– Я пошла к нам, – сказала Люська. Она протянула руку и взяла его за пальцы. Ее рука была невесомой и пальцы такими тонкими, что страшно было ей сделать больно. – Дверь открыта, а дома никого. И вещи унесли. Кто унес вещи?
– Не знаю, – сказал Егор. – Какие-то вещи здесь остаются, другие исчезают. Разве нам с тобой понять?
– А что случилось? – На этот раз Люська спрашивала без упрямства, просто с интересом.
– Я тебе объяснял.
– Да, ты объяснял, – согласилась печально Люська. – Только я с самого начала не поняла, а теперь тем более не понимаю. Я бы обратно вернулась.
– А ты хочешь?
– Здесь так плохо.
– Здесь плохо, – согласился Егор.
– Куда мы пойдем?
– Ты устала?
– Нет, только хочу спрятаться. Может, в метро спрячемся и ты мне все расскажешь?
– Не надо в метро, – сказал Егор.
Если есть муравьи, подумал он, то могут быть и крысы. И всякие гады. Вернее всего, они таятся в темных местах. Так что лучше оставаться на свету.
Они вышли под аркой на проспект. Лишенный деревьев и снега, лишенный машин и людей, проспект стал невероятно широким и тоскливым. Казалось, что до домов на той стороне не добежишь.
– Скорей бы люди возвращались, – сказала Люська. – Если бы была золотая рыбка, я бы ее попросила, чтобы люди возвратились.
У закрытого железными ставнями коммерческого киоска возилась какая-то фигура. В руке у этого человека был лом. Человек был странно одет – в черное длинное пальто без одного рукава, вместо него был виден оранжевый рукав рубашки.
Волосы у человека были серыми, они окружали тусклым венчиком блестящую лысину.
– Пойдем отсюда, – сказал Егор.
– Погоди, – возразила Люська. – Давай посмотрим, что он делать будет.
Человек ковырял ломом в замке ставня, поддел ее и с натугой рванул. Ставень страшно заскрипел, замок отлетел и со звоном упал на тротуар.
Ставень открылся, и оказалось, что за стеклом палатки осталось немало бутылок.
Человек с размаху ударил ломом в стекло. Несколько бутылок вывалилось наружу. Человек подхватывал падающие бутылки. Одну сунул в карман пальто, вторую за пазуху. Третью держал в руке. Лом мешал ему, но человек с ним не расставался.
Теперь, когда он обернулся, можно было увидеть его лицо, мятое, серое, как и волосы. Все в нем было обвислым – нижняя губа, нос, щеки.
Егор попытался закрыть собой Люську, но она вырвалась.
– Пыркин! – крикнула Люська. – Ты что здесь делаешь?
– Люська! – Пыркин обрадовался. – Ты меня помнишь, скворец?
Пыркин с трудом закинул лом на плечо. Егор заметил, что он бос, но ноги у него такие грязные, что не сразу сообразишь, ботинки это или пальцы наружу.
– Пыркин, – спросила Люська, – ты зачем хулиганишь?
– А я не хулиганю, – с достоинством ответил Пыркин. – Я делаю тщетную попытку. А кто с тобой?
– Это Егор, – сказала Люська. – Он меня в метро нашел. А что случилось?
– В каком смысле, скворец?
– Где все люди?
– Нету людей, – грустно произнес Пыркин, покачнулся, лом вырвался у него из руки, скользнул по спине и грохнулся об асфальт. – Мы с тобой, Люська, оказались на том свете. Хотя есть и другие теории, с которыми ты имеешь возможность познакомиться.
– Пыркин раньше учителем был, – сообщила Люська, пропустившая мимо ушей сентенцию о том свете. – А потом спился.
– А собачку мою не видели? – спросил Пыркин. – Черная такая собачка Жулик. Может, сманили? Нелюди его не любят.
– Нет, не видели, – сказала Люська. – Не было у тебя никогда собачки.
– Это в той жизни не было, – сказал Пыркин.
