Не зная как вести себя в подобной ситуации, и в каком я вообще теперь времени, я поклонился сдержано, но достаточно низко, чтобы, даже в восемнадцатом веке меня не посчитали недостаточно вежливым. У Марфы сомнений на это счет не было, она поступила так, как ее учили, склонилась в глубоком поклоне, коснувшись пальцами правой руки пола.
– Здравствуйте, дорогие гости, – звучным контральто произнесла дама, – простите, что мы заставили вас ждать!
Ждать они нас не заставляли, дорогими мы им, никоим образом, не были, так что у меня промелькнула мысль, не перепутали ли они нас с кем-нибудь другим. Однако то, что нас ни с кем не путают, выяснилось сразу же. Дама, продолжая обворожительно улыбаться, сказала мужу несколько фраз на французском языке, после которых всякие сомнения по этому поводу разом исчезли.
С иностранными языками у меня как у большинства бывших граждан Советского Союза большие сложности, но пока я жил в восемнадцатом века, где дворянство предпочитало говорить на этом языке, научился сносно понимать франкскую речь. Сам говорить не осмеливался, дабы не пугать нежных аристократов нижегородскими акцентом и отечественными модуляциями голоса, профанирующими благородный французский прононс.
– Посмотри, какой мерзкий, грубый, грязный мужик и от него воняет зверем, – говорила по-французски дама, нежно нам улыбаясь, – а эта жуткая баба! Неужели это женщина! Я даже не пойму, во что она одета!
Окончив фразу, дама очаровательно прищурила глаза, но крылья ее носа расширились и побледнели, непонятно от чего, гнева или отвращения.
Мужчина снисходительно погладил ей руку и, улыбаясь нам всеми тридцатью двумя великолепными зубами, ответил, на том же языке:
– Это была твоя идея познакомиться с простыми русскими людьми. Вот они перед тобой во всей красе. Приказать, чтобы их прогнали?
Рыжая ответила, но не сразу, а после паузы. Она прямо посмотрела мне глаза, и в них мелькнули искорки. Актрисой она была великолепной, если бы я сам, собственными ушами не слышал, как она только что меня оценила, никогда бы не догадался, что так ей отвратителен. Однако и я, в свою очередь, не стал показывать, что понял их разговор. Тем более что грязным я не был, только за день до того мылся в бане. И одежда у меня была свежестиранная!
– Да, да, конечно, еще насекомых напустят! Нужно будет приказать, чтобы здесь сделали дезинфекцию.
Однако прогнать нас не успели. В дело вмешался Полкан. Во время разговора он сидел рядом с Марфой, принюхивался, вытягивая вперед морду, как это делают все собаки. Не знаю, чем ему досадил тонкий аромат духов рыжей красавицы, но что он псу не понравился, можно было не сомневаться:
– Баба смердит, – на старорусском языке, пророкотал Полкан, неловко выпихивая слова из непривычной к членораздельной речи пасти и прямо посмотрел на носительницу неприятно запаха. Увы, его поняли, причем правильно.
Не знаю, что больше поразило хозяев то, что собака разговаривает или ее оценка ароматной дамы. Улыбки моментально сползли с лиц, и наступила гробовая тишина. Пришлось извиняться за невоспитанного пса.
– Не обращайте на него внимания, – светски улыбнувшись, сказал я, – просто Полкан не привык к хорошим духам. У собак, как и у людей, свои оценки окружающих. И он, как и многие невоспитанные люди, не привык их скрывать.
Удар получился, что называется ниже пояса. Красавица вспыхнула всей не скрытой платьем нежной кожей и щеками сделалась ярче собственных волос. Даже мужа слегка зацепило, он смущенно кашлянул и отвернулся.
Мы довольно долго молча стояли друг против друга.
– Вы говорите по-французски? – когда дольше молчать стало неприлично, спросила женщина.
Ответить я не успел, в разговор вмешалась Марфа, которая, само собой, вообще ничего не понимала.
– О чем они все время говорят? – спросила она. – Я ничего не понимаю.
Кажется, только теперь до хозяев дошло, что с нами не все так просто. Они во все свои четыре глаза уставились на мой поношенный камзол, внимательно рассмотрели крестьянские портки и обувь, потом так же вместе тщательно изучили Марфу.
– Что они так смотрят, никогда живых людей не видели? – опять спросила девушка, интуитивно понимая, как проигрывает во внешности рыжеволосой леди.
– Стой спокойно, я тебе скоро все объясню, – ответил я, – Мы сейчас отсюда уходим.
Я думаю у любого мало-мальски образованного человек, если в его присутствии собака и двое людей наряженные в средневековые лохмотья начнут свободно разговаривать на архаичном языке, в котором с трудом узнается родной, неминуемо случится ступор. Однако хозяева, достойно выдержали испытание, даже попытались соблюсти светские нормы:
– Надеюсь, – пискнула рыжая, – вы у нас погостите...
– Да, да, – подержал ее мужчина, – вас устроят, а пока, извините, нас ждут.
