– Я – база! Вызываю борт сорок один ноль восемь! Ответьте!
Треск стал таким громким, что заболели барабанные перепонки. Казалось, они сейчас лопнут.
Филонов сорвал наушники и бросил их на пульт. Включил режим громкой связи. Маленькая комнатка наполнилась треском, свистом и пощелкиванием. Что за чертовщина? Он убавил громкость и снова нагнулся к микрофону.
– Борт сорок один ноль восемь! Ответьте базе! – Он и не заметил, как перешел на крик. Точно так же он не заметил, как во рту оказалась очередная сигарета.
Внезапно экран вспыхнул ярким светом. Свечение все нарастало и нарастало с каждой секундой. Филонов, как зачарованный, смотрел на экран – до тех пор, пока он не взорвался россыпью острых стеклянных брызг.
– А-а-а! – Он почувствовал сильную боль. В глазах потемнело. Осколки впились в щеку.
Закрыв лицо руками, Филонов выскочил из комнаты управления полетами – маленького «аквариума», стоявшего на небольшом возвышении.
Он вывалился из дверного проема и уперся животом в перила, опоясывавшие по периметру башенку «аквариума». Несколько мгновений он стоял так, покачиваясь.
Позже авиационный техник Годунов рассказывал, что Филонов стоял, прижимая руки к лицу, и...
– И между пальцами у него текла кровь. Да, да! Она просто хлестала, как из порванной грелки! А потом, когда он убрал ладони, я увидел, что по щекам у него течет какой-то желтый кисель. По виду такой – густой и липкий, как гной. Он стоял, задрав голову вверх, словно пытался что-то рассмотреть в небе. Что он собирался увидеть, не знаю. Потому что глаз у него не было! Понимаете? Ему вышибло глаза к чертовой матери этими гребенными осколками! Я хотел крикнуть, предупредить его, но было поздно. Он сделал шаг вперед, перегнулся через перила и спикировал прямо сюда. – Годунов, немного выпив, всякий раз рассказывал эту историю и показывал место, куда упал несчастный диспетчер. Он опускал только одну деталь. Услышав стук упавшего тела и противный сухой треск ломающихся шейных позвонков, Годунов сблевал прямо на свой новый комбинезон. И потерял сознание.


* * *

Десять часов сорок пять минут. Аэродром «Дракино».

Дмитрий Мезенцев, тот самый краснолицый мужик в защитной футболке, у которого было девяносто... Он чувствовал себя счастливым. С того самого момента, как покинул вертолет.
Странно, но в вертолете ему было неуютно. Он опасался, что машина того и гляди рухнет на землю. Все то время, что они набирали высоту, Мезенцев стоял, отвернувшись от иллюминатора.
Он очень боялся высоты – вот в чем штука. Боялся до тошноты. Поэтому и хотел прыгнуть.
Все очень просто: или ты победишь свой страх, или он тебя. Ты – его, или он – тебя. Третьего не дано.
Раньше он почему-то считал это нормальным. «Ничего не боятся только дураки», – успокаивал он себя. Да, все так. Но со временем он стал рассуждать немного иначе. «Смелый не тот, кто ничего не боится, а тот, кто может победить свой страх». И когда он окончательно уверовал в правоту и мудрость этой мысли, решил прыгнуть.
Он приехал из Протвино на аэродром «Дракино», предъявил паспорт, подписал необходимые бумаги. Бывший тут же врач провел формальный медосмотр. Спросил: «Здоров?» «Разве не видно?» – ответил Дмитрий. Он предпочел умолчать о том, что за плечами – три сотрясения мозга (спасибо секции бокса!), осколочное ранение в бедро, причем осколок так и сидит где-то там, в опасной близости от кости и артерии (на вечную память о солнечном Афганистане!), развод с женой и последовавший год нескончаемых запоев (благослови Господь калужский «Кристалл», чтоб он провалился!). Эта информация была явно лишней. Она ничего не меняла. Все это Дмитрий оставил в прошлом. А сейчас? Сейчас он и впрямь чувствовал себя здоровым.
«Разве не видно?» – ответил он. Врач издал короткий смешок: «Видно». Дмитрий уплатил четыреста пятьдесят рублей, получил парашют и шлем.
Он внимательно прослушал инструктаж, запоминая каждое слово инструктора. Когда парень с кошачьим лицом взял его за плечо, Дмитрий быстро шагнул ему навстречу. Мезенцев не хотел, чтобы инструктор подумал, будто он боится. И уж тем более не хотел, чтобы его выталкивали из вертолета. Он должен был все сделать сам.
Когда инструктор распахнул дверь, Дмитрий не испугался. Страх перед прыжком остался на земле. Ведь, если он решился, бояться уже поздно. Сейчас надо прыгать, как учили. Вот и вся его задача. Он сосредоточенно повторял про себя, что делать, если парашют не раскроется. Особенно почему-то запомнились слова: «Дерните кольцо и выбросьте его подальше, чтобы рука оставалась свободной». Вот так. Выбросьте на хрен это кольцо. В общем, это правильно. Перефразировав известное изречение, можно сказать: «За одно и то же кольцо нельзя дернуть дважды». Точно так же, как нельзя дважды поверить одной и той же женщине: в этом он уже убедился на собственном опыте.