– А он у нас во дворе жил, – сообщила Люська Егору. – В прошлом году пропал.
– В позапрошлом, – поправил ее Пыркин. – Под Новый год. Сегодня справляем вторую годовщину моего пребывания на том свете.
Егор понимал, что никакой это не тот свет. На том свете трубят ангелы и так далее. Это для религиозных людей. А Егор не был религиозным человеком.
– Точно, под Новый год, – согласилась Люська. – Его с милицией искали. Овчарку приводили, честное слово. Сама черная, а брюхо серое. Не веришь?
– А Жулик весь черный, – сказал Пыркин.
– Не нашли? – спросил Егор. Вопрос казался странным. Если он здесь, то, конечно же, не нашли. Но Егор спрашивал не зря. Ему интересно было узнать, не остается ли что-нибудь от человека в том, настоящем мире? А вдруг это и в самом деле царство мертвых? Тогда должны были найти труп Пыркина. А перед ними сейчас – его душа.
– Не нашли, – сказала Люська. – Мать говорила, что и хорошо, что пропал. Он как напьется, дикий становился, безумный.
– Вот это лишнее, скворец. Пыркин теперь – другой человек. И вы, молодой человек, не обращайте внимания на детский лепет. Людмила светлая, но замученная жизнью девочка. Не исключено, что мы имеем дело с генетическим дефектом, – заявил Пыркин.
– Какой еще дефект! – обиделась Люська.
– Ну что, вспомним старое? – спросил Пыркин и, поднеся к зубам бутылку водки «Русская», сорвал крышечку. Затем коротко и энергично взболтал водку и воткнул горлышко себе в рот, как будто кормил младенца детским питанием.
Голова Пыркина запрокинулась, кадык ходил по горлу, вот-вот разорвет кожу! Егор и Люська смотрели как завороженные. Водка в бутылке колыхалась, втягиваясь, как в воронку, в горлышко, и пропадала в Пыркине. Когда оставалось около половины, Пыркин вдруг оторвал горлышко от губ и, неловко замахнувшись, кинул бутылку. Она разбилась об асфальт, брызги стекла и жидкости разлетелись букетом, напомнив Егору, как прыгал из окна самоубийца.
– Чепуха, чепуха и всяческая чепуха! – закричал Пыркин, закашлялся и стал отплевываться. Это было неприятное зрелище.
Люська сказала:
– Пойдем отсюда, бог с ним. Алкоголик.
– Не уходите! – откашлялся Пыркин. – Я не пью вовсе. Это так, для памяти.
– Ничего себе память! А еще учителем был, – сказала Люська.
– Ничего ты не понимаешь, – ответил с чувством Пыркин. – Скорбь моя происходит оттого, что здесь нельзя насытить желудок и напоить мою голову. Здесь нельзя напиться, отключить мозги и забыть об ужасной своей судьбе. Понятно?
– Понятно, – сказала Люська, хотя не поняла.
– Эх, одно утешение, что вкус остался.
– Вы только из-за вкуса пьете? – спросил Егор.
– А ты попробуй, давай я тебе другую бутылку открою. Ты попробуй, внутрь проходит, а реакции никакой. Хоть ведро выпей. Дать попробовать?
– Егор, не смей и думать! – приказала Люська, опытная в обращении с пьяницами. – Это так начинают с глоточка, с рюмки. А потом вся жизнь будет поломанная.
– Не буду я пить. Видите, – сказал Егор, улыбнувшись, потому что его вдруг тронула забота Люськи.
– И правильно, – сказал Пыркин. – Мне больше останется.
Он громко засмеялся, хотя смеяться ему не хотелось.
Потом оборвал смех, и сразу стало тихо. Тишина напомнила, что они здесь одни.
– Ну пошли, что ли, – сказал Пыркин.
– Куда? – спросил Егор.
– Вам здесь оставаться нельзя. Сожрут, убьют, издеваться будут. Пошли к нам. На передовой пост империи.
– А вы там не пьянствуете? – спросила Люська.
