Вы могли бы подождать несколько дней?
На какое-то время Дуглесс лишилась дара речи, потом все же переспросила:
— Так вы говорите, пять тысяч фунтов?!
— Ну, хорошо, шесть, но ни шиллинга больше! — сказал человечек.
— Я… я…
— Так что, продаете вы их или нет? Надеюсь, вы не добыли их каким-нибудь незаконным способом, а?
— Нет-нет, по крайней мере, я так не думаю! — шепотом ответила Дуглесс. — Но прежде, чем их продать, мне нужно все же кое с кем переговорить. Они подлинные?
— Обычно-то средневековые монеты ценятся не столь дорого, но такие, как у вас, — редкость и к тому же отлично сохранились. А еще у вас есть?
— Хочется верить, что да, — ответила Дуглесс.
— Ну, если только у вас там найдется монета в пятнадцать шиллингов с изображением королевы и парусника на ней, то позвольте мне взглянуть на нее! Я-то сам не смогу ее приобрести, но покупателя вам на нее подыщу.
Дуглесс попятилась к двери.
— Или если у вас есть дублон, — продолжал человечек. — Дублон эпохи Эдварда Шестого.
Рассеянно кивнув ему, Дуглесс вышла из лавки и, будто в тумане, направилась обратно к церкви. В церковном дворе незнакомца не было, и ей оставалось надеяться лишь на то, что он не ушел совсем. Она вошла в церковь и увидела его. Он стоял на коленях перед беломраморным надгробием графа и, сложив ладони и склонив голову, молился.
Рядом с нею появился священник.
— Он тут так и стоит с той минуты, как вы ушли, — сказал священник. — Я уже жду не дождусь, когда он встанет с колен. Что-то, видимо, очень-очень беспокоит его! Он ваш приятель?
— Да нет, — ответила Дуглесс, — я с ним повстречалась только сегодня утром. Он разве не здешний?
— Мои прихожане, видите ли, не часто надевают доспехи, — ответил с улыбкой священник и посмотрел на часы, — Мне нужно идти. Вы тут побудете с ним? Я почему-то опасаюсь оставлять его одного!
Дуглесс ответила, что побудет, и священник удалился. Осторожно приблизившись к, коленопреклоненному незнакомцу, она положила руку ему на плечо и прошептала:
— Кто вы?
Не открывая глаз и не разжимая ладоней, он ответил:
— Я — Николас Стэффорд, граф торнвикский. Дуглесс не сразу вспомнила, где именно она раньше слышала это имя, но потом бросила взгляд на надгробие. На нем готическими буквами глубоко по мрамору было выгравировано то же имя: «Николас Стэффорд, граф торнвикский»! Набрав в грудь побольше воздуха, она спросила:
— Насколько я могу догадаться, никаких документов, идентифицирующих личность, у вас с собою нет, не так ли? Он поднял голову и уставился на нее:
— Вы сомневаетесь? Вам разве недостаточно моего слова? Вам?! Ведьме, которая проделала все это со мной?! Да если б только я не страшился того, что меня самого обвинят в колдовстве, я разоблачил бы вас и с удовольствием стоял и смотрел, как вас сжигают на костре!
И он вновь погрузился в молитвы, а она все стояла и молча глядела на него.
Глава 2
Николас Стэффорд стоял и смотрел на молодую женщину. Все в ней: и манеры, и одежда, и речь, — казалось столь странным, что это не укладывалось у него в голове. С виду настоящая ведьма, как он их себе представлял: красива, как ни одна из виденных им женщин, неприбранные волосы свободно ниспадают на плечи, а юбка — короткая до неприличия, словно она решила презреть все на свете — и Бога и людей.
Несмотря на головокружение и слабость, он не позволял себе расслабиться и стоял совершенно прямо. И на ее внимательный взгляд ответил таким же открытым взглядом.
Он все еще был не в силах поверить в то, что с ним произошло. В самую тяжелую минуту жизни, когда, казалось, у него не оставалось никакой надежды, мать сообщила в письме, что наконец, похоже, нашла что-то, что может им помочь. И он как раз писал ей ответное письмо, задавая вопросы, советуя и предлагая кое-какие ходы, когда вдруг услышал плач женщины. В том месте, где он содержался, рыдания были делом обычным, но в этих женских слезах было нечто, что побудило его отложить перо.
Он попытался позвать кого-нибудь, чтобы помогли женщине, но на его зов никто не ответил, а женские стенания становились между тем все громче, и вот они уже заполнили всю крохотную каморку и эхом отражались от стен и потолка. Николас зажал ладонями уши, чтобы заглушить рыдания, но они все равно были слышны. Всхлипывания становились все громче, пока он окончательно не утратил способность воспринимать собственные мысли. У него было такое чувство, что голова вот-вот лопнет от этих стенаний!
