А сам Мартынов со своими дружками только руководит деятельностью компании и банка. Он контролирует всю работу и получает неслыханные барыши. Об этом свидетельствовали колонки цифр. Причем, Глеб Сиверов понимал, что цифры взяты не с потолка, что они проверены. А на самом деле, возможно, они и уменьшены в несколько раз, хотя и сейчас поражали количеством нулей.Затем он взял фотографию. С черно-белого снимка на него смотрело суровое квадратное лицо с маленькими глазками.Да, настоящий медвежатник. И это даже не лицо, а морда. Морда зверя…Скорее всего, он безжалостен к своим соперникам и, наверное, безжалостен к партнерам. Своенравный человек… Об этом свидетельствовали тяжелая нижняя челюсть, раздвоенный подбородок и глубокие складки, идущие от носа ко рту.Еще несколько снимков. На них медвежатник Мартынов по кличке Седой выглядел уже совершенно по-иному. Это был респектабельный пожилой мужчина.В бумагах была и биография Мартынова, были фамилии его друзей, фамилии компаньонов и партнеров по бизнесу. Из биографии следовало, что Мартынов Петр Петрович родился в 1935 году. В пятидесятом первый раз сел в колонию. Школу он не закончил. В пятьдесят третьем был освобожден по амнистии, а в пятьдесят шестом сел вновь. Но на этот раз за ограбление банка. В шестьдесят третьем вновь сел. Затем пять лет был на свободе. Затем сел ненадолго. В семьдесят третьем был избран «вором в законе». Это звание ему было присвоено на воровской сходке в Донецке. На сходке присутствовали Богаевский Иосиф Самсонович и еще семь воров в законе.Теперь Богаевский был партнером Седого по бизнесу. У Богаевского было две клички: Дьякон и Монах. Он был известен своими крупными валютными операциями и ограблениями. Но ограблениями он занимался в молодости, а затем понял, что лучше заниматься валютой."Интересно, два таких разных человека, – подумал Глеб, – и вместе ведут бизнес. Ведь Богаевский умен, окончил университет, говорит по-английски, часто представляется сотрудником консульства пли министерства внешней торговли.Изыскан, очень любит антиквариат. Собирает картины и старинную мебель…"На бриллиантах Богаевский чуть не погорел, но сумел выкрутиться. Адвокатам было заплачено так много, что они смогли вытащить его из тюрьмы.– Что ж, это все интересно, – сказал Глеб и посмотрел на фотографию Богаевского.Это был тог же групповой снимок, где воры в законе сидели за богато убранным столом. Подкопаться к ним было невозможно. Никаких улик, прямо показывающих на то, что именно эти люди руководят двумя банками и трастовыми компаниями, не было. Да если и были какие-то улики, вряд ли удалось бы взять и Седого, и Монаха.Около чаем Глеб изучал бумаги, вчитываясь в каждое слово, изучая адреса, тщательно запоминая фамилии и факты. Затем он прошел в свою маленькую комнату, включил компьютер и внес кое-какую информацию. И уже после всего, щелкнув зажигалкой, сжег все бумаги, принесенные полковником Соловьевым.Память у Глеба была замечательная. Стоило ему раз увидеть фотографию, он запоминал лицо, изображенное на ней, на всю жизнь. Если бы он умел рисовать, то без труда воспроизвел бы его на бумаге. Но рисовать Глеб не умел. Этим талантом Бог его обделил.Правда, Глеб никогда по этому поводу и не сокрушался, хотя в душе завидовал своему соседу художнику. Ведь тот легко и свободно мог нарисовать любого прохожего, мог нарисовать любую из девушек, которые часто появлялись в его прокуренной тесной мастерской.