Он был ранен и заживо похоронен возле железнодорожной ветки «Амтрак» рядом с пересечением 11-ой и 37-ой улиц. Мы нашли его мертвым, но можно смело утверждать, что закопан он был еще живым. — Бэнкс поднял глаза и добавил: — Пуля тридцать второго калибра, «Хонда-аккорд».
Это последнее замечание давало понять, что никакой экзотики в плане оружия не предвидится. «А этот Бэнкс — умный парень, — решил про себя Райм. — Единственным его недостатком является молодость, да и та, возможно, со временем пройдет. А может, и нет». Линкольн Райм искренне считал, что сам он вообще никогда не был молодым.
— На пуле сохранились следы надрезов ствола?
— Шесть фасок, закрученных слева направо.
— Значит, убийца использовал «кольт», — резюмировал Райм.
— Вы сказали «убийца», — отметил молодой детектив, — а почему не «убийцы»?
— Что?
— Их несколько. А если более точно, то двое. Между железной лестницей, ведущей от могилы к улице наверх, обнаружены следы двух человек, — сказал Бэнкс, показывая Линкольну диаграмму места преступления.
— На поручнях лестницы остались отпечатки пальцев?
— Нет, ее предусмотрительно протерли. Преступник все тщательно продумал. Но к могиле ведут две дорожки следов. Да оно и понятно: жертва весила более двухсот фунтов, и в одиночку дотащить ее туда было бы невозможно.
— Продолжайте.
— Они доволокли его до ямы, выстрелили и закопали. Потом вернулись тем же путем и исчезли.
— Выстрелили уже в могиле? — уточнил Райм.
— Скорее всего. Следов крови ни на лестнице, ни на траве вокруг не обнаружено.
Райм почувствовал, как в нем начинает пробуждаться интерес, но, тем не менее, спросил:
— Ну, а я-то вам зачем понадобился?
— Дело в том, — ухмыльнулся Селитто, обнажая свои кривые желтые зубы, — что нам оставили такие вещественные доказательства, от которых голова кругом идет. Просто тайна какая-то.
— Ну и что? — Райм прекрасно знал: что бы ни обнаруживалось на месте преступления, это далеко не всегда сразу же помогало в его раскрытии.
— Да нет, тут действительно какая-то дикость. Вот, взгляни, о чем пишут в рапорте. Пожалуйста, я прошу тебя. Я кладу его сюда. Как действует твой пюпитр? — Селитто наблюдал за тем, как Том ловко вставил листы в автоматический переворачиватель страниц.
— Но у меня совершенно нет времени, Лон, — пытался протестовать Райм.
Что и говорить, хитроумное приспособление, — восхищенно заметил Бэнкс, рассматривая раму, в которую были зажаты листы рапорта. Райм не ответил, внимательно читая первую страницу. Затем он чуть шевельнул безымянным пальцем, и изогнутая обрезиненная штанга перевернула лист.
«Да, вот это действительно странно», — подумал Райм, пробегая глазами текст.
Кто осматривал место преступления?
Сам Перетти. Когда он узнал, что жертвой оказался один из пассажиров такси, о котором сообщили в полицию, он явился для осмотра места собственной персоной.
Райм продолжал читать. Обычно невыразительные слова полицейского документа пробудили в нем живейший интерес. В это время внизу, у входной двери, раздался звонок, и сердце Райма тревожно забилось в груди. Линкольн одарил Тома ледяным взглядом, и тот понял, что аудиенция закончена. Не говоря ни слова, помощник Райма кивнул и направился на первый этаж.
В ту же секунду все мысли о вещественных доказательствах, преступниках-таксистах и похищенных банкирах улетучились из головы Линкольна.
— Доктор Бергер, — объявил Том по селектору. Наконец! Как долго пришлось его ждать.
— Извини, Лон, мне было очень приятно встретиться с тобой, но сейчас вам пора уходить. — Он улыбнулся и добавил: — А дело-то, действительно, выходит интересное.
После некоторого колебания Селитто поднялся и спросил:
— Но ты дочитаешь до конца? Поделишься с нами своими соображениями?
— Обязательно, — кивнул Райм, откидываясь на подушку. Инвалиды, подобно Линкольну, сохранившие возможность двигать головой и плечами, могут привести в действие с десяток различных рычагов управления. Но Райм дорожил оставшимися в его распоряжении чувственными ощущениями, поэтому разнообразные функции двухсотдолларовой подушки его не интересовали. Он предпочитал ее просто как удобное изголовье. Посетители здорово утомили его. Еще только полдень, а ему уже хочется спать, и мышцы шеи настоятельно требуют отдыха.
Когда Селитто и Бэнкс оказались в дверях. Линкольн неожиданно произнес:
— Подожди, Лон. Детектив замер на месте.
— Вот что ты должен запомнить. Вы нашли только половину места преступления. А вторая половина не менее важна. Это его дом. Искать преступника надо там. Но в этом и будет заключаться вся сложность.
— Почему ты решил, что есть и еще одно место преступления?
