже во дворце работал, — улыбнулся он. — Под личным руководством царя.
— Не думаю, что ты написал об этом в своей автобиографии, — пошутил Димов.
— Напротив, написал, и из-за этого вначале у меня даже были неприятности. Товарищи считали, что я должен был воспользоваться случаем и треснуть его мотыгой. Но, как бы там ни было, я никогда не забуду, какие георгины были в дворцовом саду. У нас георгин считают простым цветком. Правильно, конечно, но это ведь не настоящий георгин. А в царском саду, что и говорить, были действительно замечательные георгины. Их прислал в подарок японский император.
После завтрака они вышли в маленький дворик за домом. Дойчинов огородил его высокими стенами, и получился какой-то райский уголок — и во сне не привидится, что можно встретить его в таком маленьком скучном городке. Цветов было так много, и они сияли такой свежестью, что Димов на миг растерялся. Больше всего тут было хризантем и георгинов, но некоторые из цветов он видел впервые.
— Это же просто невероятно! — воскликнул Димов.
— Ну, разве я тебе не говорил? — ответил Дойчинов со счастливой улыбкой. — Посмотри-ка на этот ирис. Ничего подобного я не встречал даже в каталогах. Это уникальный экземпляр, за него английская королева отдала бы мне бриллиант из своей короны.
— А откуда он у тебя?
— Я его сам вывел. От несортового цветка, который нашел в самом обычном сельском доме в Созополе. Как-нибудь я расскажу тебе его историю…
Но настоящей гордостью Дойчинова были орхидеи, которые пестрой завесой покрывали северную стену. Их густой сладкий аромат был настолько силен, что Димов почувствовал, как у него закружилась голова.
— Десять лет над ними трудился, — сообщил Дойчинов. — Большинство — малоазиатские сорта, которые я купил на ярмарке в Измире. А эта «собачка» — чисто болгарская, разумеется, облагороженная. Тоже неизвестный сорт. Если бы я его показал на какой-нибудь выставке цветов в Ницце, можно считать, что премия была бы у меня в кармане.
— Почему же ты его не покажешь? — спросил Димов, отходя подальше от благоухающей стены.
— Жду, когда выйду на пенсию.
Придя в участок — в нагретую солнцем, пахнущую пылью комнату, — Димов долго чувствовал себя подавленным и расстроенным. Он все никак не мог понять, как это Дойчинов сочетает два дела. Наверное, все-таки по-настоящему он занимался только цветами. Теперь, после ошеломляющих красок, Димову все казалось жалким. И еще более жалким представилось дело, которым он был занят. Неужели на этом свете можно убить бедного железнодорожника из-за маленькой пачки денег? Сейчас эта гипотеза, на которой он строил все, показалась ему совершенно невероятной.
Его вывел из задумчивости телефонный звонок.
— Вас вызывает Перник…
Это был майор Жечев, один из опытнейших криминалистов в окружном управлении.
— Послушай, Димов, в архиве нашлось интересное дело. Я посылаю его тебе под расписку. И прошу, как только посмотришь, верни.
— Будь спокоен, в таких делах на меня можно положиться.
— Ну, чего-нибудь добились?
— Совсем ничего…
— Подумай, может быть, доктор Станчев не так уж и не прав. Может, убийца в самом деле психопат?
И майор Жечев положил трубку, не попрощавшись. Внезапно гипотеза, казавшаяся ему прежде невероятной, представилась Димову возможной. А может, действительно это какой-нибудь сумасшедший? Тогда, без сомнения, найти преступника будет гораздо сложнее и труднее.
Бумаги из Перника доставили после обеда. Димов внимательно прочитал их.
Относились они к вооруженному нападению на молодежный трудовой лагерь весной 1951 года. Обстоятельства не были достаточно выяснены. Неизвестные проникли в лагерь с тыла, где возле калитки на посту стоял вооруженный часовой. Лампа над калиткой не горела, видимо, перед этим она была умышленно разбита. Преступник, воспользовавшись темнотой, подполз к постовому и убил его, ударив тупым предметом. Впоследствии нашли этот предмет — самый обычный деревянный кол. В документе не было точно сказано, что, в сущности, представляет собой «самый обычный» кол. Потом в лагерь проникли, по всей вероятности, трое. Очевидно, они хотели взорвать палатку командира, но на пути к ней бандитов кто-то спугнул.
Последовали взрыв гранаты, револьверные выстрелы. Граната была брошена в ближайшую палатку: двое убиты на месте, шестеро ранены. Караульные тут же прибежали на помощь, завязалась перестрелка, но преступники сумели скрыться.
Позднее были найдены гильзы, осколки гранаты, но и насчет этого в документе отсутствовали какие-либо подробности. Следствие не привело ни к чему, поскольку следы терялись в направлении югославской границы.
Димов, морщась, прочитал этот довольно легкомысленный документ и запер его в ящик. Он очень хорошо понимал, что нападение было совершено какой-то местной бандой. И все же предположение, что оба нападения были делом одного и того же лица, только на основании орудия убийства показалось ему наивным. Действительно, чаще всего убивают ножами, но, случается, и колами. Даже если убийство было совершено одним и тем же лицом, документ ничем не подкреплял это предположение.
