Мне показалось, что он из средиземноморских стран, потому что у него была смуглая кожа, темные глаза и шапка жестких черных волос. Может, он не знал английского?
— Простите, но вы… — Он все еще не смотрел на меня, и я в сердцах сказала: — А, да ну вас к черту. — И, отвернувшись, я собралась уйти. Какая мне разница, знает он английский или нет? У меня здесь есть дела поважнее, чем бегать за садовниками.
Но как только я отвернулась, он… Я с трудом поверила в то, что произошло. Он вывалил содержимое своей тачки мне на ноги! На ноги и на подол моего роскошного платья!
Я стояла, не в силах пошевелиться, и смотрела на то, что со мной стало. В тележке был навоз! Только это был не тот высококачественный американский навоз, который продают в магазинах упакованным в пластиковые пакетики. Этот навоз не был расфасованным для того, чтобы легче было с ним обращаться и чтобы он не пахнул. Этот навоз был прямиком из конюшен. Сначала его свалили в кучу, потом дали ему там «созреть», а теперь вот он «зрел» вокруг меня.
С трудом я произнесла:
— Посмотрите только, что вы наделали. Посмотрите на мое платье!
А мужчина молча стоял и смотрел на меня. Видно было, что он не глухой, а знает он английский или нет, не важно! Потому что навоз — это навоз, на любом языке! В его глазах что-то поблескивало, и на губах играла бледная тень улыбки.
Он сделал это нарочно! Я отлично видела это, а еще я видела… Ладно, лучше в это не углубляться, потому что в последнее время я вообще-то ни в чем не могу быть уверена. «Попробуй установить контакт через враждебность, — подумала я. — Наверное, он совсем новичок, только-только с корабля, и он не знает, что я — хозяйка всего поместья и что со мной надо обращаться с уважением. Судя по его виду, может быть, он родом из тех стран, в которых принято считать каждую женщину, которая не сидит в гареме, достойной надругательства. Откуда бы он ни был родом, он, кажется, уверен, что ему все можно».
Мужчина продолжал стоять и молча смотреть на меня. Я решила послать к черту хорошие манеры. Мне было наплевать, что я в Англии прошлого века и что меня зовут леди такая-то. Быстро оглянувшись и удостоверившись, что вокруг никого нет и никто меня не слышит, я ему выложила все, что о нем думала. И сказала это в таких словечках, которые мелькают иногда в комедийных номерах по кабельному телевидению, но вслух обычно не произносятся.
По блеску в его глазах я видела, что он отлично знает английский, но не была уверена, что ему знакомы все слова, которыми я его осыпала. Я была готова поклясться, что до сих пор еще ни одна женщина не говорила ему ничего кроме «да».
Когда я пришла к выводу, что наконец сообщила ему все, что думаю о его манерах и о всех его ближних и дальних родственниках, я решила закончить свой монолог небольшой лекцией по демократии.
— Вы находитесь в Англии, в этой стране почти столько же свободы, как и в Америке. Тут с женщиной нельзя обращаться, как вам захочется.
Это показалось глупым даже мне самой, но я уже падала с ног от утомления и голода.
По правде сказать, мне хотелось плакать. Я хотела есть, и я была страшно одинока. Я была не только в чужой стране, но и в чужом времени. Я хотела вернуться домой. Где же Джейми? Где мой прекрасный Джейми, о котором я столько писала и которого любила в течение многих веков? Почему он не придет и не защитит меня? Все мои герои всегда по первому зову бросались на защиту героинь.
К своему ужасу, я почувствовала, что слезы закипают в моих глазах. Запах лошадиного навоза распространялся вокруг, и этот ужасный мужчина молча смотрел на меня. Еще минута, и слезы брызнут по моим щекам.
— Я все расскажу о вас мужу, — прошептала я, чувствуя, что говорю как ребенок. Высоко задрав подбородок, я отвернулась и пошла прочь.
Я прошла два с половиной шага, когда голос мужчины заставил меня остановиться.
— Ваш муж — я, мадам,
Я потеряла сознание во второй раз.
10
Мне не хотелось вспоминать, что было дальше. Этот жуткий молчаливый человек, который оказался моим мужем, перекинул меня через плечо и понес вверх по лестнице. Я не могла не помнить, что Ретт тоже нес Скарлетт на руках, а потом занимался с нею любовью. Я боялась, что так и будет. По виду этот человек был возвратом к неандертальцам, но он был довольно сексуален. И к тому же он мой муж, он — Джейми…
Положив меня на кровать, он вышел из комнаты и запер за собой дверь. Несколько минут спустя опять появился седой врач. И тут уж мне пришлось познакомиться с тем, как в те времена проводились гинекологические исследования. Когда-то мне хотелось увидеть самого короля, но пришлось увидеть совсем другое.
