Почему произошла ошибка в моих навигационных расчетах? В первый раз я определил свое местонахождение, отъезжая от Канарских островов. Море было очень неспокойно, и я принял гребень волны за линию горизонта. По счастливой случайности я правильно нашел широту, но ошибся временем. Поэтому я решил, что нахожусь на 15 o западной долготы в 12 часов 15 минут, а на самом деле я был там в час дня. Отсюда ошибка в поправке на 45 минут, то есть на 10 o . Отныне я отправлюсь в своих расчетах не от 60 o западной долготы, а от 50, где я нахожусь в действительности. Таким образом, мне остается пройти еще 700–800 километров.
Я хотел достичь французской земли, тем более, что именно на западном побережье французских Антильских островов расположен единственный защищенный порт. Следовательно, я должен был держаться широты Мартиники и только в крайнем случае, если поднимется северный ветер, отклониться до Барбадоса. Я, конечно, все-таки рисковал, что меня отнесет южнее этого английского острова и что придется плыть еще 500 километров до самого континента.
Через три дня после встречи с «Аракакой» установилась какая-то нелепая погода, самая нелепая со времени отплытия. С утра опять был полный штиль, хотя мохнатые облака неслись почти над самой моей головой. Однако мое суденышко не двигалось, и я целый день бесился, глядя, как быстро они летят к берегам земли.
К счастью, в тот день я не был одинок: у меня появился спутник, несколько стеснительный, но все же спутник. Началось с того, что я услышал слева от лодки громкое сопение. Поворачиваю голову, и вижу, что ко мне плывет крупный кит. Вначале я боялся, что этот славный гигант подойдет слишком близко и, приласкав мою лодку хвостом, вызовет опасную аварию. Но кит оказался умницей и не подходил ближе, чем на 3-4 метра, хотя и маневрировал около меня целый день. Вечером он торжественно удалился, и больше я его не видел.
Тем временем приближалась буря. В час ночи первые большие волны начали играть моей скорлупкой. Океан не щадил меня в последние дни пути. До сих пор я перенес в общей сложности двадцать штормовых дней, но за это время вода лишь дважды наполняла мою лодку. А за оставшиеся двенадцать дней мне пришлось «принять ванну» четыре раза. Хорошо еще, что я сумел улучшить технику осушительных работ: как только лодка наполнялась, я начинал вычерпывать воду шляпой, в которую входило 2-3 литра, а затем уже завершал работу туфлей. Как известно, чаще всего именно самые простые средства оказываются наиболее действенными в борьбе со стихиями…
С какой радостью я увидел, что парус, наконец, надулся так, словно хотел лопнуть! Как приятно было вновь услышать характерный шум, говорящий, что лодка идет с максимальной скоростью приблизительно в три узла. Лага у меня не было, и скорость хода я определял по шуму воды за кормой.
Чем больше миль оставалось позади, тем больше я боялся, что какая-нибудь глупость случится со мной у самой цели. Я постоянно помнил, что достаточно лишь одной волны, чтобы меня погубить. Это было невыносимо! К чему тогда все перенесенные страдания! На море никогда нельзя быть совершенно спокойным. И тем не менее, в моих ушах до сих пор звучит радостный клич, который я испустил, когда засвистел ветер!
Я спал счастливым сном, как вдруг проснулся с ощущением, что вокруг творится что-то неладное. Вскакиваю и вижу: около самой лодки поверхность моря бороздят сверкающие следы огромной рыбы. Кто это, рыба-меч или акула? Не знаю. Чудовище ведет себя на этот раз необычно: оно бросается на меня и проходит под самой лодкой, задевая за нее спиной. Такая игра продолжалась 6 часов. В отчаянии я уже хотел атаковать непрошеного гостя, но он вдруг исчез, так же внезапно, как и появился.
На следующее утро, хотя в лодку за ночь не попало ни одной волны, я проснулся промокшим. Стало очевидно, что лодка начала протекать. По-видимому ночной гость исцарапал резиновое дно своей грубой, как наждачная бумага, кожей. Нужно было как можно скорее кончать плавание: положение мое становилось всерьез незавидным! Разумеется, бортовые поплавки остались нетронутыми и воздух в них держался великолепно, но устранить просачивание воды сквозь мельчайшие царапины в дне было совершенно невозможно. Я предпочел бы настоящую дыру. Через каждые 5 часов, когда вода достигала уровня деревянного настила, мне приходилось ее вычерпывать. Так продолжалось десяток дней – последние дни пути.
Птиц становится все больше, их породы все разнообразнее. Наконец, 13 декабря, показалась первая чайка. Я почувствовал себя как дома.
