А потом, и вовсе разозлившись от обиды на настойчивого следователя, вообще отказался отвечать на вопросы.По здравому рассуждению, Семка и впрямь вряд ли мог ее знать, с невольным огорчением подумал майор Дубравин. А это означало то, что версия об убийстве актрисы Чугуновым оказалась несостоятельной…На следующий день Дубравин вызвал всех, у кого воровал Чугунов, для опознания найденных при обыске ценностей.Среди владельцев похищенного была и Ольховская, а также Крутских, – его майор пригласил в качестве эксперта по “Магистру”.Уникальный камень вполне заслуживал такого уважительного отношения…Ольховская, не колеблясь, сразу указала на свои вещи.А Модест Савватиевич при виде драгоценного камня первым делом горячо пожал руки оперативникам.– Молодые люди, вы совершили благородное дело! История вас не забудет… Да-с…Затем старый ювелир благоговейно взял двумя пальцами перстень и, прищелкивая языком от восхищения, поднес его ближе к свету.– Великолепно, велико…Модест Савватиевич вдруг запнулся.Дубравин в недоумении увидел, как Крутских зашарил по карманам, не сводя глаз с перстня.Затем он стремительно обернулся, протянул в их сторону свободную руку, и, нетерпеливо сжимая-разжимая пальцы, потребовал:– Лупу! Ну что же вы стоите! Быстрее!Модест Савватиевич, схватив сильную лупу в медной оправе, гордость Дубравина (он отыскал ее в антикварном магазине), и уставился на камень.Крутских долго поворачивал перстень и так, и эдак. При этом его добродушное лицо грозно хмурилось.Наконец Модест Савватиевич подошел к столу, сел, бережно положил лупу и сказал изменившимся голосом:– Нехорошо, молодые люди… Нехорошо… Да-с…– Что значит – нехорошо? – спросил Дубравин.Он был не на шутку встревожен выражением лица старого ювелира.– Обманывать нехорошо, – с осуждением сказал Крутских. – Что вы мне подсунули? Или вы думаете, что меня, опытного ювелира, можно провести, как мальчишку?– О чем вы говорите, Модест Савватиевич!?– Это же не “Магистр”! А то вы не знали…Крутских окинул с ног до головы уничижающим взглядом стоящего ближе всех Дубравина.– Как – не “Магистр”?! – в один голос воскликнули Дубравин и Белейко.– Очень просто. Не “Магистр”. Да-с…– Послушайте… – подступил к нему совершенно сбитый с толку Дубравин. – Вы ведь сами недавно определили, что это “Магистр”, уникальный бриллиант. Наконец, перстень по описанию – и вашему, кстати, – тот самый…– Вы что, и впрямь ничего не знаете? – недоверчиво спросил Крутских.– Чего не знаем?– Ну да, тогда понятно… Прошу меня извинить… Да-с…Крутских повертел перстень в руках и небрежно бросил на стол.– Это подделка. Красивая, чистая, выполненная талантливым мастером, но подделка. Страз.– Но, Модест Савватиевич, ответьте: это тот перстень, который вам приносила Ариадна Эрнестовна, или нет?– Нет. Все выполнено искусно и настолько точно, что я диву даюсь. Схожесть поразительная. И все же – страз. А где подлинник?Дубравин вопросительно посмотрел на побледневшую Ольховскую, которая не отрывала испуганных глаз от перстня.Актриса заметила его взгляд. Сложив лодочкой руки на груди, она жалобно сказала:– Честное слово! Честное слово… я об этом не имею ни малейшего понятия.– Если бы я знал, где этот подлинник…Нечеловеческая усталость вдруг охватила Дубравина, и он тяжело опустился на стул.– Страз… Блин! – выругался он сквозь зубы. – Не было печали…– Я догадываюсь, чья это работа…Модест Савватиевич снова принялся рассматривать подделку через лупу.