– Объяснили же тебе! Рады бы пьянствовать, но водка на мозг не действует. Ну, пошли, пошли, а то кто-нибудь придет.
– Пошли, – сказала Люська и, взяв Егора за руку, потянула за собой.
Пыркин пошел впереди.
– Тут недалеко, – сказал он. – У речки живем. На Воробьевых горах, у речки.
– На Ленинских горах? – догадался Егор.
– Называй как знаешь. Может, они и Ленинские, если он с Огаревым тут клятву давал на верность народу.
– Нет, – попался на удочку Егор. – С Огаревым тут клятву давал Герцен.
– Точно, – хмыкнул Пыркин. – Ленин давал клятву с Троцким.
И громко засмеялся. Пыркин не умел иначе смеяться. Он смеялся, широко открыв рот, зубы наружу, щеки трясутся, нос болтается – ну как будто индюк смеется. Только очень отощавший индюк.
Пыркин наступил на стекло, подпрыгнул, задрал ногу и стоял на одной, выковыривая стекло из черной подошвы.
Они прошли мимо круглой громады нового цирка, некоторые стекла его были еще целы. Слева поднимался из пустыря университет, справа пошли причудливые здания Детского музыкального театра. Когда переходили улицу, Егор непроизвольно посмотрел налево.
– Нет здесь троллейбусов, – сказал Пыркин.
За бензозаправкой у Дома пионеров стояло несколько избушек. Еще одна деревня. Пыркин немного прихрамывал, горлышко бутылки высовывалось из кармана пальто. Люська семенила рядом с ним. Егор чуть отстал и попытался прогнать это бредовое видение. Он зажмурился и сосчитал до десяти. Дальше считать не решился, чтобы не упасть. Открыл глаза, но ничего не пропало: на фоне серого неба шагали две фигуры. Впереди сутулый Пыркин в черном пальто, один рукав оранжевый, за ним в клетчатом пальтишке девочка Люська.
– Ты в каком классе учишься? – спросил Пыркин, не оборачиваясь.
– В девятом.
– Может быть, я тебе буду курс истории читать, – сказал Пыркин, – чтобы ты не отставал от программы. Мы тебе и физика найдем. Есть у нас один.
Егор пожал плечами – предложение звучало глупо.
– Меня называй Вениамином Сергеевичем, – сказал Пыркин. – Я не люблю, когда по фамилии называют старших, словно алкоголика какого-то.
– А здесь много людей? – спросил Егор.
– Есть люди, – ответил Пыркин.
– А вас с милицией искали, – почему-то повторила Люська. – Овчарку приводили.
– Слышал, слышал! – сказал Пыркин. По мере приближения к реке он становился трезвее и собраннее. – К сожалению, у меня сманили Жулика. Это была очень нужная собачка. В экспедиции никогда без Жулика не ходил. Жулик нелюдей чует.
– Кого?
– Увидишь, – сказал Пыркин. – Без них не обойдешься. Из-за них, скажу тебе, кроме меня, никто из наших в экспедицию не ходит.
Дорога нырнула вниз, прорезая обрыв к реке, но они пошли стороной, по голому крутому склону.
– Они поджидают у бывшего эскалатора, – сказал Пыркин. – Там и сидят.
– Объясните нам, кто такие и почему сидят, – попросил Егор.
– Некогда. Постараемся их обойти.
Он вынул из кармана бутылку, держа ее за горлышко как гранату.
– А нам что делать? – спросила Люська.
– Вам меня слушаться. Когда скажу бежать – бегите. Главное – прорваться к Москве-реке. Но если мы пройдем на цыпочках, может, обойдется.
Они спустились ниже, и тут, как назло, Люська раскашлялась.
– Молчи! – зашипел Пыркин. – Ты нас всех погубишь.
По закону подлости Люська просто заходилась в кашле.
– И зачем только я вас с собой взял! – воскликнул Пыркин.
За сухим одиноким деревом пробежала тень. Замерла, исчезла. Но Егор почувствовал, как тень смотрела на него.