Общие необоснованные доводы более чем десятилетней давности были не в состоянии хоть чем-то помочь следствию, которое вел сейчас Димов.
Самыми досадными Димову казались часы обеда. Это стало для капитана настоящим мучением. У Димова был чудесный аппетит, его желудок мог переварить даже гвозди, но не способен был усвоить еду, которую подавали в городском ресторане.
— Товарищи, вы что, на машинном масле готовите? — спросил он как-то официанта.
— Откуда мне знать, может, и на машинном, — равнодушно ответил тот.
— А ты тут питаешься?
— Здесь, где же еще…
— Ну, ты герой.
Официант не понял шутки, только пренебрежительно пожал плечами. Эти избалованные приезжие — в конце концов, чего они хотят: неужто готовить для них на настоящем масле?
На четвертый день начали поступать результаты проверки, и вечером Паргов сделал исчерпывающий доклад. Оказалось, что в тот день из ста шестнадцати владельцев проездных билетов в поезде ехало сто двенадцать. Четверо были в отпуске или больны. Кроме того, получены сведения еще о четырнадцати пассажирах, которые ехали по разовым билетам. Среди них восемь женщин, а у шестерых мужчин бесспорное алиби.
— Ну-ка, давай разберемся, что ты считаешь бесспорным алиби, — прервал его Димов.
— Это означает, что каждого из них видели в поезде, на станции или на дороге не менее двух человек. А теперь самое важное. Из всех, кто ехал поездом, только у четверых нет алиби. И у всех четверых, по моему мнению, случаи довольно сомнительные. Кроме последнего, может быть.
Он вытащил несколько листков и начал медленно читать.
— Трифон Йорданов Паргов, сорока двух лет, женат, двое детей, беспартийный, слесарь в железнодорожных мастерских…
— Уж не родственник ли твой?
— Никакой он мне не родственник, — сморщился Паргов. — Парговых в нашем краю сколько хочешь… Так вот, этот Трифон сел в поезд в Пернике. Живет в Войникове, но на станции не вышел. Один свидетель утверждает, что видел, как тот выходил на станции Косер… Мне кажется, что это самый сомнительный случай.
— Давай дальше.
— Второй — Георгий Манолов Шутев, сорока восьми лет, женат, бездетный, беспартийный, разнорабочий. Он из Войникова, его видели в поезде, но никто не знает, где он вышел. Во всяком случае, его не видели ни на станции в Войникове, ни по дороге в село. Кажется, он смирный человек, хотя немного диковатый, почти глухой.
— А в селе его потом не видели?
— Нет, в тот вечер его нигде не видели, он словно испарился.
— Да, этот случай еще сомнительнее.
— Может быть, но этот человек немного чудаковат. Я знаю его, на убийцу он не похож. Третий — Антон Тонев, двадцати трех лет, холост, шахтер, комсомолец, житель Гулеша. Видели его только на станции в Пернике, потом исчез… Никто его не заметил ни в поезде, ни на станции Гулеш. Но вообще-то данные о нем благоприятные. Четвертый — Славчо Иотов Кычев. Тридцати восьми лет, женат, один ребенок, беспартийный, является членом общинного совета в Гулеше и начальником ремонтной мастерской. Я его знаю, очень порядочный парень. Проездного билета у него нет. Его видели на станции, в буфете, потом в поезде, но вышел он в Гулеше или нет, никто не знает. И он исчез где-то по дороге. Паргов закрыл папку.
— По правде сказать, я не ожидал такого урожая, — сказал он. — Проверка проведена самым секретным образом, в основном через доверенных лиц. Никто из четырех заподозренных не знает, что мы ими интересуемся.
— Ну, в этом я сомневаюсь… В селе все друг другу родня, и скрыть что-либо очень трудно.
— Да, конечно, но это и не так важно. Убийца — предупрежден он или нет — позаботится о том, чтобы иметь какое-нибудь фальшивое алиби. Нам только бы не попасться на его удочку.
— А теперь, Паргов, иди отдыхай, — сказал Димов. — Завтра нас ждет тяжелая работа, и надо, чтобы голова была свежая…
Они простились на улице, и каждый направился к себе домой. Но Димов, несмотря на свои железные нервы, долго не мог заснуть. Только к концу ночи он выпил соды и почувствовал себя лучше. Ему только теперь стало ясно, что для успешного завершения трудного дела, начатого им, прежде всего нужно арестовать повара или хотя бы директора местного ресторана.
На следующее утро около семи часов они выехали на машине. Они договорились провести допрос в окружном управлении в Пернике — такая процедура казалась им самой быстрой и самой удобной.
— С кого начнем? — спросил Димов.
— Я приказал первым позвать Тонева.
— А почему именно его? — едва заметно улыбнулся Димов.
— Мне кажется, что с ним легче всего.
— В принципе никогда не нужно начинать с предубеждения, — пробормотал Димов. — Даже если случай яснее ясного дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22