Что ж, скажем лишь, что это происходило под покрывалом, и неудобства было столь мало, сколь возможно. Я понимала, в чем проблема. Упасть в обморок два раза за один день, могло означать, что леди де Грей беременна. Теперь-то понятно, почему она исчезла… Я как-то не думаю, чтобы она все дни напролет валялась в постели с этим темным и враждебным человеком, ее мужем, так что если Катрин беременна, то это от другого.
Врач, не вынимая рук из-под покрывала, поднял голову и бросил на меня блеснувший взгляд. Мне стало все ясно. Все, вне сомнения, знали, что леди де Грей вот-вот разведется с мужем. К тому же, она беременна от другого…
Я покраснела от смущения, но доктор, ничего не сказав, сложил в чемодан инструменты и вышел из комнаты.
Вошла служанка. Она сняла с меня корсет (слава тебе, Господи!) и облачила меня в свободное платье-халат. Потом распустила мне волосы, расчесала их и вышла, оставив меня ждать. Вне сомнения, его.
Итак, что же я скажу человеку, которому только что стало известно, что его жена, которая не спала с ним Бог знает сколько времени, беременна?
Мне стыдно признаваться, но когда он вошел в комнату, я страшно нервничала. Я не люблю половую распущенность и всегда считала — и в книгах, и в жизни, — что мужчина должен быть один. А может, именно то, что происходило в этой моей жизни, и научило меня этому?
— Вы меня сделали посмешищем для всей Англии. Зачем? — спросил он. Он бросил на меня только один взгляд, а потом отвернулся и принялся смотреть в окно.
Должна сказать, что вблизи от него со мной происходили странные вещи. Я всегда считала, что с мужчинами нужно держать себя в руках. Находясь со Стивеном, я прекрасно отдавала себе отчет во всем, что происходило, будучи уверенной, что могу решить, что и как лучше сделать. Но этот человек заставил меня волноваться. Именно так лучше всего описать то, что со мной творилось: волнение. Если бы я только знала причину волнения, тогда, возможно, смогла бы быстро успокоиться.
Я сглотнула.
— Вы имеете в виду насчет мужчин? Ну, я… Я так одинока. Вы всегда в саду, а я…
Он быстро обернулся и устремил на меня взгляд своих пронзительных глаз.
— Наоборот. Я имею в виду полное отсутствие мужчин!
В течение некоторого времени я никак не могла понять, о чем же речь, а когда все-таки поняла, то сначала не поверила.
— Вы что, хотите сказать, что я… — Я усмехнулась. — Я девственница? — И, не сдерживаясь, я расхохоталась. Американка, которой тридцать девять лет, переносится назад во времени и попадает в тело двадцатисемилетней английской девственницы!
— Вам нравится над этим насмехаться? — гневно промычал он.
— Ну, есть немного, — ответила я, а потом подняла голову. — Так если я девственница, почему же вы решили разводиться со мной?
— Как вам отлично известно, я собираюсь жениться на Фионе.
«Как это современно», — подумала и рассердилась гораздо сильнее, чем следовало бы.
Пока я переваривала эту отвратительную новость, Катрин произнесла тем ртом, который я до сих пор считала своим:
— Развод сделает меня отверженной. Никто больше не захочет иметь со мной дела, если вы со мной разведетесь.
— Об этом нужно было думать раньше, а не вести себя так, что теперь надо мной смеется вся Англия.
— И как я себя вела? — осведомилась я, с каждой секундой все сильнее выходя из себя. Он уже выбрал себе следующую невесту, его жена была девственницей, и я же виновата!
— Вы написали эти подлые письма! — гневно ответил он. — В которых признались, что якобы переспали со всеми мужчинами Англии, начиная с короля и так далее, по порядку. Я рогов не потерплю.
— Вы что, с ума сошли? Каких рогов? Я же ни с кем не спала! Вы можете доказать всем, что эти письма лживы. Скажите, что у вас есть доказательства тому, что я не спала вообще ни с кем!
Казалось, его глаза почернели:
— Всем заявить, что моя жена — девственница?
Жена?! Я не могла поверить своим ушам.
— Значит, вы разведетесь со мной, сделаете меня отверженной и презираемой всеми, выгоните меня, прекрасно зная, что я невинна?
Ответом мне был его взгляд. Да, именно так он и сделает.
В течение этого обмена любезностями Катрин порхала вокруг, пытаясь дать мне понять, какой катастрофой будет для нее развод. Ей это сломает всю жизнь, а для него ничего не произойдет, у него останутся и его фамилия, и его деньги. Я глубоко возмутилась тому, как это несправедливо. Я посмотрела на него:
— А почему бы вам тогда не взять ее… Я имею в виду, мою девственность? Вы, наверное, не можете, но не желаете, чтобы об этом кто-нибудь знал? А вы уже признались вашей возлюбленной Фионе, что вы не мужчина?