Он хотел встать и позвать на помощь, но пол, стоило ему подняться, казалось, ушел из-под ног. Он ощутил себя необыкновенно легким, как если бы его несло куда-то по воздуху, и, подняв вверх руку, он с ужасом увидел, что она стала совершенно бесплотной: можно было даже смотреть сквозь нее! Он двинулся к двери и попытался позвать кого-нибудь, но губы не слушались, с них не сорвалось ни единого звука. Дверь, как ему представилось, куда-то провалилась, а за нею следом И вся каморка. Какое-то время он ощущал себя парящим в пустоте. Вокруг тоже была пустота, а все тело сделалось некоей тенью, и он мог глядеть сквозь него и видеть вокруг лишь темное Ничто.
Он не знал, как долго плыл в этом Ничто, не чувствуя ни жара, ни холода и не воспринимая никаких иных звуков, кроме все того же женского плача.
Казалось, он только что находился в пустоте, был всего-навсего тенью, и вот — он уже стоит в церкви в лучах солнечного света. В его одежде произошли изменения: теперь на нем были полудоспехи, доходившие до пояса, — он обычно носил их лишь по самым торжественным случаям, — а также бархатные бриджи изумрудно-зеленого цвета.
Прямо перед ним было надгробие, склонясь над которым плакала какая-то девушка или женщина — он не мог толком разобрать, ибо ее волосы, свисая, закрывали ей лицо своею густою массой.
Именно надгробие-то и заставило его отшатнуться: на крышке его в виде беломраморной статуи был изваян… он сам! А ниже, под скульптурой, выгравированы его имя, титул и дата кончины — сегодняшняя! Выходит, они похоронили меня еще до того, как я умер?! — в ужасе подумал он.
Чувствуя дурноту из-за всего произошедшего и из-за вида собственной усыпальницы, он обозрел церковь. В стены ее были вмурованы погребальные таблички: 1734 год, 1812… 1902!
Нет, подумал он, такого не может быть! Но, оглядывая церковь, заметил, что все здесь действительно изменилось. Вся внутренность церкви была такой простецкой: балки не покрашены, на каменных консолях краска тоже облезла, а вышивка на дверях, ведущих в алтарь, казалось, была исполнена рукою какого-то неумехи ребенка!
Он поглядел на плачущую женщину. Ведьма! Ведьма, вызвавшая его сюда, в иное пространство и время! И он потребует, чтобы она вернула его обратно, — он непременно должен вернуться: его честь и будущее семейства зависят от этого, — но женщина, не внемля ничему, продолжала безнадежно рыдать!
Конечно, она порочна и, соответственно, столь же гнусного нрава, а на язык весьма несдержанна! И у нее хватает наглости утверждать, что она понятия не имеет, как и почему он оказался здесь!
Когда ведьма удалилась, он испытал облегчение, самочувствие его несколько улучшилось, и он стал склоняться к мысли о том, что весь этот полет через пустоту ему попросту привиделся. Хотя возможно, конечно, что видение это каким-то существенным образом соотнесено с действительностью!
Покинув церковь, он еще более укрепился духом, когда увидел, что церковное кладбище выглядит как и всегда, как и все подобные кладбища, но не стал задерживаться, чтобы получше рассмотреть даты на могильных плитах. А там, в церкви, на одной из поминальных табличек было написано даже «1982 год»!
Выйдя из церковного двора через ворота, он зашагал по тихой улочке. Где же весь народ? Где лошади? Где телеги с товарами?
То, что последовало затем, произошло так быстро, что его память не очень отчетливо сохранила это. Слева от него по слышался какой-то громкий шум, и что-то двигалось прямо на него с большой скоростью — ничего подобного он никогда не видывал прежде! А потом с правой стороны на него прыгнула эта ведьма! Он оказался слабее, чем ему представлялось до этого, потому что девица эта при ее незначительном весе сумела-таки свалить его на землю!
Совсем рядом с ним промчалась, непристойно гудя, какая-то безлошадная повозка, а он, Николас, совсем ослабев, позволил ведьме увести себя обратно в церковный дворик. Неужели такая уж у него судьба: умереть в одиночестве в этом странном месте и… в странное же время?!
Он попытался объяснить ведьме, что ему необходимо вернуться, но она лишь продолжала глумиться над ним, притворяясь, что понятия не имеет, как и почему он оказался здесь. Он с трудом воспринимал ее речь, и это, как и ее простонародная одежда — никаких драгоценностей, ни золотых, ни серебряных украшений, — убедило его в том, что девица — явно из крестьянского сословия. Он не сразу смог сообразить, что она клянчит у него деньги. Она желала бы получить совершенно невероятную сумму — целых десять фунтов! Однако из опасения, что она может напустить на него новые чары, он не решился отказать ей.
Забрав деньги, ведьма удалилась, а он, Николас, направился в церковь. Касаясь руками мраморного надгробия, он пальцами ощупал надпись на нем, удостоверяющую дату его кончины. Неужели он умер в тот момент, когда летел сквозь пустоту?! Если ведьма колдовскими чарами перенесла его в эту эпоху, — а ведь священник говорил, что на дворе тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год, то есть миновало уже четыре столетия и еще двадцать два года! — то, быть может, она-то и убила его в тысяча пятьсот шестьдесят четвертом году?!
