– Ты с ума сошел! У меня же тарелок не хватит.
– Не бойся, я к тебе не приду. Мне нужно только, чтобы они не волновались.
– Не валяй дурака. Они тут же потребуют тебя к телефону, чтобы ты сам все объяснил. А откуда я тебя возьму?
– Ну, тогда скажи, что я только что от тебя вышел. Поехал домой.
– От меня к тебе почти час ехать. Все пропустишь. Ты что, хочешь Новый год на улице встретить?
В голосе Сергея звучала тревога. Он такой же, как все. Он не может отказаться от общего веселья.
– Позвони, пожалуйста, чтобы им Новый год не сорвать.
– Вот сам и позвони. Не буду врать.
– Я не могу, у меня больше жетона нет.
– Что? Сорвалось? С магнитофоном.
– Сорвалось.
– Ну, вот видишь! Я же предлагал поехать вместе.
– Пустой номер. Его без гранатомета не проймешь.
– Послушай, иди домой. Под Новый год все добрые. Бить же не будут!
– Меня никто никогда пальцем не тронул.
– Вот видишь.
В трубке послышалась возня, словно туда залез большой жук, потом девичий голос закричал:
– А это кто? Кто говорит? Приходи к нам, незнакомец.
– Я незнакомка, – ответил Егор и повесил трубку. Так он и не понял, позвонит Серега или стушуется. Без четверти двенадцать.
Окна отсюда не видны, надо вернуться во двор. Но зачем? Затея с Калугой и Сочи была мальчишеством, тебя снимут с поезда милиционеры и как малолетнего хулигана вернут папе с мамой.
Может, и в самом деле возвратиться, надеясь на то, что Новый год склоняет людей к доброте? Склоняет, но только до третьего тоста. А потом начнется! И все это оттого, что родители Егора не любят. И давно уже не любят. Наигрались, а теперь не ведают, как избавиться. Помнишь, как в ноябре отец сказал: «Жалею, что не отдал тебя в Суворовское училище!» Если Егора не станет, им только легче – отец давно мечтает о кабинете. Теперь займет его комнату. И с чего Егор решил, что они кинутся искать по моргам? Они выполнят свой долг, не найдут и будут жить в ореоле мучеников. «Знаете, они потеряли сына! Пропал без вести! Несчастные родители! Правда, мальчик был трудный...»
Стало холодно. Под утро, наверное, ударит мороз. Так что ночевка в сугробе нас не устраивает.
И тут Егор вспомнил – есть место, куда ребята бегают покурить, а те, кто повзрослее, – целоваться.
Площадка перед чердаком! Вряд ли кому придет в голову забираться туда в новогоднюю ночь.
Егор перебежал через газон, заваленный слежавшимся снегом, переждал за машинами, пока в подъезд вваливалась целая семья, причем папаша тащил длинную худосочную елку. Что они, ее ночью наряжать будут?.. Ну вот, вроде путь свободен.
Егор вошел в подъезд. Лифт долго возвращался сверху. Егору все казалось, что сейчас за спиной стукнет дверь подъезда и кто-нибудь из гостей или соседей спросит: «А ты что здесь делаешь?»
Наконец двери лифта разъехались. Егор шагнул внутрь, и рука, не подчиняясь мозгу, нажала на кнопку пятого этажа.
Только доехав, Егор спохватился, что ему надо выше.
На девятом, последнем, этаже Егор вышел из лифта. Четыре квартиры и ажурная железная лестница наверх к чердаку.
Егор задержался у лифта, стараясь среди торопливых – ведь последние минуты – звуков угадать те, что доносились с пятого этажа. Да что услышишь, если дверь в квартиру закрыта!
Егор не пошел на чердачную площадку, а начал спускаться по лестнице – как во сне. Не хотел, а спускался. Восьмой этаж, седьмой... этажом ниже остановился лифт, застучали шаги, звонок в дверь – нервный, отрывистый, – и следом раздался взрыв голосов:
– Успели! Какое счастье! Что случилось? А мы уж думали...
Они-то успели. Теперь вместе со всеми поедут на поезде «Новый год». Кому-то это кажется счастьем...
Егор подождал, пока дверь захлопнется и отрежет звуки. Затем пошел дальше. Нет, он не собирался к себе – только дойдет до двери, а там... Егором овладела тупость.
Ноги сами принесли его к двери. Он постоял, рассеянно водя пальцем по медным шляпкам гвоздей, рассекавшим ромбами черный дерматин, которым была обшита дверь. Ничего не разберешь. Только гул голосов.
Рука сама достала ключ, сунула его в скважину и повернула. Дверь беззвучно отворилась. В прихожей было много шуб и пальто – они перегрузили вешалку и лежали грудой на стуле. А рядом, как в магазине, стояли строем женские сапоги.
Из большой комнаты доносились голоса. Если говорят о нем – он шагнет дальше.
Голос Бори Семиреченского:
– Ну, у всех налито? Артур, телевизор включил?
– Включаю.
Голос отца:
– Садитесь, а то упустим.
Нина:
– Ну, кто же откроет шампанское? Где настоящие мужчины?