Сейчас Глеб знал, что Олега Преснякова нет, что он уехал куда-то на Север рисовать то ли церковь, то ли белые ночи. Каждое лето Пресняков уезжал из Москвы, а возвращался со стопками картона, на которых были серые, покосившиеся церквушки, валуны, покрытые мхом, кривые сосны, темно-свинцовое небо и такая же темно-свинцовая вода с белыми барашками волн. Также он привозил множество всевозможных портретов.Глеб всегда с интересом всматривался в эти портреты. Пресняков умел невероятно схватывать сходство. Правда, люди на его рисунках и этюдах были чуть карикатурными, немного шаржированными. Но, тем не менее, похожи были невероятно. И в этом Глеб убедился. В его мастерской висело два рисунка, один углем, второй – коричневая сангина. На белой пористой бумаге, плотной, словно картон, Олег Пресняков быстро, в течение какого-нибудь получаса нарисовал Глеба. Он был похож, более похож, чем на любой из фотографии, хотя лицо Глеба Сиверова было в общем-то неприметным. Прямой нос, тонкий рот, нервные губы, серые глаза стального оттенка, темные брови, русые волосы. Усы Глеб никогда не носил. Крепкая шея и широкие, покатые плечи. Но они не казались в общем-то широкими, ведь Глеб был довольно высок – метр восемьдесят пять – и весил восемьдесят один килограмм. За своим весом Глеб следил неукоснительно. Дома у него были напольные весы, на которые он становился каждое утро после того, как возвращался из душа, отдав полчаса физической подготовке…Самое интересное было то, что у Глеба Петровича Сиверова не имелось паспорта на эту фамилию. Глеб Петрович Сиверов восемь лет тому назад погиб и был похоронен очень далеко от Москвы. Были свидетели его смерти, были люди, видевшие его труп. Было даже медицинское заключение, и был разговор с людьми из контрразведки. Вернее, с двумя людьми, одним из которых был ныне здравствующий Соловьев, а другим – Альберт Костров, ныне покойный. Глеб вернулся из Афганистана под именем Молчанова Федора Анатольевича и зажил совершенно иной жизнью. Везде он числился погибшим, а вот Молчанов Федор Анатольевич жил и выполнял ответственные задания, выполнял не только в России и на территории бывшего СССР, но и за границей. Иногда Глеб проклинал себя за то, что дал согласие стать другим человеком. Была сделана пластическая операция, была изменена внешность так сильно, что даже тот, кто его знал близко, вряд ли узнал бы в чуть сутуловатом мужчине капитана контрразведки Глеба Сиверова.У него была кличка, под которой он действовал – кличку он оставил за собой, – Странный. Еще он проходил под кодом Слепой. Эту кличку он получил, еще будучи курсантом. Он обладал уникальным зрением и мог видеть даже ночью.Стрелковым оружием он владел прекрасно, стрелял лучше всех в бригаде. Даже инструкторы, признанные специалисты в этом деле, говорили, что если бы Глеб занялся спортом, то наверняка стал бы чемпионом по стрельбе. Но спортсменом Глеб не стал.Его настоящую фамилию знал только Соловьев, и от него одного Глеб получал информацию, задания и деньги. На связь они выходили очень сложным способом: была система кодов, оповещения, объявления в газете. Затем телефонный звонок с записью на автоответчик и далее еще несколько паролей.Когда догорели фотографии и листы с распечатанным текстом, Глеб выбросил пепел в унитаз и спустил воду. Затем он запер свою тайную комнату и покинул мастерскую.Спустившись вниз, он подошел к машине, ударил ногой по скату, зачем-то обошел машину кругом. Затем открыл дверцу, уселся, вставил ключ в замок зажигания и, заведя мотор, медленно выехал через арку в переулок.