Они похожи на исчерканную географическую карту, видишь?Сергей поднес медальон поближе к свету и увидел на одной из золотых круглых пластин пять латинских букв, расположенных на каких-то островках, а на другой — те же самые буквы, но только словно отпечатавшиеся на ней зеркально и тоже на островках, но расположенных уже иначе.— Я ничего не понимаю, — признался Сергей. — Пять букв «BAUER» — что бы это значило?— Скорее всего, какое-нибудь название или фамилия.— Думаешь, в этом есть какой-то смысл?— Сначала я, как и ты, думал, что это просто рисунки. Но потом прикинул, что для рисунков они уж больно страшноваты — ни тебе узоров, ни красоты… Кроме того, не забывай, что этот медальон достался мне от матери. А если еще учесть, что она бросила меня, потому что была чем-то обязана этим Буффало…— Я забыл, кто такой Буффало.— Тот тип, которому она поручила погулять со мной и который привез меня на свою квартиру и сказал, что моя мать знает, что ей надо делать.— Думаешь, что она должна была что-то сделать для него, чтобы он тебя отпустил?— А что еще остается?— Но ведь она ничего не сделала… кажется…— В том-то и дело. Вот и получается: или она НЕ СМОГЛА это сделать, оказать ему какую-то услугу, или же НЕ ЗАХОТЕЛА. Возможно, что она была тяжело больна, знала, что умрет и поэтому поручила меня этому мужику…Голос Соломона дрогнул, как это бывало всегда, когда он вспоминал свою мать.— Но ты хотя бы помнишь, кто ты и откуда? Свое настоящее имя и фамилию?— Помню, но не собираюсь никому говорить. А вдруг моя мать жива, что тогда? Представляешь, каково ей будет жить, если она узнает, что я жив и здоров?Сергей его не понимал.— Ты меня извини, конечно, может, я что-то недопонимаю, но что дурного случится, если она узнает о том, что ты жив и здоров?— Ну как же ты не понимаешь? Ведь ей же станет СТЫДНО! Как она людям в глаза смотреть будет?Да, до такого Сергей навряд ли додумался бы. Да и вообще, он с трудом понимал, как же действительно относится Соломон к своей матери: хочет ее видеть или нет? Ему казалось, что за словами, которыми он хотел всем дать понять, что ни в ком не нуждается, скрывается совершенно противоположное: он хочет, он очень хочет, чтобы его нашли… И чтобы нашла его именно мать.— А как тебя звали в интернате и детском доме?— Рыжов. Миша Рыжов. Представляешь?— Это потому, что ты рыжий?— Дураки… — чувствовалось, что он был обижен на тех, кто наградил его такой фамилией.— Послушай, но ведь пять лет тому назад, когда мать твоя тебя бросила, тебе было восемь лет, ты был взрослым пацаном. Неужели они поверили тебе, что ты не знаешь своего имени и фамилии?— Имя-то мое. Но вот фамилию я свою говорить не стал. Это я, наверное, сам виноват, что меня сделали Рыжовым.— Ну а мне-то ты можешь сказать свою настоящую фамилию?— А ты еще не понял? — и тут Соломон как-то очень странно посмотрел на Сергея.— Если честно, то нет… Откуда…— Ладно, сейчас еще одну вещицу покажу, ту, которую мне удалось сохранить.И он достал из кармана рубашки, которую еще ни разу не снимал за все то время, что они с Сергеем были знакомы, носовой платок.— Смотри внимательно… Минут пять. А потом скажешь, договорились?Он встал и подошел к окну. А Сергей, разложив голубой платок из тонкой ткани на коленях, стал ее пристально рассматривать, как если бы пытался и там найти какие-то почти невидимые узоры или знаки. Но знак был только один. Это был вышитый шелковыми нитками готический вензель — буква «В». Это все (кроме грязных пятен, разумеется), что было особенным на этом платке. О чем он и сказал тотчас Соломону.— Правильно. И такие вот метки были на всей моей одежде. Вот и спрашивается, зачем было вокруг старой детской одежды, каких-то там подштаников и рубашки устраивать такой ажиотаж?— Ты имеешь в виду Альбину? — догадался Сергей.— Конечно! Зачем ей было прятать от меня эти вещи, а потом еще красть медальон?… Хотя с медальоном все, в принципе, понятно — золото как-никак.— Мне кажется, я начинаю понимать тебя. Думаешь, кому-то было важно, чтобы ты забыл свою настоящую фамилию?— Ну конечно! А эти вещи с метками семьи Бауэр… — тут он резко замолчал, прервав себя на полуслове. — Вот черт, проболтался…— Ты — Бауэр? Это твоя настоящая фамилия?— Да. Но ты должен хранить это в тайне. У меня впереди еще вся жизнь, и я сам должен решать, как мне относиться к своей матери. Понимаешь, Альбина постоянно твердит, что моя мать приходила в интернат и даже видела меня, но не захотела брать. Я не верю ей, и ты не должен верить. Если бы ты знал только, какая у меня мать…В это время раздался тихий скрип, и дверь в комнату отворилась, впуская белую тоненькую фигурку с распущенными волосами.