На ней уже был один круг, и Глеб, неизвестно почему, переставил чашечку на первый. Затем он взял со стеллажа чистую чашку с блюдцем и поставил рядом со своей.На столе также появилась массивная металлическая пепельница чугунного литья на тонких гнутых ножках. Эта пепельница принадлежала еще отцу Глеба, который любил курить «Беломор», как все ленинградские интеллигенты. А вот Глеб папирос не любил, да и курил он немного – только тогда, когда не работал.Сейчас он мог себе это позволить.Когда секундная стрелка сделала пять кругов, послышался стук в дверь. Три приглушенных удара, затем более громкий и опять два приглушенных. Глеб подошел к двери, и сверкающие стальные ригели сдвинулись. Дверь бесшумно отворилась.В проеме стоял коренастый мужчина в сером твидовом пиджаке и голубой рубашке. Галстук был в тон пиджака. На широком лице, обрамленном седыми волосами, выделялись массивные очки в темной оправе.Гость улыбнулся.– Проходи, – сказал Глеб, протягивая для рукопожатия ладонь.Мужчины уже в комнате внимательно посмотрели друг на друга.– Я вижу, ты хорошо отдохнул, загорел, – сказал вошедший.– Как тебе сказать… отдыхать – не работать, – пробормотал Глеб и улыбнулся.А вот мужчина в ответ не улыбнулся.Глеб обратил внимание, что лицо гостя сосредоточено, а за стеклами очков взгляд куда-то все время убегает, словно выскальзывает. И Глеб, как ни старался поймать взгляд гостя, это ему не удалось.– Проходи, проходи, присаживайся. Кофе? Сигареты? Извини, у меня здесь не убрано, пыльно.– Может, тебе нанять домработницу?– Если только из штатных сотрудников и с длинными ногами.– Неужели тебя все еще интересуют женщины? – спросил гость, усаживаясь на диван.– По-моему, они интересуют всех мужчин, начиная с пятилетних детей и кончая пятисотлетними стариками.Гость захохотал, показывая крепкие белые зубы. Но его взгляд остался неподвижным. Смеялись только губы, а вот в глазах была настороженность, холодность и какая-то отчужденность.– Чем ты так озабочен? – спросил Глеб, подвигая к гостю блюдечко и чашечку с горячим кофе.– Есть дела, Глеб.– Ясно, что есть, иначе ты не появился бы у меня.– Действительно, ты догадлив. Только не надо употреблять твою любимую фразу: «Это же элементарно, Ватсон», – пошутил гость.– Это действительно элементарно, – улыбнулся Глеб, но тут же посерьезнел.– Если ты меня ищешь – значит, я тебе нужен. А если я тебе нужен, значит, есть какая-то срочная работа. А если есть срочная работа…– Правильно, Глеб, если есть работа, то ее надо быстро сделать.– Ну что ж, говори, – сказал Глеб.Мужчина взял чашечку, сделал маленький глоток.– Хороший кофе.– Да, настоящий, с кофеином.– Хороший кофе, очень хороший, – смакуя, сказал мужчина, и на его лице появилась блаженная улыбка, словно он смог расслабиться впервые за много дней напряженной работы.Поставив чашечку на стол, мужчина положил руки с короткими пальцами на колени и запрокинул голову. Он прикрыл глаза, снял очки, извлек из кармана пиджака безукоризненно чистый носовой платок и стал протирать стекла.– Ну, говори, говори же, я жду.Глеб неторопливо раскурил сигарету и почему-то подумал, что сейчас услышит что-то не очень приятное.– Ты знаешь, что случилось, пока тебя не было? – водрузив очки на широкое лицо и откинув седую прядь, спросил гость.– Думаю, что за полтора месяца многое могло произойти. И, скорее всего, произошло.– Да, у нас поменялось начальство.– И кто же стал твоим непосредственным шефом?– Ты его знаешь. Это человек президента, – прозвучала фамилия.