она вознамерилась уничтожить все свои создания для того, чтобы отыскать и породить новых, никогда не видевших ее истинного облика.
Она не позволит никому из своих белокурых слуг и черноволосых воинов выжить, чтобы рассказать остальным о том, кем на самом деле является то существо, которому они служат.
В задней части комнаты просел и обвалился потолок. С оглушительным грохотом посыпался град камней. Выживет ли сама Гуайрэ или же клинок киммерийца не только поразил ее глаз, но и проник до самого ее мозга? Что означает это землетрясение? Наблюдают они сейчас предсмертную агонию чудовища или же это только последствия его бешеной ярости?
Конан надеялся, что Гуайрэ все-таки уничтожена. Было бы слишком опасно оставлять подобную тварь в живых. И если окажется, что она каким-то образом выжила, — киммерийцу придется вернуться сюда и закончить начатое.
Он вихрем вылетел из помещения как раз в тот момент, когда обрушилась первая потолочная балка, и за спиной у киммерийца поднялся настоящий камнепад, какой бывает в горах, когда талые воды размоют скальную породу.
— Олдвин! — громовым голосом закричал киммериец. — Олдвин, вы где?
— Я здесь! — донесся знакомый голос бритунца.
Конан обернулся и увидел своего спутника, испачканного пылью, с потными волосами и перепуганного насмерть.
— Бежим! — крикнул Конан, хватая его за руку. — Скорей!
Впереди упал огромный обломок. Конан шарахнулся назад и увидел, что отступать некуда — сзади тоже громоздился завал. Под этими камнями были погребены все слуги Гуайрэ, что собрались в зале. Несколько человек, наверное, оставались еще в саду или бродили по пустыне. Конан не знал, как действует магия Гуайрэ. Может быть, королева-насекомое способна уничтожить всех, кто так или иначе был с нею связан, посылая магические импульсы на большое расстояние…
Конан полез через обломок наружу. Он забрался наверх и подал руку бритунцу. Олдвин безмолвно уцепился за руку и вскарабкался вслед за спутником. Оба встали рядом на камне, осматриваясь.
От дворца ничего не осталось. Кругом рушились стены и падали камни. Потолок упал, уничтожив все, что было создано за долгие столетия: резьбу по камню, инкрустации, украшения, шелковые драпировки, серебряные чеканки…
Земля под ногами тряслась и содрогалась. Конан кивнул бритунцу, и оба одновременно спрыгнули вниз, оставляя зал с погребенной под завалами королевой позади себя. Беглецы прошли по тому, что еще несколько колоколов назад было коридором, и выбрались в следующий зал, где имелась лестница, ведущая наверх.
Ступени уже рухнули, выход был завален. Конан начал разгребать проход, хватая мощными руками огромные камни и отбрасывая их в сторону. Олдвин помогал ему, как мог.
Все вокруг непрерывно гудело и тряслось. Казалось, земля под ногами вот-вот разверзнется, и ее жадное чрево погребет обоих беглецов.
— Берегись! — крикнул Олдвин, мельком глянув наверх и заметив, что тяжелая масса песка и камня опасно сдвинулась с места.
Его голос не успел затихнуть, как то, что осталось от перекрытия, обвалилось и засыпало их обоих.
* * *
Конан открыл глаза и первым, что он увидел, было яркое голубое небо. Это зрелище меньше всего напоминало пиршественные чертоги, где погибшие со славой воины непрерывно пируют ив перерывах между возлияниями развлекаются смертельными поединками, поэтому Конан закономерно предположил, что он не погиб.
Он попробовал пошевелиться и не без удивления обнаружил, что в состоянии сесть. Что он и проделал.
Теперь он мог осмотреться по сторонам. Он находился в пустыне, в том месте, где, несомненно, когда-то был оазис. Высохшие стволы деревьев лежали поблизости, скрученные, как канаты, словно их истерзала какая-то злобная магическая сила. Их выбеленная древесина заставляла думать о костях.
Несколько камней с остатками искусной резьбы были разбросаны поблизости. Это были очень древние обломки, если судить по тому, как ветра и солнце успели поработать над ними.
— Эй! — позвал Конан. — Олдвин!
— Я здесь, — к великому удивлению киммерийца отозвался знакомый голос, и из-за поваленного ствола показалась растрепанная голова бритунского ученого. — Я здесь и даже жив, как это ни поразительно.
— Вас это тоже изумляет? — спросил киммериец, быстро приходя в себя. — Кром! Мы живы!
— Вот именно, — со стоном Олдвин уселся на поваленный ствол и принялся растирать ушибленную ногу. — С тех пор, как на нас обрушился этот проклятый потолок, я решительно ничего не помню.
— Я тоже, — буркнул Конан. — Должно быть, мы как-то выбрались.
