Она уверенно перебирала упругими икрами и ляжками; она трясла плечами, как заправская танцовщица. Волосы она наконец-то зачесала назад и, кроме того, надела узкое колье и длинные серьги. «Возможно, спереди видно, что за декольте – плоская грудь, возможно, колье подчеркивает кадык, но отсюда, откуда я смотрю, – думалось Нельсону, – Вита – просто персик. В кои-то веки она играет избранную тендерную роль на все сто».
Голоса в гостиной у него за спиной звучали громче, но не настолько, чтобы отвлечь толпу от танцующей Виты. Та, притоптывая каблуками и оглаживая бедра, придвигалась к краю стола.
– Если я… покажу член… – пропела она и задрала подол. Толпа ахнула и отпрянула, как один человек – все, кроме Викторинис, которая и бровью не повела. – Ну и что… не твое собачье дело…
В наступившей тишине не слышно было даже дыхания, только продолжало бренчать пианино. Вита, 360 по-прежнему извиваясь, взялась за бретельки. Палец Нельсона, остывший после эпизода с Канадской Писательницей, снова вспыхнул. Однако не успел он подбежать к столу, Вита – сбросить платье, а толпа – перевести дух, как гостиная взорвалась криком.
– Ты что, охренел? Прекрати сейчас же! – орал Акулло.
– Скотина! – ревел Лайонел Гроссмауль. – Ты украл мою жизнь!
Вспышка, звон. Бледные лица толпы обратились к арке. Нельсон стремительно повернулся. Лайонел Гроссмауль сжимал разбитую настольную лампу, по-прежнему включенную в сеть. Разорванная нить накаливания шипела и искрила, на полу горел абажур. У ног Лайонела, на ковре, бился в судорогах Антони Акулло – спина его выгибалась, руки и ноги подергивались, из черного пореза на виске хлестала кровь.
Только Вита не обернулась; она опустила левое плечо, чтобы скинуть бретельку.
– Ну и что…
Тут ее заглушил стон ринувшейся в арку толпы. Нельсон опередил всех и схватил Лайонела за руку, когда тот уже поднял лампу, чтобы добить противника. Нельсон рывком оторвал его от пола и бросил в руки разъяренным аспирантам, которые много лет дожидались этого часа. Покуда те тащили взбесившегося Гроссмауля в кабинет, Нельсон выдернул шнур из розетки и бросил лампу за Диван. Он затоптал абажур и плюхнулся на колени рядом с Акулло.
– Отойдите! – крикнул Нельсон напиравшей толпе. – Дайте ему дышать!
Акулло невидящими глазами таращился в потолок; спина его изгибалась дугой, руки и ноги непроизвольно подергивались.
Нельсон нагнулся к декану и приложил жаркий палец к его горлу, потом коснулся губами уха.
– Не умирай, – шепнул он, – но и не просыпайся.
Палец разрядился. Акулло напружинился и тут же обмяк. Нельсон поднял голову, по-прежнему держа руку у него на груди. Декан медленно выдохнул, выпуская из легких весь воздух. Словно издалека доносились приглушенные вопли Лайонела и шепот в толпе. Акулло смотрел широко открытыми глазами, но так больше и не вдохнул. Нельсон тоже задержал дыхание; ему показалось, что он различает звуки джазового фортепьяно, уже без Витиного пения.
Тут Акулло со стоном втянул в себя воздух, спина выгнулась в последний раз. Он ухватил Нельсона за пиджак и с неожиданной силой притянул к себе. Губы его беззвучно шевелились. Нельсон поймал декана за руку и попытался разжать ему пальцы.
– Это… не… честно! – выдохнул Антони Акулло и выпустил Нельсона. Голова его скатилась набок.
Нельсон опустился на пол, поднял взгляд и увидел бледные лица, хлопающие глаза, шевелящиеся губы. Во всем этом мельтешении была лишь одна неподвижная точка – холодный сверкающий взгляд Виктории Викторинис. Она встретилась с Нельсоном глазами и тут же отвернулась.