– По-моему, толковый мужик, – сказал Глеб.– Я пока присматриваюсь.– Обо мне он, конечно, не знает.– О тебе знаю только я.– Почему только ты? – подался вперед Глеб.– Потому что Альберта Кострова нет в живых.– Как нет?! – воскликнул Глеб, отставляя чашечку на стол и медленно опуская сигарету с цилиндриком пепла на край пепельницы.– Он погиб в Югославии.– Будь она проклята! – прошептал Глеб. – Ненавижу мусульман, ненавижу все их дела.– Да, я знаю. Ведь и тебя ранили там же.– Да ну к черту! Лучше об этом не вспоминать. Давай помянем Альберта, – сказал Глеб.Он резко встал, даже было слышно, как в напряженной тишине хрустнули его суставы. Он решительно подошел к холодильнику, открыл дверцу и вернулся к столику с бутылкой водки и двумя рюмками.– Давай помянем. Пусть земля ему будет пухом, – сказал Глеб.– Не земля, а вода, – сказал гость.– Сергей, как это произошло? – грустно и настороженно осведомился Глеб и наполнил рюмки холодной водкой.– Точно я не знаю. Известно лишь то, что вертолет, в котором летел Альберт с двумя нашими людьми, был сбит над морем, сбит ракетой. Из вертолета никто не спасся. С берега видели, как горящий вертолет упал в море. Найти никого не удалось…– А тебе точно известно, что Альберт был там?– Да, абсолютно точно. Есть дюжина свидетелей, видевших, как он садился в вертолет. И потом, уже с воздуха, он разговаривал с берегом, разговаривал с землей. И знаешь, Глеб, уезжая туда, в эту долбаную Югославию, он сказал: «Чую, Сергей, это моя последняя поездка». Я как мог успокоил его, сказал, что ничего не произойдет, но попросил быть осторожным.– Альберт всегда был осторожен. Я это помню. Мы же начинали вместе с ним, – сказал Глеб.– Да, и я начинал вместе с ним и с тобой. Вот такие дела, брат, – сказал Сергей Соловьев, поднимая свою рюмку.Мужчины выпили, не чокаясь.– Светлая ему память, – сказал Сергей Соловьев и посмотрел на Глеба.– Мы все уходим понемногу… – ответив стихами на его взгляд, Глеб поднялся и двинулся к холодильнику.– Да у тебя там ничего нет. А если есть, так только высохший сыр, – заметил Соловьев.– Нет, у меня есть несколько банок консервов.– Не хочу консервы. Вообще не хочу есть.– Ну что ж, тогда пей кофе, кури.– Да у меня и времени мало, Глеб.– Ну, тогда говори, в чем дело.Сергей Васильевич Соловьев сунул руку с короткими пальцами в нагрудный карман пиджака и извлек оттуда темно-синий узкий конверт. Конверт был не запечатан.– Это тебе. Возьми, прочти.– Что здесь?– Здесь выписки из досье, фотографии, адреса и карта.– А сроки? – даже не заглядывая в конверт, поинтересовался Глеб.– Сроки, как, всегда, – сжатые. Чем быстрее, тем лучше. И еще одна деталь…– Какая, говори.– Труп должен остаться. Его должны увидеть и затем должны быть похороны, во время которых мы кое-что отследим.– Ясно, – сказал Глеб, и его пальцы легли на плотную бумагу конверта.Он извлек пачку сложенных вдвое страниц и шесть фотографий. Одна была групповая. Мужчины сидели за столом, густо уставленным бутылками и закусками.– Второй справа – это он, – сказал Соловьев.– Я его знаю, – ответил Глеб.– Конечно, знаешь. Хотя он себя не афиширует и по телевидению его не показывают. А откуда ты его знаешь? – задал вопрос Соловьев.– Он у меня есть в компьютере.– А кого у тебя в компьютере нет? – поинтересовался Соловьев.– Многих нет. Тебя нет, меня, нет Альберта.– Альберта уже нет вообще, – сказал Соловьев и, протянув сильную руку, взял бутылку за тонкое горлышко.– Наливай, наливай, не стесняйся, – поддержал его Глеб.– Но я за рулем.