Усталость и печаль, которые она увидела, были, возможно, результатом выпитого им вина. И все же она заговорила с ним мягче:— Я уверена, вы ошибаетесь. Бог всех простит.Он резко раскрыл глаза.— И он простит Хассана за убийство вашего отца?Она напряглась и не ответила.— Кадар думает, что ты лжешь. Так, Tea из Димаса?Она мгновение помедлила, затем сказала:— Да.Он пожал плечами.— Это не имеет значения. Все лгут. Конрад поцелует меня завтра как брата, а на следующий день пронзит мне сердце кинжалом. Поцелуй Иуды.— Я никогда не лгу. — Она поправилась: — Только если не остается выбора. А что Кадар?— Кадар не лжет. — Он потер виски. — У меня начинает болеть голова. Обычно это бывает лишь на следующий день. Если ты собираешься о чем-то просить, то лучше сделай это сейчас. У меня резко портится характер, когда я страдаю.Его характер и так был достаточно скверным.— Но какой смысл просить? Ведь вы сказали, что не станете ничего делать.— Проклятие! — Он гневно взглянул на нее. — Проси!— Моим червям нужны листья, — выпалила она.Он уставился на нее в полном изумлении, затем откинул голову и расхохотался.— Листья?— Совсем не смешно. С собой я взяла еще целый сверток, но мне пришлось бросить его, когда я бежала от бандитов. Я полагала, что у меня еще есть достаточно листьев в корзине, но там осталось всего несколько и… Перестаньте смеяться.— Я не могу. — Он потряс головой, его губы все еще растягивал едва сдерживаемый смех. — Отпусти несчастных созданий и позволь им искать свои собственные листья.— Я не могу освободить их. Они мне нужны. — Она прошла вперед, сжав руки. — Это шелковичные черви. Когда я приеду в Дамаск, я использую их, чтобы делать шелк для моих вышивок. Возможно, я даже смогу часть продать.— Шелк… Так вот что ты делала в Константинополе?Она кивнула.— Великолепный шелк. Я вышивальщица одного из лучших шелковых домов в городе. И я также помогала выращивать шелк. — Она помолчала. — Я прошу об одолжении, но я в состоянии заплатить. Когда у меня будет свой собственный Дом шелка, я смогу сделать все, что вы захотите. У меня талант, а мои работы всегда охотно раскупались.— Что ты хочешь?— Завтра мне надо добраться до дальних холмов и поискать деревья шелковицы.— Шелковицы? А никакие другие не подходят?— Нет. Это то, что они обычно едят. — Раз он слушает, есть надежда убедить его. — Я говорила с торговцем, и он сказал, что они растут на всем протяжении от Китая до этих мест. В Константинополе мы использовали листья черной шелковицы, но здесь должна быть белая, что даже лучше.— Само дерево белое?— Нет, только плоды, но после того как дерево отцветет.— А что если оно не цветет? — спросил он сухо.— У него листья зубчатой формы. Я узнаю его. — Она перевела дыхание. — Вы позволите мне?Он опустил голову и закрыл глаза.— Нет.— Но вы должны разрешить, — сказала она с отчаянием. — Мне очень нужны эти листья. Вы сразу же избавитесь от меня, как только у меня будет достаточно корма для червей, чтобы они не сдохли, пока я доберусь до Дамаска.— Иди спать.— Селин так рисковала, чтобы достать мне эту корзину… Я не допущу, чтобы они погибли, — сказала она неуверенно. — Вам не надо ехать со мной. Дайте мне лошадь, и я съезжу сама.— Нет. — Он открыл глаза. — Иди к себе.— Я не уйду, пока вы не пообещаете мне, что у меня будут листья.Он потряс головой.— Я пообещаю, если ты прекратишь стучать по моей бедной голове своими пронзительными словами.— Завтра?— Завтра. Убирайся.