Следующий час Нельсон провел как во сне. Он дал поставить себя на ноги и усадить в кресло; кто-то вложил ему в руку бокал. Рядом возникла заплаканная Бриджит, обняла его за шею и что-то зашептала в ухо – Нельсон не противился.
Он, не отрываясь, смотрел, как Викторинис – новый декан факультета английской литературы, но кто бы посмел сказать это вслух? – разговаривает с врачом «скорой помощи» и отвлекает от Нельсона полицию. Он видел ее быстрый взгляд, брошенный через плечо следователя. Видел, как Акулло, с капельницей и кислородной маской, вынесли на носилках, как обмякшего, избитого в кровь Гроссмауля выводят в наручниках два дюжих полицейских. Он видел, как полиция выпроваживает гостей в парадную дверь, ловил на себе ошалевшие взгляды. Он наблюдал, как Вейссман и Пенелопа О, пошатываясь, спускаются по лестнице; Вейссман, без галстука, с расстегнутым ремнем и в рубашке не на ту пуговицу, выпрямился и громко осведомился, почему гости расходятся и что полиция делает в его доме; Пенелопа заправляла грудь в бюстье и, не отрываясь, смотрела на Вейссмана.
Нельсон поднялся. Коснувшись Бриджит пальцем, он отдал ей ключи от «тойоты» и велел ехать домой – «бебиситтер, наверное, уже рвет и мечет», – заверив, что его кто-нибудь подбросит. Потом сходил в спальню за пальто и помог жене одеться; она повисла у него на шее, шепча, как им гордится. Когда Бриджит ушла, Нельсон коротко поговорил с полицейскими, пообещав, что утром даст более подробные показания.
Наконец Нельсон остался один в гостиной – Пенелопа снова утащила бедного Морта наверх – и стоял, глядя на обгоревший, в пятнах крови, ковер.
– Ловко сработано.
Нельсон поднял глаза на звук. Викторинис надевала пальто. Джилиан с ней не было.
– Насколько я понимаю, вы теперь декан, – сказал Нельсон.
Викторинис тонкими белыми пальцами застегивала капюшон.
– Интересно, что это даст мне?
– Вы… как бы это назвать?… – Она натянула перчатки. – Вы нейтрализовали отборочный комитет.
– Однако вам по-прежнему надо взять кого-то на свободную ставку? – Нельсон улыбнулся. – Полагаю, вопрос о моей постоянной должности решать вам.
Викторинис двумя руками надела маленькие кругленькие очечки, полностью скрывающие глаза.
– Зайдите в понедельник, – сказала она, уходя, – к Антони… то есть к декану в кабинет.
– А где Вита? Виктория не остановилась.
– То, что от нее осталось, – на столе. Нельсон обернулся.
Витино платье растеклось черной крепдешиновой лужицей; сверху, словно на бархате в витрине ювелирного магазина, лежали колье и серьги. Одна туфля завалилась на бок, другая стояла прямо, как если бы Вита только что ее сняла. Нельсон сунул руку в туфлю, словно та могла еще хранить Витино тепло, но стелька была сухой и холодной.
– Как кокон, – проговорил Нельсон, – от бабочки.
Он услышал шорох и поднял глаза. Виктории Викторинис не было. К нему шла Миранда Делятур в длинном пальто поверх алого платья. В одной руке у нее были перчатки, в другой – ключи от машины.
– Скорее как кожа, – сказала Миранда, – от змеи. Нельсон промолчал, только вытащил руку из туфли.
– Вас подбросить, профессор? – спросила Миранда.