– Я даже знаю наверняка. Да-с…– Чья? – встрепенулся в надежде Дубравин.– «Короля» ювелиров Содомского.– Где он живет, адрес?– Ах, молодой человек, знать бы, есть ли там адреса… Содомский – мой учитель, – с гордостью вскинул голову Крутских. – В двадцать первом году… бандиты… саблями…У Модеста Савватиевича подозрительно заблестели глаза.– Великий был мастер, несравненный…– А-а… – разочарованно протянул майор. – Дела давно минувших дней… Содомский… Но куда же девался подлинник?!– Если вы позволите, я вам расскажу кое-что. Возможно, это вам пригодится.Крутских с участием посмотрел на Дубравина.– Случилось сие в марте семнадцатого года в Гловске… – начал он свой рассказ.Спустя час Дубравин и Белейко остались в кабинете одни. Оба сидели молча, подавленные и вялые.– И все-таки, куда подевался “Магистр”? – наконец нарушил молчание майор.– Спроси что-нибудь полегче…– Ольховская?… Но зачем, зачем!?Дубравин обхватил голову руками.– В башке все перепуталось, тупею на глазах. Бриллиант на глазах превращается в страз. Мистика… И какое отношение к этой истории имела Новосад?– Слушай, Женя, а что ты думаешь по поводу рассказа Крутских?– Не могу сосредоточиться… Нужно подумать.– А что думать? Ехать туда нужно. Покопаться в архивах.– Идея неплохая. Если, конечно, там что-нибудь сохранилось.– Можно рискнуть. Шанс мизерный, но…– Ладно, считай, что почти решено. Посоветуемся еще с Драчом. Но поедешь ты. И не больше, чем на двое суток.– Не возражаю…Отступление 3. КУПЕЦ ВИЛЮЙСКИЙКупец Вилюйский был трезв и хмур.Положив здоровенные кулаки на стол, он сидел, уставившись своими лупатыми глазищами на полный штоф, и о чем-то сосредоточенно думал.В горницу сквозь подтаявшее оконце сеялся неяркий серый свет.На сундуке, укрытом полосатым домотканым ковриком, разлегся огромный рыжий кот, мурлыча и потягиваясь.Перед внушительных размеров иконой Георгия Победоносца в серебряном окладе чадила лампадка.Под полом шебаршились мыши, пробуя на зуб дубовые доски.В дверь осторожно постучали.Вилюйский медленно поднял лохматую голову, потер виски и хриплым басом спросил:– Чавой там?– Батюшка, к тебе ить…В образовавшуюся щель просунула голову худая старушонка в черной косынке с пергаментно-желтым сморщенным личиком – какая-то дальняя родственница жены купца, приживалка.Таких старых ворон в доме Вилюйского кормилось добрый десяток – до очередного запоя хозяина.Тогда он скалкой вышибал всех вон, на улицу, и спускал злющих кобелей, которые с неохотой, похоже, больше для виду, чтобы потешить хозяина, легко покусывали эту черноюбочную рать за худые мослы, гнали приживалок до мостков через речку.Переждав где-то буйство своего благодетеля, старушки снова сползались в дом, тихо и незаметно рассасывались по многочисленным каморкам и клетушкам двухэтажного купеческого особняка с пристройками и амбарами.По трезвому Вилюйский старался их не замечать – он не был скуп и жаден до неприличия, как некоторые его сотоварищи по купеческой гильдии. Да и пользу старушки приносили кое-какую – работали, сколько хватало сил…– Кто?– Вьюнош…– А-а… Зови его сюда. И на стол чаво сообрази. Да живей поворачивайся, золотая рота! Мать твою… – Добавил непечатное вслед.В горницу, шумно притопывая скрипучими хромачами (стряхивал мокрый снег; хотя март был на исходе, на улице пуржило), вошел Капитон, кучер княгини Сасс-Тисовской.– Здоровья и благоденствия вам!Уверенным движением, без излишнего подобострастия, он склонил свою темно-русую голову перед Вилюйским.