Она вскочила и бросилась к арочному выходу из зала. Она сделала все, что могла, но, быть может, он слишком пьян, чтобы завтра вспомнить о своем обещании, или рассудить, что слово, данное женщине, ни к чему его не обязывает.— И скажи Таше, чтобы она вернулась ко мне.Она остановилась в дверях.— Но я не знаю, где она. Вы ведь отослали ее в свою комнату.— Сомневаюсь, чтобы она ушла. Таша очень настойчива.— Вы выпили слишком много вина. Она не нужна вам. Позвольте бедняжке остаться в своей постели.— Я здесь. — Женщина прошла мимо Tea и подбежала к Вэру. — Я знаю, вы ведь больше не сердитесь на меня? — Она опустилась на колени между его бедер. — Простите меня. Я сделаю все, чтобы вы забыли мою провинность. — Она прижалась ртом к его восставшему фаллосу и принялась ласкать его своим языком и руками. И он отреагировал. Нагло. Его руки сжали подлокотники кресла, и он встретил ее взгляд поверх головы женщины. Его лицо покраснело, и капли пота выступили на высоком лбу, полные губы чувственно улыбались.— Останься, — прохрипел он. — Посмотри. Я хочу, чтобы ты была здесь.Ее щеки вспыхнули огнем. Благовония, и мускус, и запах горящего дерева проникли в ее ноздри. Комната наполнилась трепетом сладострастных вздохов, звуков, запахов. Она едва могла вздохнуть.Он поймал ее взгляд.— Останься, — тихо повторил он.Она повернулась и выбежала из зала. Быстрее — вверх по лестнице. Бешено колотилось сердце, она вся дрожала. Возможно, он прав… он действительно принадлежит Люциферу. Святые небеса! Она никогда себя так прежде не чувствовала. Она и в самом деле хотела остаться с ними, где все пропитано грехом и чувственностью.Но она хотела не просто смотреть…
— Где эта чертова корзина?Tea мгновенно открыла глаза и увидела Вэра, стоящего над ее кроватью.— Что? — Она судорожно натянула покрывало на грудь и села, сжавшись на постели.— Что вы здесь делаете?— Корзина.— Она моя, — воскликнула она. — Вы не можете взять ее.— Мне не нужна эта проклятая корзина. Мне нужен лист. Я должен взять с собой лист, иначе я не смогу найти дерева.Она в изумлении глядела на него.— Вы собираетесь искать для меня дерево?— Кажется, я ясно сказал, разве нет? — Он зевнул.— Прямо сейчас?— Мне не до твоих вопросов. Голова раскалывается, желудок скрутило, а латы тяжелые, как подъемный мост в этом замке. Скажи мне, где эта чертова корзина.— У окна. — Она поспешила подняться, тщательно обмотав вокруг себя покрывало, и прошла по комнате. — Но вам не нужен лист, я поеду тоже.— Открывай корзину.Tea развязала узлы на крышке и откинула ее.— Там осталось не так много листьев.Он брезгливо взглянул на копошащуюся серую массу.— Боже, они выглядят так же, как чувствует себя мой желудок. — Дай мне лист.Она извлекла половинку листа.— Вот кусок, правда, не очень большой. — Она углядела червяка, прицепившегося к нему, и, осторожно сняв, стряхнула в корзину. — Но вам это не нужно. Я помогу вам найти дерево.Он брезгливо взял лист двумя пальцами и, резко развернувшись, направился к двери.— Ты останешься здесь. — Дверь за ним захлопнулась.Tea поспешно скинула покрывало и натянула платье, затем подхватила сандалии. Она не стала надевать их, а просто взяла в руку и выбежала из комнаты. Камни лестницы, двора холодили босые ноги. Молодой солдат держал лошадь под уздцы, пока Вэр садился на нее.— Я пойду с вами. — Она прыгала на одной ноге, надевая сандалии. — Вы поступаете неразумно. Без меня это может занять у вас много времени.Он не отвечал.— Что, если вы вернетесь не с теми листьями?— Тогда пойду снова и найду те, что нужны.