— В бреду? — осведомился Олдвин. — Впрочем, подобные случаи описаны. Брат, находясь в бреду, спас сестру-недоумка, и потом никто не мог объяснить, что именно случилось и почему оба не пострадали…
— Вы так рассказываете, как будто всем хотелось, чтобы они пострадали, — заметил Конан.
— По большому счету, да, — пожал плечами Олдвин. — Это было дело о наследстве. Но дети спаслись.
— Хорошая история, — вздохнул киммериец. — В конце концов, не имеет значения, как мы очутились здесь. Будем смотреть правде в глаза: мы живы, у нас нет ни лошадей, ни воды, ни припасов, и мы — посреди пустыни. Прекрасный способ умертвить нас наиболее болезненным и долгим способом.
— Вы сами не верите в то, что говорите, — рассердился бритунец. — Вы что, хотите испугать меня?
— Да, — сказал Конан.
— Ну так вам это удалось! А теперь давайте перейдем к делу, — Олдвин вздохнул. — Что вы предлагаете?
Конан не ответил. Насторожившись, он вытянул шею и пристально всмотрелся в какую-то темную точку, которую только сейчас заметил впереди, за барханом.
— Тише! — остановил он приятеля, подняв руку. — Там кто-то есть.
Конан встал и вытащил из ножен кинжал — единственное оружие, которое у него еще оставалось.
— Оставайся здесь, — бросил он бритунцу, — я посмотрю, что там творится.
Он заскользил по песку, готовый в каждое мгновение схватиться с неведомым врагом. Олдвин, не на шутку встревоженный, следил за ним.
Неожиданно Конан остановился, сунул кинжал в ножны и рассмеялся.
— Сюда! — крикнул он Олдвину. — Сдается мне, я нашел разгадку нашего спасения!
Эпилог
Маленький городок Гоэ вырос на краю пустыни, как растут грибы после дождя. Должно быть, когда-то здесь была просто стоянка караванов, но постепенно вокруг коновязей начали возводить сараи, хижины, места для ночлега путников. Теперь Гоэ превратился в процветающий городок, население которого представляло собой пеструю смесь потомков самых разных народов и племен. Казалось, каждый караван, изо всех стран Хайборийского мира, оставил здесь потомство. — Трое путешественников сидели на ковре, расстеленном прямо на песке, под небольшим тростниковым навесом, и пили сильно разведенное вино. В качестве ужина им подали лепешки, смазанные топленым маслом. Песок остывал, пустыня нехотя отдавала ночи свое тепло.
— Не нужно господам еще чего-нибудь? — с приторной любезностью осведомился харчевник, кривоногий чернокожий человечек со сморщенным личиком.
— Нет, — ответил киммериец. — И оставь нас в покое.
— Хорошо-хорошо, — закивал человечек. — Как будет угодно господам.
Он отошел, но остановился так, чтобы иметь возможность наблюдать за этими тремя гостями. Кое-что в их облике настораживало опытного харчевника — а уж он-то на своем веку немало перевидал путешественников, самых разных, и о каждом мог быстро составить довольно точное представление.
Эти трое были явно не такими, как все. Рослый киммериец казался самым опасным во всей троице. Его огромный рост, широкие плечи и могучие мышцы вызывали у коротышки-харчевника почти мистический ужас. Черная грива спутанных волос свидетельствовала о необузданности нрава, а ярко-синие горящие глаза выдавали человека, готового в любое мгновение вспыхнуть гневом.
Именно поэтому харчевник не стал спорить и подал в обмен на две медных монетки (все, что завалялось в кошеле у Конана) кувшин вина — правда, разбавленного почти до прозрачности, — и три лепешки, да еще с маслом.
Второй путешественник вызывал куда меньше вопросов и опасений. Несомненно, он являлся бритунцем. Одежда его пообтрепалась, но когда-то она была довольно щегольской и, вероятно, составляла предмет некоторой гордости своего владельца. Он все время оглядывался по сторонам, время от времени задерживая задумчивый взор то на одном предмете, то на другом. Очевидно, пытался запомнить увиденное.
Харчевник слышал, как он со вздохом обратился к своему рослому спутнику-варвару:
— Как жаль, Конан, что я потерял мои таблички и все мои записи, сделанные по пути!
— Вы всегда сможете восстановить их по памяти, дружище, — прозвучал ответ варвара.
— К сожалению, у меня плохая память, — сокрушенно сказал бритунец. — Поэтому я все и записываю.
— У вас плохая память именно потому, что вы все записываете, — возразил Конан. — Вот если бы вы не умели писать, вы хранили бы каждое впечатление в уме. Цивилизованное человечество сильно проиграло, когда обратилось к письменности. Здешние так называемые «дикари» знают наизусть генеалогию своего рода до шестидесятого поколения, а кроме того могут рассказать вам тысячи преданий
своего племени. И все потому, что они не имеют письменности.
— Я это учту, — сказал бритунец, глаза которого разгорелись при мысли о том, что он, быть может, сумеет послушать предания дикарских племен (и за писать их для последующего доклада в Академии).