– Какое там, в Христа… Бога… и его пазуху… благоденствие…Купец облегчил душу в заковыристой брани.– Беспорядки, смута, анархия, Расею-матушку треплют все, кому не лень. Голытьба, а туды ж… Власть Советам… Временное правительство… А до какого, спрашивается, времени?! Ась? До какого времени купечество будут зобижать?! – Он грохнул кулаком по столу.Штоф подпрыгнул, завалился, но содержимое почти не пролилось, лишь хлюпнуло слегка – Капитон сноровисто подхватил, поставил посуду на место.– Ладно. Садись… вьюнош… – осклабился купец.И наполнил вместительные рюмки зеленого стекла.– Пей, а то старой ведьмы с закуской не дождешься.– Благодарствуйте…Капитон положил шапку на скамейку, расстегнул полушубок, манерно, двумя пальцами, поднял рюмку, выпил врастяжку.Глядя на него, Вилюйский крякнул насмешливо, захватил рюмку в кулак, хлюпнул в горло одним махом, причмокнул, стукнул толстым донышком о стол.Неслышно появилась старушонка, быстро накрыла на стол и так же быстро исчезла, растворилась серым пятнышком в дверном проеме.Выпили еще, закусили плотно.– Принес? – спросил Вилюйский, вытирая жирные губы краем скатерти.– А то как же…Капитон сверкнул белыми, как фарфор, зубами.– Давай.Вилюйский протянул свою волосатую лапищу.– Товар в лучшем виде…Капитон вытащил из кармана полушубка небольшой сверток; но отдавать не спешил.– Все, как договаривались…Вилюйский понял.Купец побагровел от внезапно нахлынувшего гнева, сжал кулаки, нахмурился.Капитон спокойно и выжидающе смотрел своими светлыми, льдистыми глазами на купца, взвешивая в руке сверток.– Однако, смел не по чину, стервец… – наконец пробормотал Вилюйский.И покривил губы в жесткой ухмылке.– С кем шутки играешь!? Покажь…Капитон развернул тряпицу, показал издали брусок темного мыла, на котором были ясно видны отпечатки ключей.– Добро…Вилюйский достал из портмоне несколько крупных ассигнаций, небрежно швырнул их на стол перед Капитоном.Молодой человек отрицательно покрутил головой.– Мало?! – вызверился купец.– Этими бумажками теперь можно комнаты оклеивать вместо обоев. Или раздавать подаяние нищим, на паперти.– Так ведь… это “катеньки”!Вилюйский со зла дернул себя за бороду.– Чаво тебе ишшо?!– Золотом, – коротко и решительно ответил Капитон.– А енто не хошь?!Вилюйский показал кукиш.– Ишь ты, мудрагель. Зо-ло-том… – перекривил он Капитона. – Вот те добавка…Вилюйский положил на стол перед Капитоном еще несколько кредитных билетов с изображением императрицы Екатерины II.– И катись колбаской…– Нет, – возразил Капитон, поднимаясь.– Ты… ты что?! – надвинулся на него глыбой купец. – Да ты… ты знаешь, чаво я с тобой сделаю!?– Ну-ну, господин Вилюйский… – с силой отстранил его руку Капитон. – Товар мой – я хозяин. Если моя цена вас не устраивает, разрешите откланяться.Вилюйский смерил его с ног до головы бешеным взглядом; но тут же поостыл. Больно уж крепок телом и смел был юный кучер княгини Сасс-Тисовской.Да и не в интересах купца было заводить сейчас свару – дело-то тайное…– Хрен с тобой… – наконец недовольно буркнул Вилюйский. – Будь по-твоему. Токи смотри не брякни где… Башку отверну.– Само собой…Вилюйский вышел из горницы и вскоре вернулся с кошельком; в нем звенели золотые монеты.Капитон тщательно пересчитал их, спрятал кошелек за пазуху и отдал Вилюйскому брусок с оттисками ключей.– Всего вам…Он вежливо склонил голову, напялил шапку и не спеша пошел к выходу.Вилюйский посмотрел ему вслед с невольным восхищением: он уважал в людях цепкость житейскую и холодный, трезвый расчет.