Жена покачнулась, муж подхватил ее под руку и они, не оглядываясь, пошли к лестнице.
– Платье у бабы срамное, – сердито глядя вслед уходящей паре, сообщила мне Марфа, – сразу видно, что нет у нее ни стыда, ни совести, ходит при мужчинах простоволосой!
– Здесь все так ходят, скоро и ты платок снимешь, – заступился я за хозяйку.
– Ни за что! – отчеканила воеводина дочь. – Скорее помру!
Однако до смерти дело не дошло, да и не до нее пока было, к нам опять приближался ливрейный мажордом.
– Милостивая государыня и милостивый государь, – изыскано вежливо сказал он, – господа, просят их извинить, у госпожи разболелась голова. Не соблаговолите ли вы пока пройти в гостевой флигель? Смею надеяться, что вам там будет удобно. Ваши вещи уже туда отнесли.
После недавней оценки сделанной нам хозяевами, приглашение прозвучало более чем нелогично. Однако меня это не смутило, в конце концов, почему бы нам здесь не помыться и не передохнуть. Управляющий, передав приглашение, сохраняя непроницаемое выражение лица, повернулся и пошел вперед, показывать дорогу. Марфа, как завороженная, шла следом, не сводя глаз с его ног в белых чулках.
Апартаменты для гостей располагались во флигеле, размерам которого мог бы позавидовать иной особняк на Рублевском шоссе начала века. Построен он был в российской манере, под псевдо европейский замок, из красного кирпича, с круглыми башенками, ложными бойницами, украшенными кремлевскими зубцами, словом, типичная пошлая архитектура нуворишей конца двадцатого века. Можно было предположить, что раньше здесь жили владельцы имения, но когда построили новый дворец, приспособили «замок» для проживания гостей.
Мажордом дошел до арочной «средневековой» двери, закованной в стальную броню, и нажал кнопку звонка. Тотчас дверь распахнулась и из нее выпорхнула симпатичная девушка в длинном, очень узком старинного покроя платье, с рюшками и фестончиками, оживленном кокетливым белоснежным фартучком. Я ждал, что она удивится нашему виду, но девушка лишь лучезарно улыбнулась, сделала низкий книксен (хорошо хоть не придворный реверанс!) и пригласила нас войти. Мажордом, передав нас с рук на руки, посчитал свою миссию выполненной и остался во дворе, отвесив вслед почтительный поклон.
Мы вошли в гостевой дом. Да, похоже, в нашей стране научись красиво и комфортабельно жить! Конечно, гостевому флигелю было далеко до парадных покоев барского дворца, но всему, что я видел подобного раньше, до такой роскоши и великолепия было далеко.
Девушка между тем семенила впереди, плавно покачивая бедрами и плотно обтянутой тонкой материей круглой попкой.
Я покосился на Марфу. Кажется, она уже совсем перестала реагировать на окружающее и цеплялась взглядом хоть за что-то знакомое и понятное. Давеча не отрывая взгляда от ног управляющего, теперь от ягодиц горничной.
В середине большого зала девушка остановилась и с прежней сердечной улыбкой спросила, как нам предпочтительнее спать, вместе или порознь.
– Вместе, – быстро ответил я, не представляя, как Марфа сможет обойтись одна, без опеки и наставлений.
– У нас есть общая спальня, но она очень большая и неуютная, – сказала горничная, – я бы вам посоветовала две смежные спальни, если захотите, то между ними можно убрать стену. Там есть ложе и для собаки, – она так и сказал «ложе», а не место. – Если вам будет угодно, собаку можно поселить и отдельно.
– Хорошо, вам виднее, две так две, а собака останется с нами, – сказал я. – Здесь есть, где помыться?
– Конечно, – ответила девушка, скрывая удивление наивности вопроса, – при каждой спальне своя ванная комната. Если вы предпочитаете русскую баню или финскую сауну, то они в цокольном этаже, – она кивнула на уходящую вниз резную лестницу из седого дуба, – там же и бассейн, только, к сожалению, он общий.
– Ничего, мы как-нибудь обойдемся, – не без иронии, сказал я.
– Вот и хорошо, тогда окажите мне честь осмотреть свои апартаменты.
Меня удивила такая подчеркнутая, даже, витиеватая вежливость, но возразить было нечего. В конце концов, каждый монастырь имеет право на свой устав.
Мы пошли за горничной вглубь дома и, в конце концов, попали в наши комнаты.
Ладно, не буду дразнить читателей описанием роскошных интерьеров, мягкими персидскими коврами, огромными турецкими диванами, венецианским зеркалами, продуманной негой техногенной эры, все тем комфортом, которого так не хватало россиянам последнюю тысячу лет. Кто доживет до нового времени, сам все это увидит и оценит...
– Пожалуйста, располагайтесь, мы бесконечно рады, что вы оказали нам честь своим прибытием, – говорила, лучась доброжелательностью, горничная. – Если вам что-нибудь понадобится, я всегда буду, счастлива вам помочь. Я жду ваших приказаний в соседней комнате, меня можно позвать в любое время.
