Во время карнавала в особняке Педро Кордейро танцевали с субботы до вторника. А через несколько дней разразился скандал: исчезла Аделия, младшая, непокорная смуглянка. Она увезла свои платья, а также лучшие из платьев сестер и в придачу еще доктора медицины Аристидеса Мело, женатого человека. Чуть ли не все население предместья присутствовало при спектакле, устроенном покинутой супругой. Она ворвалась в дом Кордейро, где все было перевернуто вверх дном, и, рыдая и вопя, требовала вернуть ей мужа, которого «ваша распутная дочь у меня украла».
Семейство Кордейро срочно покинуло Перипери. Не успели утихнуть толки об этом происшествии, как в конторе фабрики Педро Кордейро в Баие раздался выстрел, — обанкротившийся владелец покончил с собой. Эхо выстрела дошло до предместья в сопровождении целой лавины слухов: все имущество самоубийцы заложено, безжалостные кредиторы вьются вокруг тела покойного, агроном разорвал помолвку. У него были серьезные причины: безнравственное семейство и невеста-бесприданница. Другая дочь Кордейро, самая старшая, тоже завела интрижку с женатым человеком — это стало своего рода проклятием или фамильной модой! В Перипери только и было разговоров, что об этих историях, и дамы шепотом передавали друг другу пикантные подробности о романах девиц Кордейро.
Сеньор Адриано Мейра как-то на рассвете осветил лучом своего фонарика старшую из сестер: она обнималась на пляже с неизвестным мужчиной. Подобных случаев в предместье было множество, а сильные дожди, затоплявшие песчаные улицы, способствовали распространению сплетен.
Ах! Только обитатели Перипери способны по-настоящему оценить такой скандал: одна дочь убегает из дому с женатым человеком, другая развратничает на пляже, самоубийство, разорение — все это заполняло дождливые дни, когда отдыхающих больше нет и предместье живет одними воспоминаниями.
Однако даже и в дождливые дни Перипери сохраняет праздничный вид, может быть, благодаря яркой окраске домов — они выкрашены в голубой, розовый, зеленый и желтый цвета, — а может быть, благодаря высоким деревьям на площади, пляжу и вокзалу. Но вернее всего потому, что большинство населения состоит из людей, которым нечего делать: из чиновников, вышедших на пенсию, из торговцев, отошедших от дел, — в общем из людей праздных. Они ездят в город только раз в месяц — за деньгами, постепенно отвыкают от галстука, по утрам ходят даже в пижамах или в старых брюках и рубашках с открытым воротом. Все они знакомы между собой, видятся ежедневно. Женщины болтают о домашних делах, обмениваются цветочной рассадой и рецептами пирогов и варенья. Мужчины играют в гаман и шашки, одалживают друг у друга газеты, некоторые ловят рыбу на удочку; и все каждый день приходят на станцию, где, усевшись на скамейки, дожидаются поезда. По вечерам собираются на площади. Выносят качалки, кресла, шезлонги, усаживаются на грубых скамейках под деревьями и спорят о политике, вспоминают события последнего летнего сезона… Так тянется старость — вдали от городского шума, а огни города мерцают вдали, напоминая о часе вечерней трапезы… Тишина, мир, время идет, медленно, а в жаркие часы сиесты кажется, что оно остановилось навсегда.
Толки вокруг трагедии Кордейро все разгорались, и вдруг пришла сногсшибательная весть: дом с зелеными ставнями продан. Как могло случиться, что все было устроено без участия жителей предместья и они даже не знали о переговорах? Ведь ни один дом здесь не продавался и не сдавался без активного участия соседей; они подают советы, обсуждают цену, указывают покупателю на недостатки и достоинства дома, чем вызывают нередко бессильный гнев маклеров. А тут такой знаменитый дом, обрызганный, можно сказать, кровью Педро Кордейро, и продан без их ведома, они даже не видели покупателя, не познакомились с ним, ничего ему не рассказали! Все сделано тайно. Ходили слухи, будто дом купил господин со средствами, отошедший от дел. Но какие у него были дела, какие средства и что он вообще такое? Ведь, в сущности, они ничего не знали ни о его состоянии, ни о положении в обществе, ни о профессии. Все чувствовали себя обманутыми.
Тайна была сохранена благодаря дождливой погоде, иначе никак нельзя объяснить все это. Сестры Магальяэнс, которые всегда все видят и слышат, жили поблизости от дома Кордейро. Они рассказали, что примерно с месяц назад слышали, как к Кордейро кто-то приходил, и даже видели двух мужчин в плащах и с зонтами. Но шел такой сильный дождь, что пришлось закрыть окна. К тому же Карминья, средняя из трех сестер, болела в то время гриппом, а двум другим пришлось за ней ухаживать, и это притупило их бдительность. Очевидно, двое в плащах и с зонтами были маклер и покупатель. Больше сестры ничего не могли сказать.