Некоторое время они молча насыщались.
Третий их спутник был молодым человеком, зим, быть может, двадцати с небольшим. Судя по внешности, его можно было, скорее, принять за единоплеменника ученого бритунца, нежели за сородича верзилы-киммерийца. Волосы у него были светлые, глаза — бледно-зеленые, с желтоватыми точками вокруг зрачков. Вообще же он был, что называется, невзрачный и щуплый. Это впечатление усиливалось неуверенной, какой-то приниженной манерой держаться.
Ученый бритунец обращался с ним покровительственно, а варвар вообще практически не обращал на него внимания.
«Парень похож на человека, который недавно перенес тяжелую болезнь, — подумал харчевник, и на сердце у него лег камень. — Только этого мне не хватало! Если он болел, то, не исключено, что демоны лихорадки еще не вполне покинули его. А это значит, что в любой момент эти самые демоны могут переселиться в моих постояльцев или в меня самого! Как бы половчее избавиться от этих неудобных гостей? Денег у них нет, это очевидно, а один из их товарищей хворает… Если бы не кулачищи киммерийца, я бы уже давно указал им путь подальше отсюда…»
* * *
— Мы не можем просто так взять и уйти, — приглушенно говорил Олдвин. — У меня до сих пор стоят перед глазами эти сундуки и ларцы, набитые до краев несметными сокровищами.
— Вспомни, что там творилось, когда мы уносили оттуда ноги, — возразил ему Конан. — На нас повалилась целая гора песка. Если бы не Эан, мы давно были бы мертвы.
Оба они повернулись к молодому человеку, который медленно покраснел.
— Вы были добры ко мне, — пробормотал он. — Я не мог оставить вас погибать. Когда я сидел в своей трясине, я вдруг услышал громкий крик Гуайрэ. Она кричала, что погибает, что теперь ей придется всех уничтожить и начать строить свой мир заново,
с людьми, которые никогда, не видели ее истинного облика… Из всех, кому она представала в таком виде, в живых был оставлен лишь я один. И то — по тому только, что сам я превратился в чудовище.
Я подумал о вас, о моих друзьях… О первых нормальных людях, которые разговаривали со мной так, словно я был им ровней. И кроме того… — он опустил глаза и признался: — Кроме того, я хотел увидеть агонию Гуайрэ. Да, мне необходимо было убедиться в том, что она мертва! Что погибло чудовище, которое уничтожило мою семью, мой караван, которое исказило мою жизнь и извратило мою натуру! Она надругалась над моей любовью…
— Давай не будем рассуждать о твоей любви, — остановил его Конан. — Насколько я помню, ничего хорошего из этой страсти не получилось. Ты не был счастлив, а закончилось все убийством…
Я только молю богов о том, чтобы смерть моего соперника была искуплена, — прошептал Эан. — Я так раскаивался в содеянном! Я мечтал вернуть его к жизни, но… сделанного не обратишь вспять. Итак, я услышал агонию Гуайрэ, я внял ее предсмертному воплю — и побежал под землей, сквозь пески, навстречу к моей бывшей возлюбленной. Я и сам не знал, любил я ее в тот миг или ненавидел.
— Очень сложная гамма переживаний, — заметил Олдвин ученым тоном.
Эан моргнул и вдруг заметил на лице бритунца улыбку.
— Вы смеетесь надо мной?
— Вовсе нет, Эан. Это весьма распространенное явление: когда человек не в состоянии определиться со своими чувствами. Но продолжай. Эта история каждый раз звучит немного по-новому.
— Хорошо… — Эан вздохнул. — Я увидел, что все мертвы. Многие уже погружались в песок. Они проплывали мимо меня. Я вижу в песке так же хорошо, как некоторые рыбы видят в воде. В трясину уходили и черноволосые воины, и белокурые возлюбленные Гуайрэ. И сама она с мечом, торчащим из ее лица, опускалась все ниже и ниже, как будто само чрево земли засасывало ее… Она была прекрасна. Юная девушка с гибкой талией, с пышной грудью, с невинными руками… Ее золотые волосы развевались, ее губы улыбались нежно и призывно, один глаз взирал на меня с лаской, а из второго вырастал длинный клинок…
Эана передернуло, и он поскорее отпил глоток вина. Конан хмыкнул:
— В этом пойле больше воды, чем вина. Вряд ли оно поможет тебе захмелеть.
Я хмелею от воды, — возразил Эан. — Это питье для меня в любом случае непривычно. Я слишком много времени провел в песках. Иногда мне кажется, что я сам состою из песка.
— Смерть Гуайрэ освободила тебя, — сказал Конан.
… Да, это Эан разыскал своих новых знакомцев посреди руин обвалившегося дворца и вытащил их наружу. Нечеловеческая сила рук чудовища спасла жизнь киммерийцу и его приятелю. Эан выволок их на поверхность и уложил на песке, а после этого вдруг почувствовал себя дурно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15