Но мать? Она-то думает о Егоре?
Вот ее голос:
– Боря, положи себе рыбки, ты имеешь гадкую манеру не закусывать.
– Это я только нечетные не закусываю. А четные запиваю!
Все засмеялись. Сквозь смех несся ровный гул – Егор представил, что на экране телевизора видна Спасская башня.
Звон бокалов, смех, шум телевизора, кашель... А где же Егор? Его забыли? Оставили на платформе?
Пальцы все еще сжимали ключ.
Никто не почувствовал, что несчастный, потерянный человек стоит от них в трех метрах. Да при чем тут чувства? Все люди несутся к границе года. Сейчас поднимут бокалы, содвинут их разом... В новом году они отлично обойдутся без него.
И в этот момент Егор понял, что надо сделать.
Егор отступил из прихожей, захлопнул за собой дверь и кинулся вниз по лестнице. Начали бить куранты.
Он точно знал, что, когда он выбежит из подъезда, диктор торжественно произнесет: «С Новым годом, дорогие друзья!»
Он не услышит последнего удара часов и возгласа диктора.
Дверь подъезда сама приоткрылась, пропуская его.
Вокзал опустел. Поезд ушел и унес с собой не только веселых туристов, но и весь мир, к которому они принадлежали.
Егор не слышал, как за спиной закрылась дверь подъезда.
Он пошел вперед и через двадцать шагов остановился.
За те минуты, пока он был в доме, снег на дворе стаял.
Двор выглядел серым, грязным, осенним, и небо над головой было затянуто сизыми тучами, которые быстро неслись над крышами.
Ночь кончилась, но день не наступил.
Это был мир сна, но Егор знал, что не спит. Он мог бы ущипнуть себя, но в том не было нужды.
Еще одна странность бросилась в глаза: ни в одном из окон не горел свет. Окна казались слепыми, и даже стекла не блестели. Совершенно очевидно – в этом доме никто не жил. Как и в доме напротив.
Впрочем, все это пустяки! Главное – удалось! Он ушел от них, он покинул праздничный поезд и нашел то место на земле, куда можно спрятаться никому не нужному человеку.
Егор стоял посреди двора и привыкал к новому миру.
Или к старому миру?
Он, разумеется, никогда не задумывался, каково оказаться одному, по ту сторону границы, но внутренне он сразу согласился с тем, что в прошлом году должны остаться дома, асфальт, небо. А как же иначе? Ведь дома не движутся сквозь время вместе с людьми – они есть в прошлом, они остаются и в будущем. А животные? А растения?
На второй вопрос ответ нашелся сразу. Деревья, чахлые саженцы, посаженные два года назад посреди двора, исчезли. Лишь одно из них, что засохло еще прошлым летом, осталось прутиком над покосившейся скамейкой.
Мгновенно вспыхнуло любопытство: а что же произошло дома? Подняться наверх и посмотреть?
Нет, страшно. Даже не страшно, а не хочется. Улица – ни к чему не обязывающее место. А дома, даже если там никого нет, ты встретишься с чем-то, что принадлежало тебе или маме.
Егор вышел из ворот.
Улица была пуста, как бывает пусто в рассветный осенний час, в беспогодье. Троллейбусы еще не вышли на линию, а запоздавшие пешеходы разошлись по домам и спят.
Нет, не спят, поправил себя Егор. Они смотрят телевизоры. В будущем году.
Егор остановился посреди улицы и с облегчением вздохнул. С облегчением, как человек, нашедший выход из черного, дремучего леса.
Его чувство было схоже с тихой радостью графа Монте-Кристо, выбравшегося на свободу. Пока ему все равно, какая из себя эта свобода. Главное, что ты больше никому ничего не должен и никто больше не скажет тебе, что надо делать.
Я вам не нужен? Я ушел.
Вместо сквера по ту сторону улицы был серый пустырь, через него в два ряда тянулись скамейки. Егор подошел к ближайшей скамейке и пощупал пальцами холодную, чуть влажную спинку. Вдруг и скамейка лишь привиделась ему? Но скамейка была реальной. Можно даже сесть на нее и подумать.
Егор сел. И понял, что за последние несколько минут он устал так, словно таскал мешки на овощной базе.
Почему же?
А потому, что ты живешь шестнадцать лет в обыкновенном мире. Ты точно знаешь, что чудес не бывает, и если летающие тарелочки появляются, то, уж конечно, не на твоем дворе. Это в книгах бравые капитаны сражаются с пиратами и летают на Луну, а в жизни ты получаешь очередную «пару» за сочинение по Некрасову и отец решает, что это прекрасный предлог, чтобы отказаться от обещания подарить тебе велосипед. В твоем мире была «холодная война», Берлинская стена и перестройка. А здесь?
Представь себе, кто-то рассказывает историю молодого человека Е., который отказался идти со всем человечеством в следующий год, потому что у него не сложились отношения с родителями, и которого никто не любит. В этом рассказе фигурировал бы Жора, заигрывающий чужие магнитофоны...
И ты, Егор, отложил бы этот рассказ в сторону, потому что даже фантастика должна иметь разумные пределы.