Он обязан-таки вернуться в прошлое! Если он и впрямь умер шестого сентября тысяча пятьсот шестьдесят четвертого года, то, разумеется, он ничегошеньки не смог бы доказать! Слишком многое еще осталось несделанным! Но что же случилось с теми, кого он оставил там, в прошлом?
Преклонив колени на холодный каменный пол, он принялся молиться. Быть может, его молитвы окажутся сильнее магических чар этой ведьмы и он сумеет побороть ее и вернуть самого себя?!
Но и во время молитвы мысли его неслись как пришпоренные, а в голове кружились фразы: «ключ ко всему — в этой женщине» и «тебе следует узнать»!
Немного погодя он перестал молиться и позволил мыслям овладеть рассудком. Эта женщина, не важно, кто она, ведьма или нет, но именно она смогла перенести его в эту эпоху и только а ев власти вернуть его обратно!
Но почему же все-таки он перенесен именно в будущее? Может, он должен узнать здесь что-то? А эта ведьма, быть может, должна научить его чему-то? Возможно ли, чтобы она была столь уж невинной, как утверждает? И может ли быть, чтобы она рыдала по причине ссоры со своим подлого статуса любовником и в силу каких-то неведомых причин переместила его, Николаса, в эту опасную эпоху, где повозки проносятся на немыслимых скоростях?! А если он научится тому, что ему следует узнать, воротится ли он в прежнее время?!
Да, ключ ко всему — эта ведьма! Эти слова вновь и вновь звучали в его ушах. Вытащила она его сюда, действуя со злым умыслом или же в силу неблагоприятного и случайного стечения обстоятельств, но именно она способна научить тому, что он призван узнать в этой временной протяженности!
Он должен привязать ее к себе! И неважно, что это может дорого стоить и причинит ему много беспокойства! И неважно, если ему придется лгать, клеветать, богохульствовать! Он обязан привязать эту женщину к себе и позаботиться о том, чтобы она не покинула его, пока он не вызнает всего, чему должен у нее научиться!
Он долго стоял на коленях и молил Господа не покидать его, дать совет, оставаться с ним, пока он будет вершить то, что должен!
Он еще был погружен в молитвы, когда женщина вернулась, и, внимая ее сетованиям по поводу денег, он, Николас, возблагодарил Господа!
— Кто вы? — вновь спросила Дуглесс у незнакомца в странных одеждах. — И откуда к вам попали эти монеты? — Она видела, как он подымается с колен, и по тому, с какой легкостью он обращался со своими тяжелыми доспехами, поняла, что незнакомец, наверняка, достаточно долго отрабатывал эти телодвижения. — Уж не краденые ли они? — продолжала она свои расспросы.
Дуглесс заметила, как глаза его вспыхнули гневом, но вскоре он успокоился.
— Нет, сударыня, — проговорил он, — монеты принадлежат мне!
— В таком случае я их от вас принять не могу: уж слишком они ценные! — решительно заявила Дуглесс.
— Так что, их недостаточно для удовлетворения ваших нужд? — спросил он.
Дуглесс подозрительно на него поглядела. Всего лишь несколько минут тому назад он набросился на нее со шпагой, а теперь так на нее смотрит, будто намерен… соблазнить. Ну нет! Чем скорее она уберется от этого безумца, тем лучше.
Но незнакомец даже не попытался взять назад свои монеты, и она положила их на край надгробной плиты.
— Спасибо вам за то, что вы предложили мне деньги, но не нужно, благодарю вас! Я уж обойдусь как-нибудь! — сказала она и пошла к выходу из церкви.
— Подождите, сударыня! — повелительно крикнул он. Дуглесс непроизвольно прижала руки к груди, сжав их в кулаки. Эта манера незнакомца изъясняться, нелепо подражая речевым нормам елизаветинской эпохи, начинала действовать ей на нервы! Повернувшись к нему, она выпалила:
— Послушайте, я понимаю, конечно, что у вас проблемы! Я хочу сказать, что, может быть, вы себе голову ушибли и теперь не можете вспомнить, кто вы такой, но ведь это все-таки — не мои проблемы! А у меня и своих предостаточно! На моем счету — ни пенса, я голодна, я не знаю никого из жителей этой страны и даже не имею понятия, где и как буду сегодня спать и доберусь ли вечером до постели, даже если смогу себе это позволить!
— Но я тоже этого не знаю! — отозвался незнакомец. Дуглесс тяжело вздохнула. Эти нуждающиеся мужчины — прямо-таки проклятие ее жизни, подумала она. Но уж на этот-то раз у нее нет ни малейшего желания предпринимать какие-то усилия и помогать шизоиду, который еще недавно в ярости наставлял на нее шпагу!
— По выходе из церковного двора ступайте направо — только с автомобилями поосторожнее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10