Теперь мы сможем серьезно говорить о твоем браке с Розиньей… Я разделю между девочками акции и фазенды; дам каждой по пять тысяч конто… Алина еще слишком молода для замужества. Но я даю за каждой пять тысяч конто… Это приданое принцессы.
Пауло изобразил необыкновенное чувство собственного достоинства, облекся в ту маску безупречной честности, которая так шла и Артуру.
– Я люблю Розинью, комендадора, и женюсь на ней не из-за денег. Даже будь она бедна…
Комендадора рассматривала его, как какого-то диковинного зверька. Он, по-видимому, ее очень забавлял. Громкий смех, которым она разразилась, был настолько неожиданным, что девушки прервали игру. Пауло почувствовал себя униженным: что еще собирается наговорить эта скотина? А сколько раз он и сам иронически улыбался позам необыкновенного благородства своего отца?
Когда комендадора совладала, наконец, с охватившим ее смехом, она проговорила:
– Ну, точь-в-точь отец! Ох, уж эти аристократы!.. Ничего не могут сделать попросту, не облекшись в мантию благородства. – Она покачала головой и печально сказала: – Ты, сынок, – только обломок прошлого, у тебя славное имя, а это кое-чего стоит… Пойдем обедать. – И, вставая со стула, она повторила: – «Я не из-за денег… Даже будь она бедна…» – и скорчилась от смеха. – Ох, уж эти дворянские отпрыски!..
Никогда еще Пауло не чувствовал себя настолько униженным! Все хотели ему приказывать, руководить его жизнью, его поступками, даже его словами: отец – с его настойчивым желанием этого брака, Мариэта – со своей страстью, банкир Коста-Вале – с заинтересованностью родственника, и, наконец, комендадора – со своей невыносимой неблаговоспитанностью. Но он покажет им всем, что он представляет собой и чего он стоит!
Пауло возвращался домой, обдумывая план своего «бунта»: они еще увидят, на что он способен. Тем не менее он и не думал освободиться ни от Мариэты, ни от Розиньи, не собираясь ни отказываться от женитьбы, ни расставаться с Мануэлой. Такие мысли не приходили ему в голову. Его план мести сводился к тому, что он будет продолжать связь с Мануэлой, но, разумеется, тайно. Ему казалось, что таким способом он сохранит свою личную свободу, а этого вполне достаточно, чтобы жить в мире с самим собой. В самолете он готовился к предстоящему объяснению с Мануэлой, взвешивал свои доводы.
Артур спал рядом в кресле. Самолет шел над горными вершинами, среди густого тумана. Пауло попытался привести в порядок свои мысли. Месяц, прожитый им в Сан-Пауло и Сантосе, месяц почти беспрерывных празднеств, несколько нарушенных лишь забастовкой портовых грузчиков, принес много нового; любовь Мариэты отнимала у Пауло немало времени. Обязанность сопровождать Розинью на светские рауты, в кино, ухаживать за ней тоже очень утомляло его, и маленькая квартирка в Копакабане сейчас казалась ему идеальным местом, где можно было от всего этого отдохнуть. Квартирка Мануэлы представлялась ему мирным прибежищем, чтобы хоть на время забыть непрестанный, хлесткий, как удар бича, смех комендадоры; постоянные разговоры Розиньи о своем воспитании в пансионе монахинь («Тошнотворно!» – вспоминал Пауло); жадную чувственность Мариэты и вместе с тем ее материнские участливые советы. Мануэла будет умолять его вернуться; он согласится, но с необходимыми ограничениями…
Самолет начал снижаться, туман остался позади, и вот между горами и океаном, весь в блеске огней, открылся Рио-де-Жанейро.
Пауло начал будить отца.
– Подлетаем.
Артур потянулся, просыпаясь.
– Я сразу же проеду в контору нашего акционерного общества, отвези мой чемодан домой…
Идя следом за носильщиком к выходу, Пауло заметил Лукаса Пуччини. Разыскивая такси, Артур уже успел затеряться в толпе пассажиров. Пауло хотел избежать встречи с Лукасом: как знать, может быть, ему уже известно о разрыве, и он, чего доброго, вздумает потребовать с него ответа за поруганную честь сестры? «Ты не знаешь Лукаса… Он способен убить!..» – со страхом вспомнил он слова Мануэлы. Субъекты вроде Лукаса – мужланы, полные предрассудков: он способен устроить грубую сцену тут же, в аэропорте. Пауло попробовал проскользнуть незамеченным, но Лукас уже его увидел и, широко улыбаясь, направился к нему с дружески протянутой рукой. Пауло поздоровался с ним без особенного восторга.
– Как поживаете?
– Я прилетел только сегодня утром, и вот уже дожидаюсь обратного самолета. Приближается к завершению одно дельце, нужно было переговорить с влиятельными лицами… – Лукас явно важничал. – Не было даже времени навестить Мануэлу. Если вы ее увидите, передайте, что на будущей неделе я проведу здесь несколько дней и обязательно к ней зайду. – И он засмеялся, будто наслаждался значением собственной персоны. – Дел у меня столько, что даже нет времени повидаться с родней. Но что поделаешь? Долг – прежде всего…
И так как в эту минуту в зале ожидания громкоговоритель возвестил отправку самолета на Сан-Пауло, Лукас заторопился.