– Я тоже за рулем, – сказал Глеб, – но, тем не менее, надо выпить.Мужчины вновь, не чокаясь, выпили. И на этот раз Сергей Васильевич Соловьев позволил себе закурить.– Разбалуешься, привыкнешь, потом не отвыкнешь, – заметил Глеб.– Не беспокойся, Глеб. Завтра об этом я забуду. Утренняя пробежка, бассейн – и все в порядке.– Ты все еще так же силен? – улыбнулся Глеб.– Даже не знаю, как тебе сказать, – засмеялся Соловьев. – Может, не так силен, как ты, но в общем-то стараюсь поддерживать себя в форме, не распускаться.– Но я вижу, ты килограмма два набрал за эти полтора месяца, что я тебя не видел.– Не два, а килограмм семьсот, – сказал Соловьев. – А как ты определил?– У тебя на щеке есть складка. Когда ты действительно в форме, она хорошо видна, а как только ты полнеешь, она исчезает, делается почти незаметной.– Ну у тебя и глаз! Я даже и не думал, что так можно высчитывать вес.– Можно. Надо быть всего лишь наблюдательным.– Хорошо, хорошо, к следующей встрече я постараюсь сбросить эти килограмм семьсот.– Не стоит. Думаю, тебе лучше быть при этом весе. Ты выглядишь моложаво.– Да какое там моложаво! Сорок лет – это далеко не молодость.– Но знаешь, Сергей, это и не старость.– А вот у Альберта сорок лет – это вся его жизнь.– Хватит об этом, каждый из нас может погибнуть, – сказал Глеб и плеснул в рюмки понемногу водки.– Да наливай по полной, – сказал полковник Соловьев.– Как знаешь, как прикажешь. Ведь по званию ты выше меня.– Да, капитан, выше.– Капитан, капитан… – на мотив известной песенки пропел Глеб Сиверов, – никогда я не стану майором, а тем более, полковником, как ты.– Ты сам выбрал такую судьбу, и сейчас нечего…– Да я не жалуюсь, – сказал Глеб.Если взглянуть на этих мужчин даже очень внимательно, пристально всмотреться в их лица, прислушаться к разговору, невозможно было определить, что они выпили. Они казались спокойными и ведущими какую-то неспешную беседу.Бутылка водки опустела.Глеб еще сварил кофе и, перекладывая фотографии, просматривая бумаги, продолжал разговор.– Да, и еще… – сказал полковник Соловьев.Сейчас его голос звучал уже немного по-иному. Он говорил уверенно – так, словно отдавал приказание и знал, что каждое его слово будет принято к сведению, все будет именно так, как он пожелает.– … Глеб, послушай, псе это должно произойти не в городе и должно быть понятно, что он не умер, не попал под машину, не бросился под поезд, а был убит. Убит специально, убит нанятым киллером.– Я понял, полковник, – в тон своему гостю сказал Глеб, – все будет выполнено, как приказываете.– Да перестань ты издеваться!– А ты перестань разговаривать таким тоном.– Извини, привык за целый день.– Ну ладно, я пошутил. Разговаривай так, как тебе хочется.Полковник Соловьев положил свою ладонь на колено Глеба и сжал.– Только, пожалуйста, будь осторожен. Ведь ты у меня единственный, кто остался, единственно надежный. Ты меня еще ни разу не подвел.– Я понял. И подставляться, как ты понимаешь, не собираюсь. Кто об этой операции будет знать еще?– Не понял?… – сказал полковник Соловьев.– Я спрашиваю, кто, кроме тебя, будет знать об этой операции? – повторил свой вопрос Глеб Сиверов, глядя в глаза гостю.Тот недоуменно пожал плечами.– Ты что, Глеб? Как всегда – никто. Я один.– Хотя, впрочем, это не имеет значения, – равнодушно махнул рукой Глеб, но это равнодушие было деланным, и это не ускользнуло от цепкого взгляда Сергея Соловьева.– Будем действовать по тому же графику, как и всегда, – сказал Соловьев.– Хорошо, я согласен. Если появится какая-то полезная информация – сообщи.