Так случилось и на этот раз. Когда мы с вами, Глеб Алексеевич, обходили сегодня мастерскую, вы непроизвольно задержались у ночного столика, где находились три предмета. Вы потянулись к одному из них и, раскрыв томик Франсуа Вийона, зачитали стих, где поэт предсказывает себе быть повешену, а потом сказали, что будь убийца поизобретательней, мог симулировать самоубийство, на что я ответил, что времени у убийцы было в обрез. Мы провели дактилоскопический анализ книги Вийона и обнаружили отпечатки ваших пальцев, помимо обложки, только на страницах, где помещено совсем другое стихотворение, а именно «Баллада истин наизнанку», которая, кстати, очень подходит вашему парадоксальному мышлению. Я не психолог, но забавно, что, открыв наугад Вийона, вы вспомнили по ассоциации его эпитафию самому себе, где речь шла о повешении, а быть повешенным или быть задушенным с медицинской точки, разница невелика. В прочитанном вами двустишии упомянута шея — вот что главное!
— Ну и что? А почему бы не предположить тогда, что. Вийона я вспомнил не по ассоциации с удушением жертвы, но в связи с предполагаемым наказанием за совершенное мной убийство, которого в действительности не совершал? Пусть у вас не вешают, а расстреливают, сути не меняет. Психология, как известно, — палка о двух концах, можно повернуть в любую сторону. А концы с концами у вас все равно не сходятся. Увы — для вас увы, а для меня к счастью, — Эркюль Пуаро из вас никакой. Серые клеточки не те! У того была интуиция, помноженная на метод, а вы просто начитались детективов.
Я говорил ему то, что думал о нем раньше.
— Вы недооцениваете противника, — сказал он, попавшись. — Или переоцениваете самого себя. Что часто случается с преступниками, у которых сплошь да рядом комплекс сверхчеловека. Если вы действительно убийца, как я предполагаю, то убийца необычайно самоуверенный.
— Преступник и должен быть самоуверенным — иначе нет смысла браться за дело, — сказал я.
— Самоуверенность преступника — оборотная сторона его неуверенности. Его и ловить не нужно, он сам ловится на своих промахах. Цель следователя, как я ее понимаю, — . загнать преступника в его собственную западню. Сейчас покажу на примере. Если б вы только задержались на мгновение у ночного столика, я бы, возможно, и не обратил внимания либо, обратив, не понял, что к чему. Вы, который обычно недооцениваете противника, на этот раз переоценили, решив, что я все сразу же просек. На самом деле я ничего не понимал, пока вы не взяли в руки Вийона, чтобы отвлечь меня от другого предмета на столике.
— Понятно, это был не стакан с водой, — хохотнул я.
— Да, это был не стакан с водой, — согласился Борис Павлович. — Жертва была задушена во сне. А засыпал он, как показывает Галина Матвеевна, мгновенно, иногда даже не раздеваясь, особенно когда принимал перед этим на грудь, а это с ним в последнее время случалось. Среди ночи он, правда, согласно тому же источнику, часто просыпался — мучили кошмары. На этот раз его кошмару суждено было сбыться. Пьяный и сонный, он почти не оказал сопротивления — следов борьбы на теле не обнаружено. Потом вы оттащили труп к двери, имитируя предыдущее убийство, а уйдя, оставили ее открытой. Единственное, что вы забыли, — надеть на вашего друга очки. Они так и остались на ночном столике. И эту ошибку вы обнаружили только спустя три дня, когда снова оказались в мастерской, на этот раз — не по своей воле. А обнаружив, совершили новую: взяли томик Вийона, как бы не обращая внимания на очки.
— А если наоборот? Вы не допускаете, что у меня просто глаз лучше, чем ваш? Либо я знал Никиту лучше, чем вы? Единственный в нашей сараевской шатии-братии очкарик, он был непредставим без очков. Минус семь с полтиной в одном глазу и минус восемь в другом. Без очков слеп, как новорожденный котенок. Я не видел его трупа, а так бы сразу засек, что без очков у двери ему делать нечего. А уж тем более если б убил его во сне, то сначала нацепил на нос очки и только потом оттащил труп к двери, имитируя предыдущее убийство.
— Времени у вас было в обрез, — напомнил Борис Павлович, но я пропустил мимо ушей, на каждый чих не наздравствуешься.
— Странно, что Галя не обратила на это внимания. Ах да, совсем забыл ей приходилось видеть его без очков. Как и без всего остального. Мне — нет. А потому, заметив на ночном столике очки, я понял, что труп был найден не в полном обмундировании.
— Почему вы тогда не сказали об этом мне? Смолчали?
— Еще не хватало на вас ишачить! Не только это — я многого вам не говорю. Не обязан. Вот незадолго до вашего прихода кое-что своим дружкам сообщил, а вам — молчок, — поддразнил я его. — Дальнейшее, как говорил мой друг Гамлет, — молчание. Вот чем кончится ваше расследование. Еще одна цитата: лбом — об черный камень.