– До свидания…
– Счастливого пути…
Пауло перевел дыхание; он совсем успокоился. «Ты не знаешь Лукаса… Он способен убить!..» Нет, этот субъект никого не убьет, он слишком поглощен тем, чтобы делать деньги… Пауло отыскал глазами своего носильщика, уже дожидавшегося его около такси. Нужно завезти чемодан на квартиру к отцу, затем пообедать в ресторане где-нибудь в центре, а потом, чтобы чем-то заполнить время, отправиться в кино. На квартиру к Мануэле он решил явиться незадолго до ее возвращения из варьете (у него был свой ключ). Он не даст ей времени заговорить, начать жаловаться – едва она войдет, зажмет ей рот поцелуем и, таким образом, все дальнейшее будет легче осуществить…
Когда он открыл дверь, то увидел, что комната освещена. Почему Мануэла не в варьете? Услышав шум, она приподняла голову, и Пауло отпрянул назад при виде ее бледного, как у тяжело больной, лица, ее непричесанных волос, ее беспомощной позы – она напоминала не человека, а брошенную на диване вещь. Мануэла взглянула на него без слов, на ее светлых глазах выступили слезы и потекли по лицу. Она даже не пыталась их вытереть. Пауло отвел от нее взгляд, увидел беспорядок в комнате. «И это Шопел называл подготовленной почвой?..»
– Ты больна? – Он направился к ней, протянув руки.
Мануэла съежилась на диване. Голос ее, незнакомый Пауло, прозвучал строго:
– Чего тебе здесь надо? Вещи я уже отослала к тебе домой.
Он вспомнил о свертке в темной бумаге, замеченном им на квартире отца. Сверток был положен на стул швейцаром. Пауло не стал его разворачивать, подумав, что это белье от прачки.
– Но что с тобой? Что это значит?
– Мне все известно. Уходи, оставь меня в покое… – Она не кричала, словно уже была неспособна волноваться, но голос ее звучал властно, приказывал.
– Тебе рассказал Шопел?..
– Не все ли тебе равно, кто рассказал? Уходи сейчас же…
– Я сам просил его рассказать тебе…
– Сам? Значит, ты еще хуже, чем я думала. У тебя даже нехватило мужества поговорить со мной самому. Подослал другого…
Объяснение развертывалось не так, как он рассчитывал, когда летел в самолете, но Пауло еще не терял надежды повернуть его соответственно своим интересам и своему самолюбию: он не хотел уйти, выгнанный девушкой, – хотел добиться, чтобы она попросила его остаться. Но его смущало выражение скорби на лице Мануэлы, ее безучастный вид, суровый голос.
– Да, у меня нехватило мужества рассказать тебе. – Он почувствовал, что голос его прозвучал не столь печально, как ему хотелось. – Я тебя люблю так сильно, так сильно, что не мог видеть твоих страданий… – Теперь нужный тон был найден. – Но что же я мог поделать? Или этот брак, или на всю жизнь переносить лишения, нужду…
– Это кому – тебе?
– Я беден, Мануэла, как это ни кажется странным. Мой отец никогда не умел беречь деньги: сколько бы он ни заработал, все истратит… Все, что у него есть, – это адвокатская трибуна, дом в Сан-Пауло да еще немного железнодорожных акций… А я, всего-навсего – второй секретарь посольства… Если я выгодно не женюсь, то останусь ничтожеством. Мне даже нечем оплачивать твою квартиру. Чтобы рассчитаться за эти месяцы, пришлось взять денег у старика…
– Я никогда тебя об этом не просила. А если приняла, то только потому, что ты обещал на мне жениться. Приняла как от своего мужа. – Вспомнив об этом, она уткнулась лицом в подушку.
– Но как я мог на тебе жениться, ничего не имея за душой?
– Бедные тоже женятся…
Он на мгновение замолчал, подыскивая новые доводы.
– Ты понимаешь… Семейные традиции…
Он сел на край дивана, потянулся рукой к растрепанным волосам Мануэлы, как бы стараясь подкрепить слова лаской. Но она оттолкнула его резким движением, подняла голову, в гневе выпрямилась; это была другая Мануэла, какой Пауло никогда не видел.
– Уходи отсюда!.. Мне все ясно: я недостойна принадлежать к вашей семье… Я неизвестно кто, не смею войти в дом Коста-Вале, присутствовать на великосветских приемах… Я нужна только для постели, только для этого нужна… Как проститутка, – так вернее сказать… Я-то думала, что нет человека лучше тебя, что вот настоящий человек!.. Когда ты меня обесчестил, ты обещал жениться, я, дура, поверила… – И она забилась в угол дивана.
– Опять ты о потерянной чести! Это вздор! Сколько раз я уже объяснял тебе, что все это глупости, которые могут существовать только в нашей отсталой стране!.. – Пауло начинал сердиться.