Можно полететь на Марс или на Новую Гвинею, можно спуститься в пещеру или в морскую впадину, можно даже, говорят, отправиться куда-то на машине времени.
Но ведь ты, Егор, без всякой машины выпал из потока времени.
Время несется мимо, а ты сидишь на берегу и смотришь на эту холодную черную реку. А может быть, ты переместился в иной мир, параллельный с нами, во всем похожий на наш, но мертвый, в котором существуют только неживые вещи?
Значит ли это, что я здесь совсем один?
Казалось бы, даже одной такой мысли достаточно, чтобы смертельно испугаться. Но страха не было.
Как и голода. Ведь только что Егор был страшно голоден, слюна текла, как у павловского пса. Сейчас он вспомнил о чувстве голода, но не испытал его.
Егору было интересно. Его не беспокоило, как вернуться домой, – ему вовсе этого не хотелось. Ему хотелось поглядеть на этот новый мир. И понять, что это все значит. Ведь этот мир не может быть сказочным хотя бы потому, что Егор, вполне нормальный и трезвый человек конца XX века, по нему разгуливает.
Надо проверить.
Егор зажмурился, потер глаза. Потом, дернув головой, резко открыл их.
Вокруг была та же самая серая пустота, беззвучная и оттого густая и даже вязкая.
В конце пустыря возле выхода на улицу Егор увидел строения, которых раньше здесь не было.
Видно было недалеко, словно над землей тянулся легкий и почти прозрачный туман. Лишь подойдя к строениям шагов на пятьдесят, Егор сообразил, что видит избушки. Самые обыкновенные деревенские избушки, которым не место на проспекте Вернадского.
Избушки тянулись, образуя улицу, и крайняя из них прижалась к двенадцатиэтажному дому. Стекол в окнах не было.
Егор заглянул в окошко. Внутри было темно и пахло сыростью.
Он потянул за дверь, дверь заскрипела, и этот звук понесся над улицей, скоро заглохнув между домами.
Егор сделал шаг внутрь дома, и тут же дряхлые доски взвизгнули под ногой и половица подломилась. Хорошо еще, что Егор – легковес и у него хорошая реакция. Он выскочил из избы, чуть не грохнулся на асфальт, из которого высовывались под углом обломанные доски. Он с трудом удержался на ногах и выпрямился. Оглянулся, испугавшись, не видел ли кто его приключения.
Но город был пуст.
«Или я сошел с ума?» Такая мысль возникла, как будто звякнул отдаленный звоночек.
«А может быть, это все мне только кажется?»
Хоть мысль пропала, она успела нарушить внутреннее спокойствие Егора.
Разношенный короткий сапог Егора был испачкан древесной трухой. Он наклонился и размял пальцами щепку. Все было настоящим. И щепка, и эти избушки, которых быть здесь не может.
«Но ведь сумасшедшие не знают, что они сумасшедшие, – подумал Егор. – Им кажется, что все вокруг нормально. Значит, не исключено, что я сейчас очнусь... проснусь дома.
Или чудеса все же бывают? Чудеса с точки зрения обыкновенного человека, потому что мир вовсе не такой простой, как на уроке естествознания. Я потерплю, и все вернется на свои места – как спадает вода после наводнения, если ты сумел отсидеться на крыше.
Неужели я начал бояться?»
Послышался глухой удар, словно в отдалении выстрелила пушка. Егор вздрогнул. Поглядел в ту сторону, ничего особенного не увидел, если не считать, что за избой стояла большая, в два метра высотой, тумба для афиш.
Егор подошел к тумбе. Поверх прочих листов была наклеена афиша о выступлении джаз-оркестра Олега Лундстрема во Дворце культуры имени Лихачева. Но кто такой Лундстрем и что это за Дворец культуры, Егор не знал. Он попытался оторвать край афиши, и под ней обнаружилась знакомая ему картинка: женщина, подняв руку, призывает к защите Родины. Сквозь дыру на груди воинственной женщины видны были старинные, тесно стоящие буквы. «Казино «Чардаш» с твердым знаком на конце. Там были и другие бумажки. Почему-то от руки большими кривыми буквами на желтом листе – к сожалению, от него остался лишь верхний край – было начертано: «Голосуйте за четвертый список – партию Народной свободы!» Но почему и когда голосовать, осталось непонятным.
Он постарался осторожно оторвать репертуар Молодежного театра, чтобы узнать, что же обещает человечеству партия Народной свободы. Но тумба от такого несильного толчка стала заваливаться и падать... Егор испугался, хотел удержать ее, но его руки вошли внутрь тумбы, и она рассыпалась, превратившись в кучу ржавого железа, бумаги и трухи... Неожиданный порыв ветра поднял эти бумажки...
По улице быстро ехал человек на велосипеде, переднее колесо которого было больше маленького, заднего. На человеке были высокие сапоги, перетянутый поясом блестящий резиновый плащ и каска наподобие пожарной, надвинутая так низко, что из-под нее был виден лишь кончик носа и короткая черная борода.
Надо было окликнуть его, спросить.
1 2 3 4 5 6 7 8