Девушка так и святилась искренним гостеприимством. От обилия впечатлений я слегка обалдел, и не спросил ее имени. Исправил оплошность, когда она уже выходила из наших апартаментов. Горничная почему-то смутилась, тревожно посмотрела по сторонам, но ответила:
– Меня зовут, Электра, но можно обращаться и без имени.
– Электра, красиво звучит, – отпустил я дежурный комплимент, смутно припоминая, что так звали дочь Агамемнона и Клитемнестры, ставшей излюбленной героиней греческих трагедий. – Вас так назвали в честь древней гречанки?
Девушка вопроса не поняла, во всяком случае, с ответом замялась. Потом все-таки объяснила:
– Маме это имя очень нравится, когда она была мной беременна, любила смотреть мультфильм об Электре.
В названии мультфильма было что-то знакомое, и я и нашел уместным задать вопрос, который в эту минуту пришел в голову:
– Если не секрет, в каком году вы родились?
Девушка опять непонятно чему удивилась:
– В десятом. О, я уже совсем старая!
– Неужели? Глядя на вас, и не скажешь, – лицемерно воскликнул я, – думал, вы много моложе.
Горничная комплименту улыбнулась, но без обычной профессиональной радости и торопливо ушла к себе. На вид девушке было лет тридцать, хотя выглядела она и правда неплохо. Получалось, что если мы попали в двадцать первый век, а не в двадцать второй, то сейчас середина сороковых годов. Не так уж далеко от нашего времени!
Пока мы разговаривали с горничной, Марфа как неприкаянная, стояла посередине спальни. Лишь только та вышла, зарыдала.
– Марфонька, что это с тобой? – спросил я, обнимая ее за плечи. – Не нужно плакать, у нас все хорошо. Посмотри, какая тут красивая светлица, а какие большие мягкие полати! Представляешь, как на них хорошо будет заниматься.... ну, этим самым...
– Да, тебе хорошо! – говорила она сквозь слезы. – У тебя других забот нет, как только на полатях нежиться! Ты видел, какие у здешних баб сарафаны, особенно у рыжей?! А посмотри, во что я одета! Не зря рыжая мне глаза корила!
– С чего ты взяла, что она тебя корила? – удивлённо, спросил я. – Ты же их языка не знаешь. Они совсем не о тебе разговаривали.
– Да, ты думаешь, я дура, и ничего не понимаю?!
То, что она не дура и все понимает, было ясно. Женщина женщину поймет и без второй сигнальной системы.
– Подумаешь сарафан! – попытался я ее успокоить, – Мы тебе самый лучший купим, красный в цветах! Шубу вывернем соболями наверх, все здешние бабы от зависти умрут!
– Не нужен мне красный, – сообщила мне Марфа, на время, забывая всхлипывать, – сейчас красное не носят. Мужички будут в таких, – она поискала в старорусском лексиконе слово, скорее всего означающее элегантность, не нашла соответствующего и объяснила по-своему, – мужички будут в барских поневах щеголять, а я воеводская дочь в красном сарафане?!
Слезы у Марфы разом высохли, она гордо распрямилась и задрала подбородок. В той одежде, что была на ней, жест выразительным не получился.
– С чего ты решила, что они мужички? – искренне поразился я такой оценке лощеной, рафинированной хозяйки и вполне цивильной горничной.
– С того! Ты хоть и окольничий, только видать из простых, и в родовой крови ничего не понимаешь! Что я благородную жену от холопьей бабы не отличу?!
– Ну, ты даешь! – возмущенно воскликнул я. – Аристократка, блин! Да мы таких в семнадцатом году!... Кровь у тебя голубая! Меня от ваших царей и князей уже с души воротит!
– А мне на ваши дворцы смотреть противно. В камне как, как... – она замялась подбирая сравнение, – ...как медведи живете и бабы у вас страховидные, и холопы у вас куцые!
– Да ты знаешь!.. – окончательно возмутился я.
– Баба смердит! – картаво заявил Полкан, явно, беря сторону Марфы.
– Это кто смердит! – закричал я. – Что ты понимаешь во французских духах лесная образина! Да, для вас собак лучший аромат тухлая рыба. Тоже мне эстет нашелся! Додумался же такое женщине сказать! Где тебя воспитывали?! В леску? Тьфу, черт, вы мне совсем голову заморочили. Не нравится здесь, можете спать во дворе, а я пошел в баню!
От возмущения я топнул ногой и ушел в соседнюю комнату.
В дверях тотчас возникла горничная:
– Что-нибудь нужно, милостивый государь?
– А это ты, Электра! Ты как относишься к говорящим собакам? – спросил я, возмущенно глядя на волчью морду выглядывающую из соседней спальни.
– Для нас любой гость желанен и дорог, – дипломатично, ответила горничная, – А разве собаки умеют разговаривать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38