– С меня довольно. Зачем ты обещал? Обманул меня, насмеялся, чего тебе еще здесь нужно?
Пауло попытался подавить свое раздражение.
– Не будь дурочкой… Что мешает нам жить по-прежнему? Ты говоришь о любви, но для тебя любовь сводится только к браку. А разве мы не были счастливы и без него? Почему же не оставить все, как было до сих пор?.. – Тут он дал себе отчет, что не она, а он просит, и от этого снова рассердился. – Брак… Свадьба!.. Только об этом ты и думаешь. И называешь это любовью!.. Кто любит по-настоящему, не назначает цену за свою любовь…
Теперь голос Мануэлы прозвучал уже без суровости, – почти тот прежний голос, к которому Пауло привык:
– Ты хочешь продолжать? Как до сих пор? Будешь приходить сюда обедать и ночевать у меня?
«Партия выиграна», – решил он. Отчаяние девушки, очевидно, было вызвано мыслью, что он бросает ее навсегда… Он заговорил очень нежно:
– Все останется по-прежнему. Придется только принять кое-какие меры предосторожности, не выставлять нашу близость напоказ. Даже и для тебя, для твоего будущего лучше, чтобы об этом не знали… Если тебе представится случай выйти замуж, ты понимаешь…
– Твоя любовница…
И снова в голосе прозвучали гневные ноты. Это был жестокий и суровый голос – никогда он не мог себе представить, что Мануэла с ее нежным лицом фарфоровой куклы может быть такой резкой.
– Твоя девка!.. Ты будешь время от времени сюда приходить, чтобы пообедать и переспать со мной!.. Какая мерзость, боже мой!
– Но почему же? Что в этом такого ужасного? Разве мы до сих пор этого не делали?
– Ты гораздо хуже, чем я думала… Ты хорошо сделал, что пришел сюда. Я была в отчаянии… в отчаянии, что потеряла тебя.
– Не меня, а брак. Неужели тебе нужно было во что бы то ни стало выйти замуж?
– Я была унижена тем, что ты на мне не женился. Унижена своим бесчестьем. Это правда. Но в отчаянье я впала потому, что потеряла тебя: я думала, что ты – другой, не разглядела, какой ты в действительности. Вот поэтому и хорошо, что ты пришел и высказался. Теперь у меня осталось только унижение, а отчаиваться мне больше неотчего. Ты этого не стоишь…
Она встала. Пауло продолжал сидеть на краю дивана; ему бросились в глаза ее голые ноги – сильные, упругие ноги танцовщицы. Она скрестила руки на груди и больше не плакала.
– Я хочу, чтобы ты знал только одно: теперь, когда я узнала, каков ты, я не только не соглашусь быть твоей любовницей, но даже если бы на коленях ты стал умолять меня выйти за тебя замуж, я бы отказалась. Единственное доброе дело, что ты для меня сделал, – это что ты на мне не женился… – Она показала на дверь. – А теперь убирайся вон!..
«Попытаюсь в последний раз», – подумал Пауло.
– К чему этот театр, эта старомодная душераздирающая драма? Почему не разговаривать как двум нормальным людям?
Говоря так, он в глубине души знал, что играет он, а она в своем гневе, в своем презрении, в своих драматических жестах – искренна.
– Убирайся прочь сейчас же!..
Он пожал плечами. Значит, ему не придется уйти так, как он себе представлял. Ну что ж! Так или иначе, но он от нее освободился, а это – самое важное. В женщинах у него недостатка не будет. Он поднялся. На губах у него играла легкая улыбка.
– Это похоже на бульварный роман… Нелепо… Но раз ты так хочешь, приходится смириться. Прощай, моя дорогая Мануэла, спасибо тебе за все… – Он помедлил, не зная, протянуть ей руку или нет.
Она повернулась к нему спиной и отошла к широкому открытому окну, выходившему на море. Услышала, как Пауло положил ключи на стол. Они звякнули. Потом стук закрывающейся двери. Несколько мгновений спустя она увидела Пауло, направляющегося по тротуару к стоянке такси.
Все было кончено, кончено навсегда. Обесчещена, все ее мечты разрушены… Все ли? Еще до того, как Мануэла познакомилась с ним, она мечтала в движениях танца выразить порывы своего сердца. Почему не продолжать своих занятий? Шопел ее поддержит – он выказал себя хорошим другом. Работа и учение помогут ей забыться. Но как трудно забыть не этого, который только что вышел, – но того, другого Пауло, с которым она познакомилась однажды вечером, несколько месяцев назад в луна-парке, в Сан-Пауло. Карусель кружилась в блеске огней… А какую мелодию наигрывала тогда ветхая пианола?
Вернись! Ночь так длинна;
Мне грустно без тебя.
Моя безмерная любовь…
С тех пор прошло всего несколько месяцев. Это случилось в последний день октября прошлого года – в самый канун государственного переворота, а между тем, кажется, что это было очень давно… То был другой Пауло или, может быть, тот же самый, но тогда она не смогла его рассмотреть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154