В машине Миранда даже не спросила, где он живет, а сразу поехала к университету. Нельсон разглядывал ее профиль в быстро сменяющемся свете уличных огней. Миранда улыбалась, словно про себя, потом повернулась к Нельсону, и тот не отвел взгляд.
Она остановила машину у Харбор-холла и выключила мотор. Кроме «миаты», других машин на улице не было. Миранда повернулась к Нельсону.
– Я бы хотела ненадолго зайти. Вы не против?
– Ничуть, – ответил Нельсон.
В лифте они, соприкасаясь плечами, прислонились к дальней стене. В полумраке восьмого этажа Миранда своим ключом открыла дверь деканата. На столе Лайонела, как всегда, царил безупречный порядок. Миранда впустила Нельсона в кабинет Антони. Он от двери смотрел, как она прошла мимо окон, небрежно сбросив пальто. Нельсон нащупал выключатель, но Миранда, не оборачиваясь, сказала: «Не надо».
Жалюзи были подняты; слабый свет фонарей на площади, отраженный от снега восемью этажами ниже, заполнял комнату. В этом холодном призрачном свете лицо, плечи и голая спина Миранды казались выточенными из кости. Нельсон подошел к ней сзади, переступив через брошенное пальто, и, ни о чем определенном не думая, провел горящим пальцем по обнаженной руке. Миранда поймала запястье и потянула к себе, поднесла его палец ко рту и легонько куснула. Нельсон другой рукой обнял ее за талию, накрыл ладонью косточку на бедре, ощущая тепло под скользящим шелком. За окном он видел башню Торнфильдской библиотеки, освещенную снизу огнями книгохранилища; казалось, до нее рукой подать. Ветер сдувал с крыши снег и уносил в темноту. Нельсон закрыл глаза и зарылся лицом Миранде в волосы. Она запрокинула голову, подставляя ему шею.
– Прекрасный Нельсон, дай изведать бессмертия в одном твоем лобзанье! Прекрасная Елена, дай изведать бессмертия в одном твоем лобзанье! – Кристофер Марло, «Трагическая история доктора Фауста», сцена ХШ, пер. Н. Амосовой.


Вскоре они уже лежали у Антони на столе, фарфорово поблескивая телами в свете фонарей на площади. Нельсон для удобства подложил пиджак, однако Миранда скинула его на пол. На выходные отопление выключили, ледяной стол холодил Нельсону ягодицы. Миранда медленно покачивалась над ним. Рот ее был раскрыт, волосы разметались; она длинными алыми ногтями царапала себе бедра, живот, грудь. Нельсон понимал, что это – спектакль, но ему было все равно.
Миранда взглянула на него сверху – лицо занавешено волосами – и выдохнула:
– Скажи что-нибудь неприличное.
– Что?
– Что-нибудь по-настоящему плохое. – Она накрутила на палец черную прядь. – Что-нибудь запретное.
Нельсон не удержался: его разбирал смех.
– Что именно?
– Ну же, Нельсон. – Миранда закусила губу и задвигалась сильнее. – Скажи.
Нельсон застонал. Миранда нависла над ним, уперлась руками в стол. Ее соски касались его груди, прохладные волосы задевали лицо. Она жарко задышала ему в Ухо. – Что-нибудь такое, чего ты никогда не говорил вслух.
Нельсону представились Пропащие Мальчишки перед телевизором. На него бежали тысячи разъяренных зулусов.
– Я думаю, что квоты для чернокожих студентов, – выдохнул он, – это маразм.
– Да! – выкрикнула Миранда, дернулась и запрокинула голову. Нельсон, осмелев, схватил ее за бедра.
– Я думаю, – простонал он, – думаю…
Его грудь вздымалась. Внезапно он перекатил Миранду на спину. Она стукнулась плечами о стол и вскрикнула от удивления. Нельсон мысленно увидел длинные светлые ряды стеллажей на нижнем этаже книгохранилища.
– Всякое усилие разума, – прохрипел он, вламываясь в нее, – в конечном итоге бесплодно.
– О да! – Миранда выгнулась под ним. – О бля!
– Я думаю. – Нельсон выскользнул из нее и подтащил Миранду к краю. Перевернул ее за талию, прижал лицом к столу.
– О Господи, Нельсон, – простонала Миранда, привставая на цыпочки.
– Я думаю… – Он уперся ступнями в ковер Антони Акулло и с сопением вогнал член. «Был на ней, – всплыло в голове, – и делал свое дело Был на ней и делал свое дело – Дж. Чосер, ьeo «Кентерберийские рассказы», Рассказ Мажордома. (Оригинал значительно физиологичнее, но стыдливость не позволяет нам привести свой вариант перевода.)