“Взять бы его приказчиком, – подумал купец. – Ничего нет скажешь, хорош гусь… За деньги мать родную в могилу живой положит. А мне такой и нужон. Чтоб народец в руках держать… р-разболтались, голодранцы! Да Бог его знает, как оно теперь все обернется. Впору дела сворачивать. Временное правительство… Туды его в заслонку!”.Вилюйскому не давал покоя перстень с “Магистром”, принадлежащий Сасс-Тисовской.Чтобы получить его, купец испробовал все: и лесть, и увещевания, и коленопреклоненные просьбы, и наемных людишек подсылал, которым кровь людскую пустить, что комара прихлопнуть…И безрезультатно – драгоценный камень по-прежнему был для него недосягаем.Тогда купец сошелся с кучером княгини Капитоном Мызгаевым. Тот и добыл ему оттиски ключей от черного хода, спальни княгини и шкафа-сейфа.Оставалось лишь изготовить отмычки и проверить содержимое шкафа…Но возвратимся к Капитону, покинувшему дом Вилюйского с приятной тяжестью за пазухой, где покоился кошелек с золотыми червонцами.Он шел по улицам, углубившись в свои мысли, не выбирая дороги, шлепал по мокрому снежному месиву, местами едва не набирая за голенища.Капитон был в смятении: княгиня уже собрала свои пожитки и ожидала только окончательного выздоровления сына, чтобы уехать в Швейцарию. А как же он? Что будет теперь с ним? На какие средства жить? Где искать работу?Да и какую работу – всю свою сознательную жизнь Капитон был в услужении у господ, и, конечно же, никаким ремеслам его не обучали.Будущее казалось ему страшным, темным, как болотный омут, куда нечаянно угодил мальцом: ни крова над головой, ни родни, которая приютила бы его (родители померли от тифа, когда Капитону исполнилось двенадцать лет; а младшая сестра тоже была в услужении у престарелого генерала).Конечно, Капитон скопил небольшую сумму. Хотя княгиня особой щедростью не отличалась, он, прожив столько лет среди господ, кое-чему у них научился.Немало вещей из обширного гардероба княгини и ее сынов уплывало через руки Капитона знакомому старьевщику.Сбывал он не только носильные вещи, но и все, что под руку попадало – будь то колесо от тарантаса или окорок.Капитон давно хотел завести свое дело, верное, денежное дело – ямщицкий извоз с трактиром и спальными комнатами.Предложение Вилюйского пришлось очень кстати. И сам Капитон не продешевил, что принесло ему удовлетворение.И все же по нынешним меркам, этого мало. Ох, мало…Капитон сунул руку в карман, нащупал сверток, где лежал точно такой же брусок мыла с оттисками ключей, как и тот, который он передал Вилюйскому.Спасибо Софке, выручила – ее работа. “Женюсь, ей-ей! – подумал он с благодарностью. – Как только дело спроворю, так и…”Спустя какое-то время Капитон свернул в переулок, где жил знакомый ремесленник. До этого он успел купить в лавке бутылку казенки и закуску.“Накося, выкуси… – стараясь ступать, где посуше, пробормотал Капитон, вспомнив купца. – Нашел юродивого… Как бы не так. Вот паук! У самого мошна трещит по швам от денег, а ему все не хватает… рублика до миллиона…”Капитон неожиданно разозлился, словно Вилюйский собирался покуситься на его личное добро, и крепко выругался.Наконец молодой человек нашел нужный адрес. Он с силой толкнул дверь убогого приземистого домишка с кованым петушком-флюгером на коньке крыши, и все еще во власти дурного – до злой дрожи в руках – настроения ступил в чадный полумрак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18