В тот же день мне представился случай увидеть и заснять на кинопленку фантастическую сцену. Много дней около меня летала одна из самых красивых морских птиц – птица фрегат. Иногда она бросалась вниз, чтобы схватить в воздухе летучую рыбу. Я часто спрашивал себя, каким образом фрегат угадывает место, откуда его добыча должна взлететь в воздух? В тот день меня словно осенило: фрегат ловил летучих рыб вместе с дорадами. В определенный момент дорады бросались в самую гущу стаи. Летучие рыбы в испуге выскакивали из воды, а дорады продолжали их преследовать, высоко подпрыгивая над волнами. Как только фрегат видел, что охота началась, он падал вниз и всякий раз, взмывая в небо, держал в клюве рыбу. Поднявшись на большую высоту, он вдруг ронял свою добычу, затем стремительно пикировал, чтобы очутиться под ней, и снова подхватывал рыбу прямо в широко раскрытый клюв. Так птица фрегат ест свою добычу налету.
Но еще интереснее было наблюдать, как летучие рыбы и птицы мчатся в воздухе параллельным курсом. С помощью киноаппарата я попытался запечатлеть эту удивительную сцену.


* * *

Легкий завтрак, съеденный мною на борту «Аракаки», вызвал самые неожиданные последствия. На следующий день ужасное расстройство желудка, от которого я очень страдал, почти прекратилось, хотя следовало бы ожидать обратного, потому что и фрукты, и капуста слабят. Но другой результат был еще удивительнее и главное чувствительнее: только после 10 декабря, когда я съел этот пресловутый завтрак, я понял, что такое настоящий голод! Схватки в животе не прекращаются! Я съедаю в день столько же, как и до встречи с кораблем, но меня одолевает голодная зевота, чего раньше, в предыдущие 50 дней, никогда не было. По ночам меня преследуют «гастрономические» кошмары. Чаще всего повторяется один и тот же сон – курица с рисом. Почему?! Понятия не имею!
20 декабря я провел в воспоминаниях обо всех пирушках, в которых я участвовал после войны, и особенно о тех, что были непосредственно перед отъездом. Я рассчитал, что мне осталось провести в море, если ничего особенного не случится, приблизительно столько же дней, сколько я провел в Касабланке, и теперь, принимаясь за свой планктон или рыбу, всякий раз вспоминаю о том, что я ел в соответствующий день на суше. Получается примерно следующее: «Сегодня я завтракаю в Адмиралтействе: подают жаркое из зайца. Обедаю у врачей Касабланки: почки под белым вином»…
Наконец-то, я перебрался на новую карту! Свернув общую карту Атлантического океана, я обозначил свое местоположение на специальной карте Карибского моря. Поразительно, до какой степени более крупный масштаб создает впечатление, что пройдено большее расстояние.
В честь перемены карты я бросил в море последнюю записку в бутылке для планктона. В ней говорилось: «Опыт удался, задача практически решена. Нашедшего записку просят отослать ее… и т. д…»
Любопытно, попадет ли к адресату хотя бы одна записка, доверенная мною океану?
Я считал, что уже приехал. 21 декабря, к концу дня, за кормой появилась рыба метра в полтора длиной с заостренной мордой и пастью, вооруженной внушительными зубами. Это барракуда. Она посматривала на меня так, как смотрит лакомка на вкусное блюдо. Сначала я швырнул в нее мулинетом Прибор для измерения скорости течения.

, удерживая его за веревку. Таким способом я обычно пугал акул, которые в подобных случаях немедленно удирали. Но эта «рыбка» даже не дрогнула и продолжала преследовать меня с видом, не предвещавшим ничего доброго. Тогда я привязал свой нож-гарпун к подводному ружью и после двух-трех попыток глубоко вонзил его в тело рыбы. Так закончилось единоборство с барракудой, храбрости которой я отдаю должное, но чье жесткое мясо я так и не сумел оценить.
22 декабря я проснулся перед самым восходом солнца и был крайне удивлен, когда увидел, что меня только что обогнало большое грузовое судно. Я находился как раз на его пути и было невозможно меня не заметить. Решив послать весточку своим, я зажег бенгальский огонь, чтобы вернуть судно и выяснить, почему оно прошло мимо. Но корабль медленно уходил все дальше. Я подумал, что никто не видит бенгальских огней. Схватив последний, я бросил его высоко в воздух… Он описал длинную блестящую дугу… Корабль повернул и пошел обратно. Приблизиться к нему оказалось гораздо труднее, чем к «Аракаке», так как море было более неспокойным. Это оказался голландский пароход, направлявшийся в Порт-оф-Спейн на английском острове Тринидад, самом южном из Антильских островов. Я хотел попросить сообщить на острова Мартинику и Барбадос о моем скором прибытии. И, кроме того, взять какое-нибудь кушанье, приготовленное не из рыбы, чтобы достойно отметить рождественскую ночь, если я не высажусь до тех пор на землю.
Капитан встретил меня очень любезно и предложил мне чашку кофе. Координаты мои подтвердились: я действительно находился на 13 o 50' северной широты и 58 o 20' западной долготы.