Смеркалось. Кое-где уже горели фонари. В переулке было немноголюдно. Глеб ехал не спеша. Он включил приемник, нашел станцию, которая передавала погоду на следующие сутки, и удовлетворенно улыбнулся.Завтра будет гроза. Обещают порывистый ветер, но тем не менее будет тепло, так, как и сегодня, – двадцать-двадцать два. Жару Глеб не переносил. Вернее, переносил, но не любил. Ему больше нравился умеренный климат и умеренная погода. Зимой он любил небольшой мороз, а летом – теплую погоду. В сильную жару у него начинали ныть раны. Так же они ныли, когда стояли сильные морозы.Но Глеб уже давно привык не обращать на это внимания. Он смирился со своими ранами и радовался, что тогда остался жив. Ведь пуля прошла в нескольких миллиметрах от сердца. И если бы он стоял немного не так, то наверняка сейчас не сидел бы за рулем своих «жигулей», не ехал бы медленно по московским вечерним улицам, а лежал в земле далеко-далеко от России.Вспоминать о своих командировках в Афганистан и Иран Глеб не любил. И вообще не очень любил вспоминать. Он старался жить сегодняшним днем.Вот и сейчас, глянув в зеркальце заднего вида, он еще немного покружил по московским улицам и, увидев таксофон, остановился возле него. Затем вышел, вновь оглянулся по сторонам, словно проверяя, что за ним никто не следит, подошел к автомату и быстро набрал номер.– Говорите, говорите, – послышалось в трубке.Глеб даже вздрогнул, услышав этот знакомый милый голос.– Даже и не знаю, что тебе сказать. Добрый вечер, – проговорил Сиверов, прижимая микрофон к губам.– Федор! Ты откуда? Здравствуй, дорогой!– Вот я и вернулся.– Боже, как долго я тебя не слышала! Как долго не видела!– Чем ты занята, Ирина?– Чем я занята? – послышалось из трубки. – Да, собственно говоря, ничем.Слушала музыку, читала книгу…– А как ты отнесешься к тому, если мы где-нибудь поужинаем?– Зачем где-нибудь? Федор, приезжай ко мне.– Заманчивое предложение… – сказал Глеб и улыбнулся сам себе.– Ты сейчас где?– На улице, звоню тебе из автомата.– Нет-нет, на какой ты улице?– В Центре.– Ну так ты можешь добраться до меня довольно быстро. Садись на метро…– Нет, я на машине, – сказал Глеб.– Тогда еще проще. Приезжай, я буду очень рада.– Ты одна?– Да-да, одна. Но через несколько дней вернется Аня.– А где она?– Она у бабушки, в деревне, в Подмосковье.– Ей, наверное, хорошо там?– Хорошо. Но рвется в Москву, словно здесь еще лучше.– А ты как?– Приезжай, поговорим, расскажу, – послышалось из трубки. – Или ты не можешь?– Почему не могу? Могу. Этот вечер у меня свободен, и я решил посвятить его тебе.– Ну, тогда я жду.– Хорошо, приеду. К половине девятого я буду у тебя. Глеб посмотрел на часы. В его распоряжении было еще пятьдесят минут.– Целую, – послышался голос Ирины, и она повесила трубку.Глеб резко обернулся. У автомата стоял какой-то парень, высокий и худой, с длинными волосами, собранными в косичку на затылке. Он постукивал пальцами в стекло и торопливо бормотал:– Дайте позвонить, дайте позвонить, меня девушка ждет.– Слушай, меня тоже девушка ждет, дорогой, – сказал Глеб и вышел из таксофона.Парень благодарно кивнул и принялся торопливо набирать номер. Глеб сделал несколько шагов и обернулся. Парень в джинсовой куртке смотрел на него и прижимал к уху трубку.«Неужели ты за мной следишь?» – мелькнула мысль. Но парень вдруг закричал в трубку:– Валюша! Валюша! Ты?…– Кто?… Мальчик? Девочка?…– Ну говори же скорее, говори! Не тяни!– Да? Четыре килограмма, пятьдесят три сантиметра?