— Мальчики, это я, не бойтесь, это не привидение…Маша подошла к торшеру так, чтобы ее было хорошо видно, после чего села на постели и повернула голову в сторону Соломона:— Можете меня презирать, но я подслушала весь ваш разговор.Она выдержала паузу, ожидая услышать в свой адрес пару-тройку неприятных характеристик. Но не услышала.— Понимаете, мне не спалось… Кроме того, я должна была рассказать вам кое-что о Ларисе. Не хотелось говорить это на ночь глядя, чтобы не расстраивать тебя, Сергей. Но ведь то, что только что услышала здесь, имеет ко всей ее истории непосредственное отношение.И какое же? — Соломон всем своим видом показывал, что очень сожалеет, что Маша услышала его признание в отношении тайны своей настоящей фамилии.— Я тебе расскажу кое-что, что тебя заинтересует, но прежде ты расскажешь нам, какое отношение ты имеешь к Илье Галицкому?Соломон аж подскочил, взмахнул руками и замотал головой.Сергей изумленно взглянул на Машу. Похоже, он и сам не помнил, о ком она ведет речь.— Сережа, помнишь тот листок из художественного альбома, который Никитка подобрал в разгромленной квартире Ларисы?— Ну, помню…— А сам альбом художника Ильи Галицкого, который мы обнаружили в гостиничном номере Ефима Борисовича, и который ты, — она ткнула пальцем в сторону Соломона, — листал, сидя в кресле? И на мой вопрос, интересуешься ли ты живописью, ты еще ответил, мол, «это еще откуда здесь»? Вспомнил? Вы оба — вспомнили? Или думаете, что все это случайно? А я вот, в отличие от вас, обратила внимание и на фотопортрет художника и кое-что поняла… Соломон, ты будешь говорить или считаешь, что нам с Сергеем надо забыть эту историю навсегда? Отвечай, ты знал Галицкого? Ведь это он, Сережа, это он, помнишь, бородач, который приходил тогда к Ларисе домой и собирался ей что-то рассказать…— Он? — удивился Горностаев. — Художник? Но что он собирался ей рассказать?— Ладно… — махнул рукой Соломон. — Да, Маша права, я действительно знаком с Ильей Николаевичем Галицким. Я жил у него почти год…И он рассказал, как вскоре после того, как его мать оставила его с Буффало и исчезла из его жизни, он сбежал в Москву.— Я хотел добраться до дома, я помнил то место, где мы жили с мамой, но у кого бы я ни спрашивал, где оно находится, все только плечами пожимали…— А сейчас ты помнишь этот город?— Да это и не город, а просто место в лесу, там рядом нет домов… Это в Латвии.— Латвии? — хором воскликнули Маша с Сергеем. — Значит, ты не русский?— Не знаю. Но если фамилия моя Бауэр, значит, не русский.— Так как называется то место, в котором вы с мамой жили?— Странное такое название: Дупуми.— Ничего и не странное, бывают и еще постранней…— Ты остановился на том, что сбежал от Буффало в Москву, хотел через Москву добраться до Латвии?Да, но денег у меня не было. К тому же, за мной стала охотиться милиция. И тут пря— Лариса!И Маша рассказала ребятам о том, что узнала от самой Ларисы. Что у нее есть сын, которого она отдала своей родной сестре.— Все сходится! Галицкий, увидев ее фотографию на афишах и вспомнив свой портрет, который он нарисовал для тебя, посчитал, что она и есть твоя мать, и решил найти актрису, бросившую своего сына, и признаться ей в том, что мальчик почти целый год жил у него. И заодно, быть может, пристыдить мамашу за такое…Соломон от волнения даже взмок.— Скажи, разве не похожа Лариса на этот портрет? — допытывалась Маша.— Похожа, — пожимали плечами Сергей с Соломоном.— А разве ты ничего не испытывал к ней, когда увидел ее?— Ну… жалко было… — говорил Соломон. — Но при чем же здесь тот тип, который похитил ее?А вот на этот вопрос мы сможем ответить, я думаю, когда узнаем, что в этом желтом конверте, — и Маша достала из недр своей одежды конверт, который она взяла у спящего брата. — Думаю, что этот конверт Никита нашел в гостиничном номере, приметил его, но ничего не сказал нам. Помните, у него живот схватило? Уверена, что с животом у него было все в порядке. Просто ему понадобилось время, чтобы достать этот конверт и спрятать в своей одежде.— Ну и Пузырек… — усмехнулся Сергей. — Так открывай. Хотя, ты можешь ошибаться…— Я слишком хорошо знаю своего брата.