Мезенцев увидел далекое, нереально маленькое поле. Он никогда еще– не поднимался на такую высоту. Наверное, поэтому зрительные рецепторы посылали абсолютно новую информацию, которая не казалась мозгу пугающей. Одно дело– смотреть вниз с балкона шестнадцатого этажа, это действительно страшно. И совсем другое – из открытой двери вертолета. Это... Чертовски заманчиво. И волнующе. И все-таки умом он понимал, что сейчас они находятся на большой высоте, раз в двадцать больше, чем пресловутый шестнадцатый этаж. Понимал – и не верил.
Он оттолкнулся от края дверного проема и бросился вниз. «Шестьсот восемьдесят один, шестьсот восемьдесят два, шестьсот восемьдесят три...» Так учил инструктор. Так нужно отсчитывать три секунды, чтобы не частить и не начать метать икру раньше времени.
Три секунды – ровно столько нужно лететь, чтобы купол раскрылся на безопасном отдалении от вертолета. После трех секунд свободного падения надо обязательно взглянуть наверх: проверить, раскрылся купол или нет.
Если кто-нибудь скажет вам, что в момент раскрытия он ощутил резкий рывок, знайте – этот человек никогда не пры гал. А если прыгал – то в лучшем случае с маминого дивана.
Рывка никакого нет. Все происходит очень плавно, потому что парашют наполняется воздухом постепенно. Быстро, но все же постепенно, не мигом.
Мезенцев тоже рывка не почувствовал. Он просто вдруг понял, где верх, а где – низ. Все эти три секунды он летел, как... Трудно даже подыскать приличное сравнение. Просто вертелся, как беременная вошь на мокром члене. Все направления перемешались, понять, где право, где лево, где верх, а где – низ, было невозможно. И вдруг он понял, где верх, а где – низ. Бесконтрольное падение прекратилось.
Мезенцев посмотрел вверх и увидел купол, похожий на срез огромного мандарина, казалось, он состоял из множества упругих долек.
Он взялся за основные стропы, удобно устроился на нижних лямках, охватывающих ноги, и принялся смотреть во все стороны.
А вид и впрямь был захватывающим. Красота! Он медленно парил в застывшей тишине, крутя головой.
Мезейцев вспомнил, что инструктор говорил про поворот. Он поднял голову, увидел красные шнурки и такие же красные пластмассовые бобышки, ухватился за них и потянул правую, почувствовав, как парашют стал поворачиваться вправо. Здорово!
Страх исчез окончательно. Парашют казался ему куда более надежным, чем вертолет. Что может с ним случиться на парашюте?
Мезенцев попробовал отрепетировать момент приземления. Он крепко сжал колени и ступни и вытянул ноги. «Так, чтобы носочки были видны из-за ранца с запаской», – говорил ин структор. Дмитрий посмотрел на «запаску», из-под нее торчали серебристые кроссовки. Все нормально. Это никакой проблемы не составит.
Мезенцев увидел вдали клубы черного дыма, поднимающиеся над лесом. Не такие густые, чтобы можно было испугаться, но все же... В лесу не должно быть такого дыма. Хотя... Судя по виду, это горела свалка. Если ехать из Тарусы в Калугу, то километра через три-четыре по левую руку будет огромная свалка, на которой обязательно кто-то копошится. Кто-то из бомжей. Наверняка они что-то подожгли: специально или по неосторожности. Какую-нибудь старую покрышку от трактора.
Но дым был такой, словно горела не одна, а все десять покрышек от трактора. Или даже двадцать.
Дмитрий хотел рассмотреть повнимательнее, но земля была уже близко.
«Приземляйтесь против ветра» – еще одно наставление инструктора. «Сейчас ветер дует с запада – значит, вам надо развернуться спиной к солнцу». Дмитрий так и сделал. Подозрительный дым исчез из поля зрения.
Земля уже набегала. Вроде бы и медленно, но... Истинную скорость приближения оценить было трудно. Наконец, когда он стал отчетливо видеть каждую травинку, Мезенцев сжал ноги и вытянул их перед собой. Странно, но толчка о землю он тоже не почувствовал. Приземление оказалось очень мягким.
«Не пытайтесь устоять на ногах», – говорил инструктор. Он и не пытался. Сгруппировался и мягко упал. Перекатившись на спину, Дмитрий тут же вскочил и бросился к куполу. Он забежал за него и успел погасить еще до того, как парашютный шелк наполнился свежим ветром и превратился в парус. В конце концов, он же не в регате участвует, а прыгает с парашютом, только и всего.
– Обычное дело! – громко сказал Дмитрий.
Сердце его учащенно билось, и в ушах громко стучало, наверное, поэтому он и сказал эти два слова чересчур громко, почти прокричал. Но он этого не заметил.