– Обязательно, – сказал полковник Соловьев и поднялся с дивана. – А ты все продолжаешь слушать музыку? – увидев, что музыкальный центр включен, заметил Соловьев.– Да. Ты знаешь, люблю.– А я просто не перевариваю музыку.– Каждому свое. Ты оттягиваешься, читая книги, а я – слушая музыку. Так проще, да и глаза не устают.– Да-да, глаза тебе надо беречь. А у меня, знаешь, зрение начало садиться.Уже не могу прочесть так быстро книгу, глаза устают, начинают слезиться.– По-моему, ты и так прочел уже столько книг и столько всяких бумаг, что на твоем месте я бы уже давно ослеп.– А я бы на твоем месте, Глеб, давным-давно оглох. Ладно, хватит подначивать, – улыбнулся Соловьев.На этот раз его улыбка была спокойной и доброжелательной. Она была даже дружеской, теплота сквозила в ней. Да и глаза полковник Соловьев не отводил в сторону. Он стал спокоен, ведь он рассказал тяжелую новость, они выпили, вспомнили кое-что из своей жизни, поговорили, можно сказать, по душам. А самое главное, полковник Соловьев дал задание Глебу Сиверову и теперь мог быть спокоен. Действительно, Глеб Сиверов не подвел его ни разу.Они простились, крепко, по-мужски, пожали друг другу руки, и немного растроганный полковник Соловьев даже обнял Глеба Сиверова за плечи.– Ну, до встречи. Удачи тебе, Глеб.– К черту, к черту, – прошептал Сиверов.Когда двери закрылись, когда засовы вошли в пазы, Глеб Сиверов опустился на диван и прижал ладони к лицу. Он несколько минут сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, но затем решительно поднялся, поставил диск Верди. Тяжелая музыка полилась из больших черных колонок. Глеб вслушивался в звуки, и ему казалось, что он парит, что он отделился от земли и мчится над ней с невероятной скоростью, прошивая насквозь облака – так, как острая игла пробивает белое полотно простыни. Глава 2 Полчаса, а может быть, чуть больше, Глеб слушал музыку.А затем взялся изучать бумаги, которые передал ему Соловьев. Да, кое-что на Мартынова Петра Петровича у него было.Мартынов был знаменитым человеком. Он стоял на самой верхушке иерархической лестницы воров в законе. Это был знаменитый человек, в прошлом медвежатник, совершивший не одно дерзкое ограбление. Но последние десять лет за Мартыновым Петром Петровичем не числилось никаких уголовных дел. И как было ясно из бумаг, подобраться к нему «органы» никак не могли, слишком уж совершенной была система. Седой, а именно такой была кличка у Мартынова, действовал очень осторожно, тщательно обдумывая все свои дела. Из бумаг следовало, что Мартынов со своими друзьями контролирует два банка и крупную трастовую компанию. И скорее всего, основным капиталом этих банков и трастовой компании являлись деньги воровского общака, а может быть, даже деньги самого Мартынова. Ведь он вышел из тюрьмы и сразу же стал богатым, хотя особо не светился.Мартынова и предстояло убрать Глебу Сиверову. И убрать требовалось показательно: нужно было сделать все так, чтобы воры подумали, что произошла какая-то разборка, и Седого убрали свои же. Вот поэтому нужен был труп, вот поэтому тело Мартынова не должно было бесследно исчезнуть.– Мартынов… Мартынов… – шептал Глеб Сиверов.Банк в Новосибирске, банк в Питере. И оба эти дела оказались нераскрытыми, хотя по почерку следовало, что ограбления провел Мартынов. Но это было давно, пятнадцать лет назад, и возможно, именно те деньги из тех банков вложены сейчас в трастовую компанию, которую наверняка возглавляет подставное лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8