— А я помогу ему. — Кадар выехал из конюшни и направлялся к ним через двор. — Но сомневаюсь, есть ли в этом необходимость, хотя мои глаза так же зорки, как и у моих соколов. Я разгляжу самый маленький листик с расстояния в милю.— Ты также останешься, — сказал Вэр.Кадар покачал головой.— Я тебе нужен.— Мне никто не нужен. Я еду один.Кадар зевнул.— Слишком рано, чтобы спорить. Возьми отряд, и я позволю тебе ехать без меня.Взгляд Вэра не отрывался от гор.— Я не стану рисковать людьми, раз не могу предложить им добычи.Риск? Tea растерянно уставилась на обоих мужчин.— Тогда я вынужден быть с тобой, — настаивал Кадар. — Я должен защищать то, что мне принадлежит.— Я не принадлежу тебе.Кадар послал лошадь вперед.— Надеюсь, у тебя еда в том пакете? Мы же не можем, как черви, питаться листьями.— Ты не едешь.Кадар улыбнулся Tea.— Доверьтесь нам. Мы побеспокоимся, чтобы ваши черви не умерли с голоду.— Это не состязание сильных натур, — холодно сказал Вэр. — Если ты попытаешься проехать через ворота, я выбью тебя из седла без всякого сожаления.— Вэр, я… — Кадар замолк, встретив взгляд Вэра. Он вздохнул. — Как это сложно — владеть таким человеком, как ты. Ты будешь осторожен?Вэр кивнул и направил лошадь к воротам.На нем были доспехи. Tea насторожилась. Зачем кольчуга?— Разве это опасно? Ведь он просто едет в горы.Кадар хмуро смотрел вслед Вэру, пока тот не миновал ворот замка.— Еще очень рано, — пробормотал он. — Возможно, опасность его минует.— Там что, бандиты?Кадар покачал головой.— Нет.Когда Вэр скрылся из виду, Кадар повернулся к ней.— Не огорчайтесь, это не ваша вина. Вы ведь не знали.Она до сих пор ничего не знает, подумала Tea раздраженно. Все это лишено смысла.— Я всего лишь попросила его достать мне немного листьев шелковицы, а вы ведете себя так, словно он направился завоевывать город.Кадар улыбнулся.— Тогда ему пришлось бы собрать армию. Но чтобы завоевать дерево шелковицы, он, как человек чести, не мог никого взять с собой. Он утверждает, что у него нет чести, но вы ведь понимаете, что это неправда.— Я ничего об этом не знаю. Ясно одно, что вы поднимаете слишком много шума из-за какой-то ерунды.— Возможно, вы правы. — Он взял ее за локоть. — Но как бы то ни было, мы ничем не можем помочь ему теперь. Нам остается только ждать. Не желаете ли взглянуть на моих соколов?— Вы занимаетесь соколами? — Она позволила ему увлечь себя к входу в замок? — Для охоты?— Частично для охоты. А еще просто потому, что нравится любоваться их полетом. Нет ничего величественнее и прекраснее на земле, чем сокол, парящий в небе. — Он остановился у входа в замок. — Но прежде всего вам следует разговеться, пост вам ни к чему, вы еще очень слабы.— Сегодня я чувствую себя намного сильнее, просто я немного устала.— Усталость ведет к болезни. Поберегите свои силы. Они понадобятся вам для того, чтобы выращивать своих червей. Вы на самом деле замечательная вышивальщица?— Самая лучшая в Константинополе. — Он прыснул со смеху. Она посмотрела на него с удивлением. — Но это действительно так.— Я и не сомневаюсь. Меня просто восхищает ваша очаровательная, неподражаемая скромность. Нет, правда, я нахожу самоуверенность достойной восхищения. Это как изысканный блеск драгоценности.— Лорд Вэр рассказал вам о нашем разговоре? Я не совсем уверена, помнит ли он что-нибудь из того, что я говорила ему прошлой ночью.— Он помнит все. — Его улыбка погасла. — Иногда это очень мучительно.— Да. — У нее самой в душе немало такого, что она предпочла бы забыть.