И Маша разорвала конверт. В нем была свернутая вчетверо старая газета. Свет от торшера упал на первую же страницу с фотографиями, и Соломон ахнул, схватил газету и прижал к груди… Он тяжело дышал и стоял так некоторое время с закрытыми глазами, шепча «Это она, это она… Дупуми…» Глава 11СОКРОВИЩА КАРЛА Ф. НАСЛЕДНИЦА ГЛАВБУХА Они уснули на рассвете. Мальчишки расположились на полу, стащив туда несколько одеял и одну подушку, а Машу устроили на диване, под пледом. И сны их, такие похожие и, вместе с тем, разные, кружили над потолком, сливаясь прозрачными очертаниями и разлетаясь, как широкие экзотические листья «дерева путешественников» с далекого острова Мадагаскар…Тайна, которая спала вместе с ними и теперь составляла неотъемлемую часть их жизни, была настолько велика и мистична, настолько богата историей и открывающимися для ее обладателей возможностями, что это невозможно было выразить словами. Как сладкий жирный шоколад, спрятанный за щекой ложащегося спать ребенка, была спрятана эта тайна в душах Маши, Сергея и, конечно же, Соломона. Хотя у Соломона была еще причина и для бессонницы — на первом этаже дома, в котором они находились, спала, погруженная в свои тяжелые и тревожные сны, Лариса…«Лариса Ветрова», — шептал он во сне, пытаясь дотянуться до ускользающей от него светлой фигуры в развевающемся белом платье. Теплая волна радости захлестывала его сердце, которое при мысли о том, что Лариса может на самом деле оказаться его матерью, начинало биться с удвоенной силой. Но почему же она ничего не сказала Маше с Мартой про Буффало, не объяснила, чего требовал от нее этот человек, место которого в аду?.. Но он все узнает, когда проснется, все, абсолютно все… *** Никита был очень удивлен, когда, проснувшись, не обнаружил рядом с собой сестру. Он встал и пошел ее искать по дому. И тут до него дошло, что под рубашкой нет желтого конверта. Он вернулся и перевернул всю постель — все напрасно. «Машка, я ей голову отверну», — разозлился он не на шутку, понимая, что пропажа его драгоценного конверта — дело только ее рук.Конверт, который он приметил в гостиничном номере, когда осматривал ящики шкафа, он не мог сразу же засунуть за пазуху — уж слишком он был велик. А потому решил его временно перепрятать в туалете, чтобы потом спокойно, без свидетелей, хорошенько спрятать где-нибудь в себе. Он так и сделал, но раскрыть конверт и посмотреть, что в нем, не успел — не было подходящего момента. И вот теперь все лавры достанутся Машке…Он сходил в туалет, умылся и чернее тучи поднялся наверх, где и застал всю троицу крепко спящей в библиотеке. Желтый конверт лежал на столике возле торшера. Никита сел на диван, чуть не касаясь Машкиных ног, достал из конверта газету и начал читать.И чем больше он читал, вдумываясь в прочитанное, тем непонятнее ему становилась причина, по которой эта газета оказалась в гостинице провинциального города на Волге… Он размышлял и строил мысленную логическую цепочку событий, имен, фактов…Итак. Газета — Ефим Борисович — Альбина Георгиевна — золотой медальон — Соломон.На письменном столе он увидел странный листок, сложенный пополам, с нарисованным на одной его части жирными синими чернилами нерусское слово «ВА…..», а на другой — с отпечатком этого же, еще не успевшего просохнуть от чернил, слова. И среди этих странных букв какие-то кругляши, похожие на острова или булки.Тут Никита понял, что проголодался, махнул рукой на всех спящих предателей с их ночными занятиями, которым они предавались БЕЗ НЕГО, и спустился вниз.На кухне уже звенела посудой Марта.— Доброе утро, — поприветствовал он ее. — А я уже умылся. Вам помочь, а то Машка спит…Марта в косынке, плотно стягивающей ее аккуратную красивую голову, улыбнулась ему, и Пузырька прошиб пот: он оставил ее парик в комнате, где-то на постели… «Вот черт!» И тут он вспомнил слова, которые довольно часто произносились в его доме, и решил разговаривать с хозяйкой этого гостеприимного дома «открытым текстом».— Знаете, тетя Марта, а ведь я видел, как вы ночью куда-то ходили. Вы что — лунатик?Она рассмеялась:— Ну что ты, Никитка, какой же я лунатик? Просто ездила смотреть на воду, знаешь, какая она ночью красивая, когда в ней плещется луна…— А что же вы никого с собой не позвали? Я вот тоже, например, люблю кататься на лодке. Я и грести умею.— Хорошо, сегодня ночью мы погребем с тобой вдвоем… Договорились?— А что вы печете?— Оладьи. Любишь?— Я когда голодный, то все люблю. А почему вы носите парик?Вот когда он застал Марту врасплох.— Ты что-нибудь видел? А… Это ты взял парик, я поняла… — она опустила руки и села на стул. Опустила голову. — Понимаешь, у меня проблемы с волосами, они почему-то не растут… Болезнь…— Неправда, — спокойно ответил ей Никитка, — я видел ваши волосы. Они длинные, белые и красивые. Вы скрываетесь от кого-то? Да вы не бойтесь, я никому ничего не расскажу. Могила. Тем более что все в этом доме от кого-нибудь да прячутся. Лариса — от Ефима Борисовича, мы с Машкой — от школы и родителей, Сережка — тоже, а Соломон — от всех воспитателей и учителей, а еще от милиции… А вы от кого?— От себя, — ответила Марта и снова встала к плите. — Когда-нибудь ты, быть может, и сам что-то узнаешь, но сейчас еще рано… Я не готова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17