Прибытие с утренним поездом служанки — темной мулатки лет сорока открыло новые возможности для бьющего через край любопытства. Едва она подошла к дому, как сестры Магальяэнс принялись предлагать ей свои услуги и засыпать ее вопросами. Дождь прекратился, и перед домом собрались старики. Они вышли погреться на солнце и мало-помалу окружили мулатку, стремясь завести с ней беседу. Но мулатка Балбина оказалась особой неразговорчивой, необщительной и сердитой. Она отказалась от всякой помощи, на вопросы отвечала односложно и тотчас же начала мыть пол. Удалось только узнать, что новый хозяин будет к вечеру.
— С семьей?
— С какой семьей?
Установили дежурство на станции, удвоили бдительность. Уж на этот-то раз они не упустят нового соседа! Снова засияло солнце, мягкое зимнее солнце, ласковый бриз дул с залива, стояли прекрасные дни.
Соседи строили догадки: играет ли он в шашки? Или, может быть, он специалист по гаману? Или вдруг окажется, что он играет в шахматы и, таким образом, Эмилио Фагундес, отставной заведующий отделом управления земледелия, получит партнера. До сих пор Эмилио приходилось играть лишь по переписке, так как в Перипери, кроме него, никто не умел играть в такую сложную, ученую игру.
Вот почему, когда капитан в половине третьего сошел с поезда и направился к товарному вагону, чтобы присутствовать при выгрузке своего багажа, большинство солидных людей Перипери уже поджидали его на станции. Подняв глаза от утренних газет или от шашечных досок, они внимательно следили за невысоким, коренастым приезжим с красным лицом и крючковатым носом, одетым в странную куртку.
— Это что такое? — спросил Зекинья Курвело, указывая пальцем на штурвал.
Сам Аугусто Рамос, отставной чиновник управления внутренних дел и юстиции, страстный любитель игры в шашки, не устоял перед соблазном увидеть штурвал. Несмотря на то что как раз в этот момент он готовился съесть дамку и три шашки Леминьоса (из почтово-телеграфной конторы), Аугусто прервал партию и присоединился к остальным. Багаж приезжего выгрузили на платформу, ящики с надписями красными буквами «Осторожно! Морские инструменты!» выглядели загадочно. Огромный глобус, веревочная лестница… Капитан предупредил носильщиков, чтобы они соблюдали осторожность. Затем произошел незабываемый подъем на скалы.
В тот же день, когда солнце уже садилось и вечерние тени покрывали почти всю площадь, Зекинья Курвело рассказывал тем, кто пропустил великую минуту прибытия капитана в Перипери, как озноб пробежал у него по спине при виде величественной фигуры капитана, стоящего там, на вершине, обратив к солнцу лицо и устремив взор на океан. Старики, сидевшие на скамейках и стульях под тамариндами, слушая этот рассказ, одобрительно кивали. Зекинья воодушевился:
— Он даже не вошел в дом, а прежде всего отправился взглянуть на море.
Визитная карточка капитана переходила из рук в руки. Старый Жозе Пауло, бывший торговец медикаментами, по прозвищу Проныра, заметил:
— Сколько может рассказать такой человек…
— У этих моряков в каждом порту по жене… — произнес Эмилио Фагундес с некоторой завистью.
— Стоит только взглянуть на него, сразу видно решительного человека, сказал Руй Пессоа, служивший ранее в налоговой конторе.
Зекинья Курвело, держа в руке книгу с яркой обложкой, на которой был нарисован бравый моряк в кителе, похожем на куртку капитана, подытожил первые впечатления:
— Среди нас, друзья мои, будет жить герой.
Спускался вечер, медленный, неторопливый, как сама жизнь обитателей Перипери.
— Вот он идет… — объявил кто-то.
Все быстро обернулись. Не спеша, достойно, походкой человека, привыкшего расхаживать по палубе в часы долгого одиночества в открытом море, шел по улице капитан. Он был одет в свою морскую куртку, во рту трубка, на непокорных волосах фуражка с невиданным якорем. Взгляд устремлен вдаль. Без сомнения, он вспоминает погибших друзей моряков и женщин, покинутых в далеких портах. Проходя мимо, он поднял руку к козырьку, все поспешили ответить на приветствие. И тотчас замолкли, глядя вслед капитану. Взволнованный Зекинья Курвело не удержался:
— Пойду заговорю с ним…
— Постарайтесь привести его сюда, побеседуем.
— Попробую…
Зекинья быстрыми шагами отправился вслед за капитаном.
— Этот человек должен быть энциклопедией… — сказал Проныра.
Капитан шел обратно вместе с Зекиньей. Тот указывал на соседей, называя имена и титулы.