— А как насчет укрывательства? Даже если лично вы не замешаны.
— Укрывательство? Откуда мне знать, что мое знание может привести к поимке преступника? Есть, наконец, интимное знание — как, скажем, мое о Галине Матвеевне. Или Галины Матвеевны — обо мне. И здесь уже дело вкуса — делиться им с посторонними либо нет. Галина Матвеевна, я знаю, однажды обнародовала свое знание. У меня на подобные вещи иная точка зрения. Положим, Никита доверил мне секрет — я не обязан пересказывать его первому встречному. Не по-дружески. Да и какого рожна? По мне, чем меньше вы знаете, тем лучше! У нас противоположные цели. Вы ждете, чтоб я обмишурился, а я — чтоб вы.
— В любом случае общие контуры убийства уже известны. Постепенно они обрастут деталями. Продолжаю думать, с вашей помощью. Но и без вашей тоже. Сейчас ведутся интенсивные поиски улик и свидетелей. И как я уже говорил, вы должны были, не могли не совершить еще парочку таких ошибок, как с мостами, из-за долголетнего отрыва от питерской жизни, либо с очками — ввиду дефицита времени. Невозможно совершить преступление, не наследив, — убежден, мы еще обнаружим следы убийцы на месте преступления.
— А искусство их заметать? Это не я, а вы недооцениваете противника. Кто бы им ни был, — добавил я.
— А сыскное искусство на что? Не говоря уж о том, что нас много, а преступник — один.
— Где уж вам на равных — вот и надеетесь взять числом. Как же! Куча мала.
Мельком глянул на моих сараевских дружков: оба внимательно следили за нашей перепалкой, особенно Саша — тот прямо окосел от удивления. А я совсем успокоился — рассказ приобретал все более фантастические черты. Угол отклонения — градусов на девяносто. А что, если раскланяться — задержит или отпустит? А если нам с ним выйти вместе, как три дня назад с Никитой? По проторенной дорожке, так сказать. Телосложения он крепкого, мускулы натренированы, но я зато ростом выше. Плюс эффект неожиданности. Почему не помериться? Заметано. Не выдержал и расхохотался.
— Чему вы? — спросил Борис Павлович.
— Возможностям, которые таятся в вашем рассказе для его героев. Его сюжетный, так сказать, потенциал.
— Один из героев — мертв.
— Зато другие живы. Вы, например. Мяу, как говорил в таких случаях покойник. Ведь не только я — вы тоже герой этой пока не законченной истории.
— Почти законченной, хоть в ней еще есть белые пятна.
— Вся ваша история — сплошное белое пятно, плод вашей убогой фантазии, игра ума, простите, не очень далекого. Вы говорите об ошибках, которые мог совершить я. А ошибки, которые совершили вы, восстанавливая ход событий? Ваша нулевая версия не выдерживает критики. Нужны факты и доказательства — у вас их нет. Все, что вам остается, — это сочинять и блефовать. Вы и работаете не как криминалист, а как писатель, но писатель из вас тоже никакой. Куда ни кинь кругом бездарны.
Это я заметил собственными глазами — Борис Павлович покраснел. Выходит, не такой он твердокаменный, как представляется. Какое все-таки счастье говорить врагу в глаза что думаешь. И даже хуже, чем думаешь. Или совсем не то, что думаешь, но так, чтоб задеть за живое. Испытывал острое удовольствие, на которое не решился девять лет назад, а так хотелось. Это не он, а я брал реванш. Если знать силу слов и умело ими пользоваться, то и убивать никого не надо. Только в крайнем случае.
Вот именно: в крайнем случае.
— А зачем мне было его убивать? — поинтересовался я в очередной раз.
— Затем, что вы ушли из мастерской не с пустыми руками. Не отказал себе в удовольствии еще раз глянуть на последнего русского романтика — тот и вовсе оцепенел, переводя взгляд с меня на Бориса Павловича.
— Понятно, — протянул я. — С «Данаей» под мышкой.
— Вот именно, — подтвердил Борис Павлович. — С «Данаей» под мышкой.
— Но если он дрых, набравшись, я мог преспокойно вынести «Данаю», не убивая его.
— Он бы хватился, проснувшись, — и вас, и «Данаи».
— Ну хватился бы — что с того? Вам бы не настучал — все равно что донести на самого себя. Или погнался бы за самолетом?
— Галина Матвеевна сообщила, что он мгновенно засы-пал, но потом метался по постели и через полчаса обычно просыпался и вставал, чтоб опохмелиться.
— В отличие от Галины Матвеевны я не осведомлен о его ночных привычках.
Подстилка общая — через минжу к культуре приобщалась, всех троих обслужила! Чем не групповуха: один ее е…, другого она е…, а метила в третьего. Не исключено, что и Борис Павлович разок-другой ей вставил. Галина Матвеевна! От стука до секса — один шаг. Еще неизвестно, кто из нас ей целку сломал! Считал же я столько лет, что она в меня втюрилась, а был просто запасным игроком, заместителем Саши, ей все равно с кем. А теперь вот меня закладывает — только чтоб отвести подозрения от Саши. Может, и сговорились, хоть он и прикидывается дурачком. Сговор? Трое на одного? Что ж, померимся!