». Я ее трахаю. Я трахаю женщину Антони. Раскаленный палец прижимался к ее бедру. Миранда задрожала и вскрикнула.
– Ты хочешь знать, что я думаю? – проговорил Нельсон, наддавая сильнее. – Я скажу тебе, что думаю.
Он взглянул поверх ее напрягшихся плеч, в окно, и увидел то, что и ожидал: серебристый силуэт на библиотечной башне подпрыгивал среди летящего снега, повторяя ритм их с Мирандой движений.
– Я думаю, – сказал Нельсон Гумбольдт сурово, как смерть, – что такого, как я, у тебя еще не было.


Часть третья. ПЫЛАЮЩИЙ МИР

…пусть я не могу стать Генрихом Пятым или Карлом Вторым, я все же постараюсь быть Маргаритой Первой; и хотя у меня нет ни сил, ни времени, ни возможности завоевать мир подобно Цезарю или Александру, тем не менее, коли Фортуна и Судьбы мне в том отказали, я, чем вовсе не владеть миром, создала свой, за что, надеюсь, никто меня не осудит, поскольку каждый волен поступить так же. Кавендиш Маргарет (Лукас), герцогиня Ньюкастлская (1623 – 1673) – английская поэтесса, драматург, ученый, жена видного политического деятеля времен Реставрации и едва ли не самая эксцентричная женщина своего времени. Ее «Пылающий мир» (1666) – отчасти фантазия, предвосхищающая «Путешествия Гулливера», отчасти феминистская утопия, отчасти научный трактат – был воспринят современниками как очередная выходка «Безумной Мэг» и только в конце двадцатого века вновь привлек к себе пристальное внимание.


Маргарет Кавендиш, «Пылающий мир»



17. БЫТЬ ВЛАДЫКОЙ АДА

Ясным и ветреным утром страстной пятницы Нельсон проспал до десяти. Жена разбудила его поцелуем, а две чисто вымытые дочки (они вернулись из школы на пасхальные каникулы) подали ему завтрак в постель. Клара тащила поднос: яйца-пашот и поджаренный цельнозерновой хлебец, полотняная салфетка, анютины глазки в вазочке, сложенная «Нью-Йорк таймс». Абигайл двумя руками, очень осторожно, несла стакан свежевыжатого апельсинового сока.
– Доброе утро, папочка, – хором, как роботы, произнесли они. В глазах у Клары сквозила пустота, по-прежнему немного пугавшая Нельсона, но личико Абигайл сияло, как будто подавать отцу завтрак – это игра. Потом Бриджит выставила их из комнаты, чтобы папочка мог спокойно поесть и почитать газету.
– Папа очень много работает ради нас, – шепнула Бриджит; она повторяла это каждое утро.
Через полтора часа она отвезла мужа на работу – девочки тихо ехали на заднем сиденье – и высадила за квартал от университета. Нельсон считал, что стыдно заведующему базовым отделением на глазах у всех вылезать из задрипанной старушки-«тойтоты». Он положил глаз на новый спортивный многофункциональный автомобиль или «вольво»-универсал – другими словами, на семейную машину, символ достатка и положения, – но даже при новых заработках и убедительной силе рукопожатия сомневался, что убедит продавца снизить цену до приемлемой.
– Попрощайтесь с папочкой! – нараспев проговорила Бриджит, останавливая машину у тротуара. Нельсон открыл дверцу. «До свидания, папочка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56