— Я так и думал, что вы поймете. — Кадар провел ее в большой зал. — А теперь давайте с вами поедим, чтобы вы смогли от всего сердца восхититься моими великолепными птицами. 3 — Это Альенора. — Он достал сокола из клетки. — Ну разве она не красавица? Я назвал ее в честь Альеноры Аквитанской.Птица и в самом деле была великолепная, стройная, с крепким загнутым клювом.— Почему?— Потому что она коварная, неистовая. Она любит свободу и яростно сопротивлялась пленению. У меня ушел почти год на то, чтобы приручить и натренировать ее. — Он усмехнулся. — Впрочем, я справился с этим гораздо лучше, чем король Генрих II, который так и не смог покорить и приручить свою Альенору, а потому он на долгие годы заточил ее в темницу.— Это ваш отец рассказал вам о королеве?— Мой отец оставил моей матери свое семя и больше никогда не возвращался к ней. Мать говорила, что он погиб славной смертью в великой битве с ее народом. — Он улыбнулся, глядя в соколиные глаза-бусинки. — Жаль, что он так никогда и не узнал о своем самом знаменитом деянии — о том, что причастен к моему появлению на свет.Tea с удивлением отметила, что в его тоне не слышалось ни возмущения, ни горечи.— И вы простили его?— Мальчишкой я ненавидел его. Моя мать умерла, когда мне исполнилось пять лет, и мою жизнь на улицах Дамаска не назовешь легкой. Я был воришкой и старался избегать как соплеменников своей матери, так и отца. — Он посадил Альенору в ее клетку и открыл следующую. — Но я сумел подняться над этим.— Как?— Я учился. Я стал воровать науку, как раньше — фрукты на базаре. Я брал уроки у франков, и я учился у народа моей матери. — Он взял в руку другого сокола. — К своему ужасу, я обнаружил, что и те и другие правы… и одновременно не правы во многом. Как можно ненавидеть, если не существует такой правды, которую нельзя было бы подвергнуть сомнению или оспорить? — Он протянул ей вторую птицу. — Это Генрих. Он не такой неистовый, как Альенора, и у него нет ее целеустремленности. Она никогда не отступится, если преследует добычу. Я вообще обнаружил, что самочка часто бывает более решительной и настойчивой, когда полностью расправляет крылья. — Он встретил ее пристальный взгляд. — Разве вы сами этого не замечали?Его последние слова относились уже не к птицам. Она ответила:— Но вначале она должна расправить крылья. — И затем добавила: — А кроме того, всегда находится кто-то, кто хотел бы посадить ее в клетку и использовать в своих целях. Даже вы, Кадар.Он кивнул.— Да, такова природа мужчины. — Он посадил сокола в клетку. — Но когда их задача выполнена, я отпускаю их на свободу.— А их задача — это охота?— В действительности, перехват. — Он тщательно запер клетки. — Саладин и некоторые французские предводители используют почтовых голубей, передавая через них приказы своим отрядам. И мы решили посылать соколов, чтобы быть уверенными, что голуби никогда не долетят по назначению.Кадар говорил очень спокойно и рассудительно, а у девушки прошел мороз по коже. Перед ее глазами вспыхнула яркая картина: неистовая Альенора яростно бьет несчастного голубя в небе.— Жизнь — это всегда битва. Тут ничего не поделаешь. Остается лишь выбрать сторону, на которой будешь сражаться, — сказал Кадар, прочитав ее мысли. — Долетит голубь до цели, погибнут одни люди, остановит сокол голубя — погибнут другие.Его голос был ровен. И все же она как бы внезапно открыла другую, суровую, темную, половину души Кадара.— И вы выбрали сторону лорда Вэра?— В настоящее время. — Он усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8