— Идет сюда…
В волнении все встали. Зекинья начал представлять друзей, капитан пожимал всем руки:
— Старый моряк к вашим услугам…
Ему предложили вместительное кресло старого Жозе Пауло. Он уселся, выпустил клуб дыма (все смотрели на его необыкновенную трубку) и хриплым голосом доверительно сообщил:
— Я поселился здесь потому, что никогда не видел двух мест, столь похожих друг на друга, как Перипери и Расмат, остров в Тихом океане, где мне довелось прожить несколько месяцев…
— Вы там отдыхали?
Капитан улыбнулся:
— После кораблекрушения… В то время я был еще вторым помощником и плавал на греческом судне…
— Сеньор капитан, минуточку, пожалуйста, минуточку… Подождите чуть-чуть, — прервал Аугусто Рамос. — Разрешите, я позову жену. Она обожает слушать разные истории…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
О том, как соблазнительная танцовщица Сорайя и грубый моряк Джованни участвовали в велорио и похоронах старой Дониньи Бараты
Даже смерть Дониньи Бараты, вдовы Астрожилдо Бараты, бывшего служащего управления водопровода и канализации (ее смерти ожидали уже несколько месяцев), не уменьшила интереса, пробужденного прибытием капитана и его водворением в наших местах.
Можно было подумать, что у обитателей предместья просто не хватало времени на грустные размышления.
Внешне все шло, как обычно, устроили по заведенному порядку велорио и погребение Дониньи Бараты, приехали из города дальние родственники, отец Жусто читал над покойницей молитвы, хозяйки сорвали все цветы в своих садах, чтобы положить их на гроб, старики надели ради похорон ботинки и галстуки.
И все же ощущалась какая-то еле уловимая перемена: присутствие смерти чувствовалось не так явственно, будто ее визит на сей раз был короче. Прежде, когда гостья с косой заглядывала в Перипери, она, свершив свое черное дело, уходила не сразу. Даже после похорон ледяной призрак смерти долго еще стоял над бывшими чиновниками и торговцами, над их старыми женами, и сердца сжимались, словно стиснутые железной лапой. Дуновение бриза не казалось больше нежным, смерть дышала холодом в согнутые от страха спины; кого возьмет она в следующий раз?
Иное дело — там, в городе: кончина на больничной койке, смерть, о которой пишут газеты в рубрике преступлений, или банальная мгновенная гибель под колесами машины. Смерть в городе тривиальна и незначительна, она не заслуживает более двух строк в газетах, она растворяется в бурном потоке жизни. Для нее нет места среди борьбы и шума, все спешат жить, и тень костлявой незаметна в ярком свете огней, а звонкий смех заглушает ее шепот. Женщины, окутанные ароматами духов, не чувствуют ее гнилостного дыхания. Смерть проходит незамеченной и, сцапав свою жертву, тотчас исчезает; никто не хочет тратить на нее время, все страстно спешат жить. «Такой-то умер», — сообщают в газетах или по радио. «Бедняга!», «Он был уже стар!» — говорят люди. Или: «Жаль, он был так еще молод…» — и все… Ведь надо торопиться: обсуждать дела, смеяться, тешить свое тщеславие, жить…
Совсем не то в Перипери: здесь нет ни труда, ни борьбы, здесь не знают ни замыслов, ни препятствий, ни любви, ни ненависти, ни надежды, ни отчаяния.
Время идет медленно, никто не торопится, и всякое событие тянется долго-долго. И дольше всего — смерть. Она не бывает здесь ни банальной, ни скоропостижной, она наступает медленно и грозно, стирая на своем пути все проявления жизни. Отставные чиновники и удалившиеся на покой торговцы приезжали сюда, мечтая прожить долго вдали от волнений и страстей, но скоро умирали. Население предместья состояло из стариков, у них не было других интересов, кроме заботы о продлении своей жизни, и смерть одного становилась в какой-то степени смертью каждого: старики молчали, понурив головы.
Реже играли в шашки и в гаман, многие вообще переставали выходить из дому, у других разыгрывались всякие недомогания, все грустили, говорили мало.
Тоскливо тянулись дни. Черная туча смерти расходилась постепенно, последняя вспышка жизни прогоняла ее. С новой силой загоралось единственное оставшееся у обитателей Перипери желание — не умереть.
Опять звучал смех, возрождалось тщеславное стремление выиграть партию в шашки, воскресал вкус к лакомым блюдам, и беседы на станции, на площади (а в последнее время в гостиной капитана) становились опять оживленными.
Эти интересы были стеной, за которой они прятались от смерти, от ее гнетущего присутствия, но какой хрупкой стеной! Старики закрывали глаза, чтобы не видеть страшного призрака.
Капитан тоже пришел на велорио. Он был в своем кителе из синей саржи с блестящими пуговицами, в фуражке, с трубкой в зубах. Он вовсе не выглядел ни подавленным, ни убитым, ему не казалось, будто эта смерть была лишь прологом к его собственной… Может быть, это объяснялось тем, что он приехал в Перипери совсем недавно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32