Мне так хотелось прочитать по его лицу, что он знает наверняка.
– Вы это утверждаете? И можете присягнуть?
Я как можно естественней рассмеялся.
– Присяга? Да какое это имеет значение?
Следователь резко поднялся с места и приблизился к окну. Его круглые глазки превратились в узкие щелочки.
– Вы правы, это не главное. Это всего лишь звено в цепи неоспоримых доказательств.
– Каких? – Я, последовав его примеру, тоже резко вскочил с места.
Он медленно повернул ко мне голову – его брови в удивлении поползли вверх, словно он впервые заметил меня.
– Каких? Ах, да, вы ведь еще не в курсе. Сегодня ночью нашими сотрудниками был произведен обыск в квартире Василисы Вороновой.
– Ну и?! – Мое терпение лопнуло, и я готов был броситься на невозмутимого следователя.
Он не торопился говорить: медленным шагом прошелся вдоль кабинета, внимательно изучил плакат, вновь посмотрел за окно. И наконец приблизился ко мне. Почти вплотную. И, дыша мне в лицо мятной зубной пастой, выдал:
– Сегодня ночью во время обыска в квартире Василисы Вороновой был обнаружен цианистый калий. Вскрытие трупа показало, что именно этим цианидом и был отравлен Стас Борщевский. Яд был надежно спрятан. Во флаконе из-под духов. А флакон находился в коробочке, запечатанной профессионально, почти по-фабричному. В общем, довольно ловкое укрытие. Преступник рассчитывал, что в случае обыска новые, нетронутые духи никто не будет вскрывать. Хитроумно, но чисто по-женски. Женщины преувеличивают значение дорогих вещей и зачастую считают их неприкосновенными. Но мужчинам, проводящим обыск, на это ровным счетом плевать.
Голос Стеблова раздавался как бы издалека. Мой мозг в эти минуты плохо воспринимал значение его слов. Я тупо смотрел на краснощекое гладкое лицо, дышащее на меня мятой, и мне даже подумалось, что он пользуется не просто мятной пастой, а и ополаскивателем для полости рта. И я даже хотел у него спросить, зачем он это делает, если не пьет и не курит. Но вовремя опомнился, услышав слово «преступница». Подумалось как-то рассеянно, нехотя: «Это он, наверно, про Васю». Мне уже расхотелось размахивать кулаками. Драться. И скрежетать от негодования зубами. Порфирий, видимо, был мастером по части таких заявлений и отлично знал реакцию на них. Поэтому он без опаски подошел вплотную ко мне, дыша мятой. Свою речь он завершил так:
– Василиса Воронова задержана по обвинению в преднамеренном убийстве. Ее дело будет заслушано в суде. Затем ей объявят приговор.
Я так же тупо стоял, глядя ему в лицо. И ни одним жестом, ни одним словом не выдал своего волнения. Я был потрясен. Васька? Неужели это она? Но зачем? Ведь она любила меня. Зачем ей понадобилась смерть Стаса? Ну зачем? Черт побери этих баб!
– Вы что-то сказали, – промурлыкал Порфирий, глядя на меня с нескрываемым сочувствием. Мне даже показалось, что он готов в знак примирения и утешения протянуть мне конфетку.
– Я сказал: черт побери этих баб! – в сердцах высказался я.
– Ну, черт и без вас как-нибудь разберется.
– От всей души желаю ему удачи! – И я быстрым шагом направился к выходу.
– Задоров! – окликнул меня Порфирий, когда я уже взялся за дверную ручку,
Я в недоумении обернулся. Что еще он может сказать? Чем обрадовать?
– А ведь вы совсем недавно были уверены в невиновности девушки. Вы всегда так быстро меняете мнение о человеке?
– Мне в этом успешно помогает закон.
– Я рад, что вы так доверяете нашему закону, – с явным сарказмом сказал Порфирий.
– Я вас не понимаю.
Если честно, я вообще ни черта не понимал. Что он хочет сказать, этот ярый блюститель порядка?
– Да я так, ни о чем. Может, вы желаете поменять показания относительно факта вашего поцелуя перед выходом на сцену? И сказать точно, кто кого окликнул? Этот фактик, ох, уж как бы помог нам расставить все точки.
Он провоцировал меня. И все же я смутно догадывался, что он ведет двойную игру. Но какую? Либо действительно хочет, чтобы я поставил последнюю точку в приговоре Василисе, либо проверяет меня на малодушие. Нет, в любом случае, малодушия во мне никогда не было, хотя и большими достоинствами я не мог похвастаться. Почему я так быстро сдался? Только полный идиот способен слепо доверять закону, который не раз и не два грубо ошибался. Или я все же изначально подозревал, что Вася способна на… Фу, и слово-то невозможно выговорить.
Ну, да. Где-то в глубине души, несмотря на привязанность к девушке, я сомневался в ее невиновности, и на эти сомнения меня натолкнула Оксана. Поэтому, когда Стеблов на блюдечке преподнес улики против Васи, я окончательно сдался.