– Ну, а как он? Как? Все хорошо, да? – Ура!– Конечно же, счастлив, конечно же, рад!Парень прижимал трубку к уху и переминался с ноги на ногу. Казалось, он сейчас бросится в пляс.Глеб улыбнулся. Парень повесил трубку и почему-то бросился вдогонку за Глебом.– Слышишь, друг, у меня родился сын! Сын! Он будет музыкантом, я научу его играть на гитаре. Он будет классным музыкантом, лучше, чем я.– А ты музыкант? – осведомился Глеб, глядя в безусое лицо парня, в его расширенные от радости глаза.– Да какой я музыкант! Так, лабу в ресторане играю. А вот из сына я сделаю музыканта, настоящего… Он будет так играть, так играть…– А вдруг у него не будет слуха? – иронически заметил Глеб Сиверов.– Да ну, не будет слуха! Ведь Валя пианистка, я – гитарист, и у сына должен быть слух.– А, тогда понятно.– Знаешь, друг, моя жена окончила Гнесинку, она даже один раз выиграла конкурс.– Ну что ж, поздравляю.– А потом, знаешь, она вот связалась со мной, и ей уже стало не до музыки, не до конкурсов.– Напрасно, надо было играть.– Да она играет, она даже беременная не вылезала из-за пианино.Глеб подошел к машине. Парень почему-то шел за ним.– Слушай, друг, может, выпьем? Вот у меня здесь с собой бутылка коньяка.– Да нет, приятель, ты что, я за рулем.– Да к черту! Брось машину, я здесь недалеко живу, вот в этом доме, – парень кивнул на старый пятиэтажный дом. – Телефона у меня нет, так я выскочил к автомату.– Послушай, а почему ты не едешь в роддом? Купи цветов и поезжай.– Я бы и поехал, да у меня нет денег на цветы. Деньги обещали только завтра.– Я тебя поздравляю. Сын – это очень хорошо. А у меня еще куча дел.– Да какие дела? Брось! – настаивал парень, явно не желая так просто расстаться с Глебом. – Тебя как зовут?Глеб почему-то вздрогнул. Права и паспорт были на фамилию Молчанова Федора Анатольевича.– Меня зовут Федор.– А меня – Паша, Павел, – сказал парень, ударив себя в грудь. – Так вот, Федор, я назову сына в твою честь.– Да нет, не надо, – улыбнулся Глеб.– Почему не надо? Красивое имя. Федор Шаляпин… – мечтательно произнес парень, тряхнув длинным хвостом за спиной.– Назови его лучше Глебом.– Как ты говоришь? Глеб? Тоже классное имя. Ладно, скажу жене: Глеб или Федор. А кто такой Глеб?– Глеб – это князь, – сказал Сиверов, глядя в глаза парню. – А еще у меня был друг, его звали Глебом.– Пусть она выбирает. Мне, в общем-то, все равно как его назвать – Глеб или Федор. Мне нравится и то, и другое имя, – и парень вытащил из сумки бутылку коньяка. – Ну, давай хоть по глотку!– Нет-нет, – сказал Глеб, – мне надо ехать. Извини. А тебя поздравляю, – он крепко пожал худую ладонь парня и хлопнул его по плечу. – Удачи тебе, приятель. Лучше Глеб, – добавил и почувствовал, что смутился.– Хорошо, пусть будет Глеб, – парень сорвал пробку с коньяка и прямо из горлышка сделал несколько глотков. – На, глотни.– Нет, извини, – Глеб быстро сел в машину, запустил двигатель и рванул с места.Проехав метров пятьдесят, он взглянул в зеркальце заднего вида. Парень растерянно стоял у дороги, сжимая в руках бутылку коньяка.«Счастливец, – подумал Глеб. – Интересно, назовет он моим настоящим именем своего сына или нет?»Но додумать эту мысль он не успел. Впереди появился гаишник и, махнув жезлом, приказал остановиться. Глеб прижался к бровке тротуара. Сержант милиции неторопливо, вразвалочку подошел к «жигулям», посмотрел на номер, затем представился.– Ваши права.Глеб абсолютно спокойно протянул документы.– Вы проехали на красный свет, – заметил сержант.
1 2 3 4 5 6 7 8