До сих пор я никогда не позволяла себе провоцировать мужчин на насилие. Если бы я была героиней любовного романа, написанного лет десять тому назад, я бы уже давно оказалась в постели с задранной на голову юбкой, но лично я терпеть не могу слишком частых изнасилований в такого рода литературе. Когда я принесла в издательство свою вторую книгу, редактор (не Дария) сказала следующее:
— Боюсь, что мы это не сможем напечатать, потому что в этой вещи герой не насилует героиню. Поэтому нашим читательницам покажется, что он недостаточно мужественен.
Я разревелась и заявила:
— Тогда придется мне искать другое издательство. Потому что если герой совершает изнасилование, то тогда это уже не герой!
Сейчас это кажется вполне логичным; а тогда прозвучало чуть ли не как революция. Редактор его напечатала, но предупредила меня, что, наверное, вещь не разойдется. Вещь, разумеется, великолепно разошлась, а что касается этого редактора, то она перешла работать в издательство, которое выпускает порнографическую литературу.
В общем, все это так, но сейчас я не владела собой. Я прижала руки к груди и отшатнулась от него. В его глазах было выражение зверя, и я поняла, как хочется ему доказать, что он может сделать то, чего раньше не делал. Но он не двинулся с места. Ударить женщину ему не позволяла честь, а от того, чтобы совершить изнасилование — которое, я видела, ему хотелось совершить — его удерживало что-то другое. Иногда в меня словно вселяется дьявол. Маленький такой, с пушистым хвостом и рыжей шкурой, как у лисицы. Он усаживается на мое правое плечо и приказывает мне делать всякие ужасные вещи. Несмотря на то, что во мне еще жила бедная девственница Катрин, которая страшно боялась этого человека и была в ужасе от всей несправедливости того, «что мужчины делают с женщинами», но лично я ничего не боялась.
Я выпрямилась, прямо взглянула ему в глаза и издевательски спросила:
— Вы ведь в самом деле не можете, правда же? И чем же, интересно, поможет вам женитьба на Фионе? Не можете со мной, не сможете и с ней.
Разумеется, я прекрасно знала, что этого говорить не следует. Его лицо стало такого цвета, что на него нельзя было смотреть без ужаса. Какого, любопытно знать, взгляда придерживались в то время мужчины на вопрос о битье жен?
К счастью, должна сказать, что он не сделал никакой попытки совершить рукоприкладство. Он просто отвернулся от меня. Но я прекрасно видела, что он весь трясется от гнева.
— Вы зашли слишком далеко, — прошептал он. Тут мне окончательно стало ясно, что с ним не все в порядке.
Мне кажется, средства массовой информации в Америке внушили всем нам слишком сильное чувство вины в случае, если мы равнодушны к чужим проблемам. Поэтому, даже несмотря на то, что этот человек был ужасен, я почувствовала жалость. Импотенция очень сильно влияет на мужчин, и это не зависит от века.
Я подошла к нему.
— Послушайте, бывает, что у этого есть причина. Может быть, физическая причина… а еще иногда бывает, причина в физиологии. Может, если бы мы поговорили об этом, мы бы могли найти причину… А если найти причину, уже, может быть, удалось бы решить проблему. Во всяком случае, я уверена, что это не значит, что вы не мужчина — то, что вы не можете…
Его смех остановил меня. Я терпеть не могу, когда надо мной смеются. А в особенности я не могу терпеть, когда смеются так, как он смеялся, насмешливо и уничтожающе.
— Надо же, какой же вы еще ребенок, — сказал он. — Невинный ребенок!
Сказать о его тоне «насмешливый», это еще не сказать ничего! Вновь рассердившись, я отрезала:
— Мне кажется, вы зря полагаете, что я так уж невинна. Ох, как он на меня взглянул! Он был очень похож на изображение с книжной обложки — а кто лучше меня знает, какие бывают изображения на обложках? Одет безупречно (кстати, не перевариваю это словечко), в снежно-белом галстуке (да-да, честное слово!), широкоплечий, с узкими бедрами, элегантный, руки с длинными пальцами. Его роскошная голова откинута назад, а ко мне обращен только его длинный аристократический нос. С такой насмешкой… С таким превосходством… Он был так уверен, что он, мужчина, конечно, знает все, а эта миниатюрная женщина — я — ничего.
— Так вы в самом деле не невинны, Катрин? — Он двинулся по направлению ко мне и приближался медленными движениями, с неподвижностью волны прилива. — В самом деле нет?
Ясно было, что он собирается поцеловать меня. Я хотела его остановить, потому что во мне отчасти отзывался тот страх перед ним, который испытывала Катрин. Но мне было уже некуда отступать.
Когда его губы уже касались моих, я вспомнила, как однажды Нора сказала: «Если бы вам пришлось однажды с ним поцеловаться, вы почувствовали бы, как перемешиваются ваши души». Уже не помню, какой вопрос я тогда задавала, помню только этот ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63