– Все, – сказал Пыркин обреченно. – Нас обнаружили.
– Это фашисты? – спросила Люська, переведя дух.
– Это нелюди, – ответил Пыркин. – Хуже сионистов проклятых.
Такие слова в устах учителя, даже спившегося учителя, звучали необычно.
– Эх, Жулика нет. – Пыркин пошел вниз, размахивая бутылкой. – Держитесь ко мне ближе. Сейчас будем совершать бросок.
Они перевалили через незаметный пригорок, и перед ними открылась река. Слева она широкой серой лентой обходила стадион в Лужниках, справа был Метромост. У первой опоры Метромоста стояла голубая бытовка, оставленная рабочими.
– Хижину «Последний приют земледельца» видите? – Пыркин показал на бытовку. – Вот до нее нам и надо добежать. Это только кажется, что до нее недалеко, – бросок может растянуться на всю оставшуюся жизнь.
Пыркин кинулся вниз к реке, размахивая оранжевой рукой, мелькая черными пятками и подвывая, как обиженный щенок.
Это было похоже на детскую игру в войну.
Егор несся следом, думая только о том, чтобы удержаться, не потерять равновесия и не покатиться кубарем под откос. Рядом бежала Люська. И вдруг этот полет прервался. Егор врезался в Люську, крепко схватил ее, чтобы обоим не свалиться дальше. Пыркин сидел на земле, поджав босые ноги и размахивая бутылкой.
– Долой! – кричал он. – Уничтожу, исчадия ада!
Призраки подкарауливали людей здесь, посреди спуска, когда некуда было деться. Наверх – сто метров, вниз – сто метров склона. А здесь площадка, по краям которой стоят три трухлявых пня.
Призраки были не настоящими и не театральными. Это были какие-то наброски, воспоминания о людях, клочки тумана, ошметки студня. Они стояли полукругом, и, хотя лиц у них не было, казалось, что призраки улыбаются.
Разглядев их, Люська уткнулась лицом в плечо Егора, чтобы их больше не видеть. Егор и сам был бы рад так сделать. Призраки вызывали первобытный животный ужас.
– На прорыв! – завопил Пыркин, метнул бутылку вперед, она раскололась на части, и земля вокруг сразу потемнела.
Призраки отшатнулись или отодвинулись на шаг, наверное, от неожиданности. И тут же опять шагнули к людям, еще ближе, чем раньше. От них шло электричество – уже кололо кончики пальцев.
Егор обнял Люську, которая старалась вжаться в него. Он искал разрыв между призраками, но путь назад был отрезан. Там уже скопились другие, они покачивались, сливались и делились, как амебы.
– Прощайте, товарищи! – крикнул нелепый Пыркин.
И тут сверху раздался звонкий, залихватский лай. Так лают только беспородные дворняжки – существа глупые и даже истеричные.
Комком черной шерсти сверху несся маленький лохматый пес.
Призраки раздались, рассыпали строй и стали превращаться в воздух, таять, как ночные льдинки в весенней воде.
Пыркин быстро пришел в себя.
– А я что говорил? – произнес он назидательно. – Подкрепление приходит в последний момент, когда на шею героя уже наброшена петля. Где тебя, сукин сын, носило?
Пес прыгал, крутился, умудрился сделать сальто, обнюхивал Люську. Поднялся на задние лапы и, бешено молотя хвостом, пытался дотянуться до руки Егора. Егор погладил пса, и тот пришел в полный восторг – завалился на спину, все четыре лапы в стороны.
– Жулик, забываешь, кто здесь твой хозяин и повелитель! – строго сказал Пыркин. Но Жулик не обременял себя такими проблемами. – По какой-то загадочной причине эти нелюди не выносят собачьего запаха, – пояснил Пыркин. – Почему, скажи мне?
– А кто они такие? – спросил Егор.
– Бог их знает. Неизвестное природное явление. А вернее всего – остатки людей, которые жили здесь, да все вышли.
– Куда вышли?
1 2 3 4 5 6 7 8