У нас с капитаном произошел следующий разговор:
– Как это вы ухитрились пройти мимо и не заметить моей лодки?
– Мы ее заметили. Мы подошли совсем близко и обошли вокруг, но, не видя никаких признаков жизни, подумали, что это брошенная спортивная лодка, и продолжали путь. Только ваши сигналы заставили нас вернуться.
– Вы говорите, никаких признаков жизни! А поднятый парус, спущенный в воду руль, радиоантенна – разве это не признаки жизни? Вы не обнаружили меня, пока я вам сам не представился. А если бы я действительно потерпел кораблекрушение, лежал там полумертвый и не мог даже позвать на помощь? Неужели вы бы оставили меня погибать?
Очевидно, капитан об этом просто не подумал. Невероятно» но ему даже не пришло в голову дать гудок, чтобы посмотреть, не откликнется ли кто-нибудь.
И пусть читатель не думает, что это исключительный случай! Мы еще в Средиземном море заметили, что для пассажирских судов расписание – важнее всего, важнее даже жизни потерпевших кораблекрушение. Это не корабли, это морские трамваи. Они останавливаются лишь в том случае, если пассажир заметит что-нибудь подозрительное, а иначе трамвай пройдет своим путем.
Я снова сел в лодку и, отметив на карте свое местонахождение, убедился, что наступил последний этап. Мне оставалось пройти приблизительно 70 миль на юго-запад, чтобы достигнуть северного побережья острова Барбадос. Дул сильный ветер, и, рассчитав свою примерную скорость, я надеялся заметить сигнал маяка на северной оконечности острова между полночью и двумя часами ночи по Гринвичу. Белый с двойными проблесками свет этого маяка виден на 20 миль.
За день я очень устал. Прекрасно понимая, что берег еще слишком далек, я, словно в надежде на чудо, никак не мог оторвать глаз от горизонта.
Первую половину ночи я спал довольно хорошо, затем проснулся и встал на последнюю вахту. В половине первого внезапная световая вспышка разорвала небо. Почти тотчас же за ней последовала вторая. Я бросился к хронометру. Не прошло и десяти секунд, как новая вспышка осветила облака. Впервые за последние 65 дней я вновь обрел связь с землей. Это были отраженные облаками лучи маяка.
В это время я должен был находиться примерно в 16 милях от северной оконечности острова Барбадос, и для того чтобы решать вопрос, как лучше подвести лодку к берегу, в моем распоряжении было еще по меньшей мере полсуток. Следовательно, я имел возможность поспать, но, взволнованный близостью того, во что уже перестал верить, я продолжал сидеть на борту лодки и с глупейшим видом взирать на регулярные вспышки, машинально отсчитывая секунды. Каждый раз они производили на меня впечатление чуда. Не так ли это было и в самом деле? Прошло не менее двух часов, пока я сумет окончательно убедить себя, что все это мне не снится.
Для тех, кто впервые подплывает к Барбадосу, его восточной берег совершенно неприступен. В самом деле, северная часть этого берега представляет собой скалы, о которые беспрестанно разбиваются волны. Южнее, параллельно берега тянется цепь рифов протяженностью около мили, отделенная от острова узким фарватером. Эта цепь прерывается многочисленными проходами, но воспользоваться ими может только тот, кто с ними хорошо знаком.
Именно здесь, в начале XVIII века знаменитый Сэм Лорд, местный сеньор, устроил западню. Он посадил два параллельных ряда кокосовых пальм, на которых повесил красные и белые фонари. Корабли, принимавшие эту декорацию за вход в порт, разбивались о рифы. В тот же момент Сэм Лорд подавал команду, и его черные рабы вырезали весь экипаж, не оставляя в живых ни одного свидетеля. Если кто-либо из рабов возвращался, не принеся ни одной головы, его тут же убивали. Таким образом, в их беспощадности Лорд был уверен. Груз кораблей продолжал увеличивать его богатства, которые со временем достигли сказочных размеров.
Итак, этот берег для меня был закрыт. Мне оставалось два варианта: попытаться причалить у небольшого, длиною в 7 километров участка северного берега, или, обойдя остров, бросить якорь с западной стороны и с помощью гелиографа вызвать лоцмана из порта Спейгтауна.
Стало светать, и я с удивлением заметил, что нахожусь гораздо ближе к берегу, чем предполагал. Остров был от меня уже в каких-нибудь 4-5 милях. Мною овладело волнение, весьма отличное от того, что я испытывал при подходе к Канарским островам. В самом деле, шансы на то, что мне удастся обогнуть северную оконечность острова, избежав смертельной опасности восточного берега, были настолько же проблематичны, как и мои шансы 3 сентября, когда мне было, наоборот, необходимо, чтобы мою лодку вынесло на берег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30