Ну и классный я парень! Своими мозгами лень пошевелить, зато мгновенно поверил Оксанке, как кошке, ревнующей меня. И свято уверовал в закон, о справедливости которого можно спросить у Вано. Нет, хватит, Ник. Ты не такой уж плохой парень и не настолько глуп, как это может показаться на первый взгляд. И девушку ты любишь. И веришь ей. Она хорошая девушка. Она не способна на подлость, не говоря уж о другом. Значит, первым делом, чтобы окончательно развеять все сомнения, ты должен повидаться с ней. А уже потом поговорить с Вано, который наверняка объяснит, как весело отбарабанить срок за не совершенное преступление. Возможно, это прочистит твои мозги, Ник.
– Юрий Петрович, – как можно вежливее обратился я к следователю. – Менять показания я не собираюсь. Не рассчитывайте на это. И прошу выполнить одну просьбу – разрешите мне как можно скорее поговорить с Василисой. Думаю, это возможно? Это в ваших силах?
– О, вы еще не знаете, что в моих силах. – Глазки Стеблова лукаво заблестели. – Конечно, конечно, Никита Андреевич. Она тоже хотела вас видеть. То ли о чем-то попросить, то ли… Ну, да, прошу. – И он широко распахнул дверь кабинета, пропуская меня вперед.
Когда я просил о свидании с Васей, я еще не давал себе отчета в смысле происходящего. Моя просьба была вызвана только желанием поскорее увидеть девушку и, насколько возможно, помочь ей.
Я даже не задумывался, где может состояться это свидание. Вернее, я понимал но должным образом не мог представить. Во-первых, Бог меня миловал от тюрьмы, как, впрочем, и от других неприятностей в этой жизни. Во-вторых, мое природное легкомыслие не могло нарисовать страшных картин этого заведения и не давало даже думать об этом. Я просто спешил увидеть свою любимую, словно наше свидание должно состояться в парке культуры и отдыха. И, только отворив дверь городской тюрьмы и протянув пропуск охраннику, я понял, куда попал.
Прежде всего меня ужаснули не эти голые стены. Не этот бесконечный пустой коридор. Не скрипучий пол. И не могильный холод. Меня ужаснула замкнутость пространства. Здесь не хватало воздуха. Здесь я чувствовал себя загнанным в клетку. И еще – безысходность. Казалось, за каждым шагом следят, и нет смысла прятаться от этих настороженных взглядов, от дыхания в затылок. Мир за этими стенами казался совсем иным, несмотря на то, что я всего лишь мгновение назад переступил порог комнаты для свиданий.
Я понял: здесь царствуют свои законы, свои правила быта. Но самое жуткое, что витало в воздухе, – это ощущение, что ты в этих стенах навсегда. Навсегда. И ничто, и никто не поможет выбраться отсюда. Стены давят на тебя со всех сторон. И пространство каждую секунду сужается. И хочется биться головой об эти стены. И кричать. Но ты нем. У тебя перехватило дыхание. Тебе страшно, потому что ты одинок, потому что бессилен что-либо изменить, потому что замкнутое пространство – это конец. И глаза – за твоей спиной. И дыхание в спину – не твоих друзей. Не сочувствующих тебе. Ты одинок…
– Вася, Васенька, девочка моя…
Я крепче и крепче прижимал ее к своей груди. Гладил ее волосы. Целовал мокрое от слез лицо.
– Васенька, ну же, успокойся, все будет хорошо. Вася…
Она плакала у меня на груди и сквозь слезы повторяла одну и ту же фразу:
– Помоги мне, Ник! Ну, пожалуйста, помоги. Ты же все можешь, я знаю. Помоги мне, Ник…
Мы говорили что-то невпопад, обнимались, потом опять говорили. У меня и мысли не возникло спросить ее: «Скажи честно, ты виновата?» А она не разу не спросила меня: «Скажи честно, ты мне веришь?» Она была уверена, что я не сомневаюсь в ее непричастности к убийству, и мне стало мучительно стыдно, что такие мысли посещали меня. В общем, когда мы вдоволь наобнимались и наговорились о пустяках, время свидания подошло к концу. И я понял, что в крайне серьезной ситуации мы по-прежнему ведем себя как дети. Ну, ладно еще она, а я, мужик, вызвавшийся помочь ей! Так ведь ничего путного и не смог узнать, ни одной зацепки, которая навела бы меня на правильный след.
– Ох, Васька, – выдохнул я, когда мне «мягко» указали на дверь. – Я должен уйти. Прошу об одном: постарайся вспомнить что-нибудь важное. Ну, хоть малюсенький фактик, доказывающий твою невиновность. Ну, я не знаю. Хотя бы… Ну, кто, к примеру, мог подложить тебе в дом бутылочку с ядом.
– Ник, я хотела… Ну, в общем, у тебя нет времени… Это долго объяснять… Я постараюсь. Но не про это. Это как бы…
Я нахмурился.
– Что ты хочешь сказать?