Борис Павлович продолжал на меня наступать:
— Вы знали, сами говорили о его страхе, о его кошмарах. А теперь вам пришлось лично убедиться — спал он беспокойно, метался, бредил во сне. Вот вы и решили действовать наверняка. Потому что если б он проснулся среди ночи, ему не пришлось бы догонять самолет. Он бы застал вас в номере гостиницы.
— Можно подумать, вы лично присутствовали при его убийстве. А что, если он пал очередной жертвой разгулявшейся у вас преступности?
— Слишком много жертв криминогена для одного довольно ограниченного круга людей. Закон войны: снаряд не падает в воронку от предыдущего.
— В любом случае ваши фантазии не подтверждены фактами. Сами признали рабочие гипотезы. Нулевая версия, версия № 1, версия № 2, версия № 3 — до бесконечности. Чем больше версий, тем дальше от реальности. А реальность не вариативна: одна-единственная. Мы расстались с Никитой через десять минут после того, как вышли от Саши, — сказал я, как было в действительности. — На прощание он обещал подарить мне любую из «Данай» — на выбор. Так что красть, а тем более убивать не было никакого резона. Побродил в районе Стрелки, напитерился и вернулся в гостиницу. Вот и весь сказ. Все остальное — выдумки или умозаключения. Вы шьете мне похищение «Данаи» плюс убийство Никиты, но исходите не из логики фактов, а сугубо из ваших подозрений. Те, в свою очередь, полностью зависят от ваших симпатий и антипатий. Вот вы и хотите, чтоб злоумышленником оказался я. Исходя из своих предубеждений желаемое выдаете за действительное. Зуб на меня давно точите. С тех пор как я вас тогда надул, — не отказал себе в удовольствии напомнить ему еще раз о том, что он и так помнил слишком хорошо.
Зазвонил телефон. Так странно среди ночи. Сам видел, как Галя вздрогнула. Уж не покойничек ли решил побеспокоить на сон грядущий? Мелькнуло: не розыгрыш ли все это — и звонок, и наше ночное бдение, и смерть Никиты? Что, если он снова разыграл своего убийцу, притворившись мертвым?
Саша снял трубку и тут же передал ее Борису Павловичу:
— Вас.
— Да… Превосходно! Вы его задержали? Рядом с вами? Я бы хотел, чтоб он повторил свои показания мне. Прямо сейчас, это важно. Дайте ему трубку.
Затаив дыхание, смотрели мы на Бориса Павловича, пока он слушал рассказ неведомого свидетеля. Впрочем, почему неведомого? Разве что Саше и Гале. Я-то уже догадался. Весь вопрос — который из них? От этого много зависело. Пытался понять по односложным репликам и вопросам Бориса Павловича.
— В котором, вы говорите, часу? — переспросил он. — И сколько длилось ваше путешествие?.. Вы уверены?.. Не можете ли точно вспомнить, что он ответил?.. Нет, больше никаких вопросов. Спасибо. — И положил трубку. — Вы оказались правы, — обернулся он ко мне. — Вы действительно расстались с Никитой минут через десять после того, как вышли от Саши. Только, расставшись, вы не стали бродить по городу. Вам удалось поймать машину. Я только что говорил с шофером.
Я вздохнул с облегчением.
— Мы исходили из того, что человек, который вас подвез три дня назад, совершает ночные рейсы более и менее регулярно. Так и оказалось, хотя мы искали другого шофера. И продолжаем искать, останавливая все машины, которые разъезжают этой ночью на Васильевском острове. Вот и набрели на этого левака, нам повезло. Назовем его условно шофер № 1. Теперь хорошо бы найти еще шофера № 2, который привез вас в гостиницу в пять часов ночи, и шофера № 3, который спустя час отвез вас из гостиницы в аэропорт.
— Вы хотите возвести случайную удачу в некую систему, — усмехнулся я. Так не бывает. По закону вероятности шофера № 2 вам не найти. А шофер № 3, которого найти значительно легче, ничего не сообщит в добавление к тому, что вы уже знаете от портье, которому, уходя, я дал пять долларов за то, что он вызвал такси: футляра с картиной у меня в руках не было.
— Потому что футляр находился у вас в чемодане, а чемодан у вас необычных размеров. Лично убедился, когда утром был вашим носильщиком. Потому вы и заказали не просто такси, а лимузин. Туда не то что картину — человека вашего роста можно запрятать.
— По спецзаказу сварганили. А в чем бы я еще свои закупки для Метрополитен возил?
— Вы правы — от шофера № 3 толку мало, а разыскать шофера № 2 маловероятно, — согласился Борис Павлович. — Хотя кто знает. А пока что шофер № 1 довольно точно описал вас обоих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27