– Обычное дело! – непонятно кому повторил Мезенцев и принялся наматывать стропы на руки.
Он намотал стропы и погасший купол на вытянутые руки и отправился к зданию аэроклуба, маленькому белому домику с диспетчерской башенкой, стоявшему на самом краю летного поля.
Он чувствовал себя молодым и легким. Непередаваемое ощущение: словно тебе снова восемнадцать лет и все можно начать заново. Все. Можно выбрать другой институт, затем – другую работу, а спустя несколько лет – и другую жену... Хотя...
Наверное, он повторил бы свои ошибки еще раз. Да, скорее всего. Потому что тогда он не думал, что ошибается. Все казалось таким правильным и прочным. Постоянным...
Но в какой-то момент... В какой? Когда все пошло наперекосяк? Когда он поступил в университет на факультет журналистики? Вряд ли. Факультет как факультет.
Или когда он после окончания университета попал на работу в ТАСС? В тот еще, тогдашний ТАСС, бывший на излете своего могущества? Да нет. Тоже местечко неплохое.
Может, когда познакомился с Натальей и она свела его с ума? Да, Наталья всех сводила с ума. Он был не первым и, как оказалось позже, не последним. Далеко не последним.
Нет. При чем здесь Наталья? Он ее любил. Искренне и нежно. На все сто процентов и даже больше. Нет, дело не в Наталье, а в нем самом.
Потом грянула перестройка, и вся страна оказалась в нехорошем темном месте, где никогда не светило солнце. Проще говоря, в заднице. Ну, не вся – за исключением небольшой кучки людей с ловкими и быстрыми руками. Раньше по этим рукам больно били, а в тот момент ударить оказалось некому.
Дмитрий тоже пытался крутиться, как мог. Ездил в Польшу, Турцию, привозил баулы шмоток и продавал их на вещевом рынке. В семье был стабильный достаток. Квартира, машина... Не хватало только семи фарфоровых слоников в серванте. Правда, Наталья всегда морщила носик и стеснялась знакомить его с новыми друзьями и подругами. «Люди дела», – так она их называла. А на поверку «люди дела» оказывались теми же самыми – с ловкими и быстрыми руками. Просто руки у них были чуть покороче.
Наталья ставила их Дмитрию в пример. И ее не смущало, что одного из этих друзей потом убили в подъезде. Даже не застрелили, что было бы еще не так пошло – просто грохнули по тыкве молотком, как бычка на мясокомбинате. Достойная смерть для «человека дела».
Второго грабили два раза в год, с завидной регулярностью и постоянством. Третий связался с откровенными бандитами и был вынужден продать все, что имел: особняк в коттеджном поселке, московскую квартиру и «мерседес», и все равно этого не хватило, чтобы рассчитаться с долгами. Он сбежал в Израиль, прихватив с собой всю семью, и теперь честно трудится в каком-то кибуце, собирая помидоры и апельсины, а жена перешивает на машинке старые вещи. Вот вам и «люди дела».
А Дмитрий, хоть и не хватал звезд с неба, но, по крайней мере, оставался цел. Его не грабили и пока не пытались убить. За что? Кому он нужен? Никому, но так ли это плохо? Он был... Надежным. Стабильным. С ним Наталья чувствовала себя как за каменной стеной. Ну или должна была чувствовать.
Вот только ей казалось, что стена эта недостаточно высокая, недостаточно красная и без зубцов. Она всегда считала, что достойна большего, чем быть женой продавца с вещевого рынка.
Конечно, такая работа не способствовала интеллектуальному развитию. Но ведь Мезенцев всегда был мужиком не глупым. Натальины друзья и подруги ходили на самые громкие театральные премьеры, восхищались Пелевиным и Сорокиным, но... При этом они всегда оставались теми, кем и были на самом деле. Они все так же продолжали говорить «ихний» и «звонит» (с ударением на «о»), носить массивные серьги, колготки с люрексом, красные галстуки и борсетки. Вроде бы у них были все видимые атрибуты благополучия, но выглядело это так же нелепо, как если обыкновенную дворнягу нарядить в вечернее платье от Диора.
Однажды Наталья смилостивилась над ним – взяла с собой в гости. Так Мезенцев и там ухитрился облажаться. Жена хозяина стала тараторить:
– Видите эти табуретки? Они с гостевой дачи Кирсана Николаевича!
Дмитрий кивнул, хотя и не знал, кто такой этот Кирсан Николаевич.
В середине вечеринки хозяин вскочил с места и помчался к огромному телефону, который напоминал скорее кухонный комбайн, чем обычный аппарат.
– Пришел факс от Кирсана Николаевича! – с придыханием сообщил он.
Дмитрий кивнул, втайне радуясь, что ему не приходится вскакивать из-за стола с закусками, чтобы принять факс от кого бы то ни было. Даже от президента. Да хоть от архангела Гавриила с прогнозом погоды на завтра.
Ну а когда подали десерт, хозяйка снова затянула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11