– Тебя зовут, Ник. Ты иди. И не волнуйся. Запомни одно, я ни в чем не виновата. Абсолютно ни в чем. – Ее голос стал твердым. Слезы на лице высохли. Губы плотно сжались. – Постарайся помочь мне. Запомни, только ты мне сможешь помочь, потому что все факты против меня. Но ты один способен не поверить этим фактам. Вернее, верь им, но постарайся отыскать и другие. Хорошо? Иди, Ник. И еще принеси мне вещи. Вот список. А ключ отдаст Порфирий.
– Кто? – не понял я.
– Ах, да… – Она впервые за наше недолгое свидание улыбнулась. – Порфирием здесь называют следователя Стеблова. Удачная кличка, правда?
Я не представлял с чего начинать поиски фактов «за Васю», а не наоборот. Безусловно, необходимо поговорить с Вано. Он имел дело с законом. Следовательно, знает его слабые стороны. Но я не знал, где живет мой приятель, поэтому наша встреча откладывалась до вечера – я мог встретить его в клубе. Так же мне было необходимо тщательно продумать вопросы к Васе, но их мне может подсказать только Оксана.
Первым делом я решил отправиться к Васе домой, чтобы захватить нужные вещи. Мне было грустно ехать туда: я вспоминал, как еще совсем недавно мы были там вместе. Но я старался гнать от себя мрачные мысли.
Руки мои дрожали от волнения, когда я открывал дверь ее квартиры, и ключ долго не мог попасть в замочную скважину. За дверью наверняка все было по-прежнему. Та же простенькая мебель. То же окно, в которое бились лучи осеннего солнца. Те же вещи, которые я должен собрать. Там наверняка все было по-прежнему. Не было только Васи. Наконец, собравшись с духом, я отворил дверь. И переступил порог Васиного дома…
…Все произошло в считанные секунды. В считанные секунды у меня возникло чувство, что в квартире кто-то есть. В считанные секунды я ощутил опасность. В считанные секунды сработал инстинкт самосохранения. И когда что-то тяжелое обрушилось на меня с невероятной силой, я успел обхватить голову руками и потерял сознание…
Точно не знаю, сколько времени я пролежал в забытьи. Очнувшись от резкого запаха нашатырного спирта, я с трудом разомкнул слипшиеся веки. Голова и руки так болели, что я не нашел сил удивиться, увидев склонившееся надо мной небритое лицо Вано. В одной руке он держал перед моим носом бутылочку с нашатырем, а другой прикладывал лед к моей налитой свинцом голове.
– Слава Богу, очнулся, – услышал я словно издалека его бас. – Погоди, сейчас полегчает.
Мне действительно стало легче благодаря льду, пронизавшему холодом мою больную голову. Я даже сделал попытку подняться, но не рассчитал силы и вновь бессильно опустился на пол.
– Ты погоди, не спеши, – продолжал гудеть Вано. – Я тебе помогу.
Он, обхватив мое ослабевшее тело своим ручищами, помог мне добраться до дивана. И, устроившись на нем, к тому же после выпитых трех таблеток аспирина и рюмки коньяка, я действительно почувствовал себя легче. Добрый Вано так услужливо суетился возле меня, словно всю жизнь проработал не скульптором, а братом милосердия.
– Вовремя же ты появился, дружище, в Васином доме, – прохрипел я. – Иначе мне наверняка бы пришлось предстать перед Всевышним и отчитываться за все грехи. А у меня их столько, что, думаю, и загробной жизни не хватило бы на их искупление. Так что искренне благодарю.
– Сначала благодари себя, – усмехнулся Вано и указал своим толстым пальцем в угол, где валялась какая-то статуэтка.
– Что это? – нахмурился я.
Вано принес мне эту непонятную вещицу.
– Это именно то, чем тебя хватанули по башке. И, между прочим, запросто могли убить. Особенно если бы попали в нужное место. Но ты, видимо, счастливчик. И инстинкт у тебя работает, как у зверя. – Вано кивнул на мои руки, постепенно синеющие. – Больно?
Я молча взял статуэтку из рук Вано и стал внимательно ее рассматривать.
– М-да, Вано, – задумчиво протянул я, – это гораздо серьезнее. Ты не заметил?
Вано тупо уставился на статуэтку, ничего не понимая.
– А что я должен был заметить? Капли крови на этой железной тетке?
Я внимательно смотрел на Вано и, насколько позволяла больная голова, размышлял. Странно. Вано, как мне известно, скульптор. Почему он не проявил никакого интереса к этой работе? Ведь это не просто железная тетка. Я не художник – я всего лишь артист, и то сразу сообразил, что у нас в руках очень ценная вещь, выполненная старинным мастером.
Это бронзовое изваяние Афродиты – древнегреческой богини любви и красоты. Классическая фигура в тунике, опоясанной позолоченным поясом, в котором, по преданию, заключены и любовь, и желание, и магическая сила страсти. Она стояла на бронзовом постаменте, усыпанном позолоченными фиалками, розами, лилиями и нарциссами очень тонкой работы. Ее голова была увенчана позолоченной диадемой, а тонкую длинную шею украшало позолоченное же ожерелье. Это была великолепная, поистине ювелирная работа мастера. И я это сразу же оценил, хотя не мог определить ни время, когда жил мастер, ни тем более имя самого скульптора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48