— Потому что убийца стрелял не на могиле. У него для этого было другое место, где сейчас находится похищенная женщина. Его логово либо находится где-то под землей, либо в заброшенной и малопосещаемой части города. А может, и то и другое вместе... Потому, Бэнкс, — заявил Райм, предвосхищая вопрос молодого следователя, — что он не стал бы сильно рисковать: и стрелять, и держать заложницу. Из этого следует, что его убежище достаточно надежно.
— А может быть, он использовал глушитель.
— На пуле нет ни следов резинового уплотнения, ни хлопчатобумажных волокон поглотителя, — отрезал Райм.
— Но как он мог стрелять где-то в другом месте, кроме как у могилы? — изумился Бэнкс. — Ведь по пути к ней должны были остаться следы крови.
— Я полагаю, что выстрел пришелся в лицо, — заявил Линкольн.
— Да, именно так, — кивнул Бэнкс, растерянно хлопая глазами и глупо улыбаясь. — Откуда вы знаете?
— Это очень болезненно и надолго лишает сознания, а крови при этом довольно мало. Да и оружие было тридцать второго калибра. Если пуля не задела мозг, летальный исход крайне редок. Жертву в таком состоянии можно вести куда угодно даже в одиночку. Да преступник и действовал один.
Наступила пауза.
— Но ведь на месте обнаружили две цепочки следов, — почти шепотом произнес Бэнкс, затаив дыхание, словно обезвреживая опасную мину.
— Если вы сравните оба отпечатка, — вздохнул Райм, — то они окажутся идентичными. У них даже глубина одинаковая. Преступник оставил два следа, чтобы запутать вас. Он не тащил и не нес двухсотфунтовое тело. Жертва, как я полагаю, была без ботинок?
Бэнкс пролистал несколько страниц:
— Да, в одних носках.
— Отлично. Убийца снял с жертвы ботинки и прошел в них до лестницы и обратно.
— Но если он не поднимался по ней, то как попал к могиле?
— Он привел жертву по рельсам. Возможно, с севера.
— Но других лестниц, спускающихся к полотну железной дороги нет на много кварталов. Ни к северу, ни к югу. Однако существуют тоннели, идущие параллельно рельсам, — продолжал Райм. — Они соединяются с некоторыми из старых складов, расположенных по 11-ой улице. Еще во времена «сухого закона» один мафиози — Оуни Мэдден — построил эти тоннели, чтобы доставлять бутлегерское спиртное по железной дороге прямо в Олбани и Бриджпорт. — Почему бы тогда не закопать жертву прямо возле тоннеля, а рисковать, таща ее по открытой местности? — Вы понимаете, что этим хотел нам сказать убийца? — Райм начинал терять терпение.
Бэнкс открыл было рот, но потом отрицательно помотал головой.
— Преступник постарался устроить тело так, чтобы его заметили. Для чего тогда он оставил на поверхности руку жертвы? Она как бы машет, привлекая внимание. Вы меня простите, но если преступник и действовал в одиночку, то ума у него уж точно хватает на двоих. Где-то поблизости должен находиться вход в тот самый тоннель. Спускайтесь туда и ищите отпечатки, хотя, скорее всего, их там нет. Но сделать вам это придется. Пресса, сами знаете... Когда эта история всплывет... Ну, джентльмены, желаю удачи. А теперь прошу извинить меня. Лон!
— Да?
— Не забудь про второе место преступления. Что бы ни случилось, вам необходимо найти его, и как можно быстрее.
— Спасибо, Линк. А ты пока дочитай рапорт до конца.
Райм попытался убедить их в том, что он обязательно дочитает документы, и они поверили его откровенной лжи.
Глава третья
У него были прекрасные манеры обхождения с больными. Таких врачей Райму редко приходилось встречать. А уж кому, как не самому Линкольну судить о том, умеет ли человек правильно обращаться с прикованными к постели пациентами или нет. Райм как-то подсчитал, что за три с половиной года болезни его посетили семьдесят восемь дипломированных врачей.
— Прекрасный вид, — отметил Бергер, выглядывая из окна.
— Не правда ли, он действительно великолепен? Хотя высота кровати позволяла Райму видеть лишь клочок туманного неба над Центральным парком. Это, да еще облюбовавшие карниз его окна птицы, — вот, пожалуй, и весь вид, которым он мог любоваться. С тех самых пор, как его выписали из реабилитационного центра два с половиной года тому назад. Большую часть времени шторы на окнах в его комнате оставались задернутыми.
Том был занят тем, что сначала поворачивал своего босса с боку на бок: этот маневр помогал содержать легкие в надлежащей форме, а затем с помощью катетера помог Райму опорожнить мочевой пузырь. Последнюю процедуру приходилось повторять каждые пять или шесть часов. После травмы позвоночника сфинктеры мочевого пузыря остаются либо постоянно открытыми, либо закрытыми. Райму еще повезло: его сфинктеры остались закрыты. Посчастливилось ему и в том смысле, что рядом ним всегда находился помощник, который открывал маленькую трубку с катетером четыре раза в день.
Доктор Бергер равнодушно наблюдал за этой процедурой, и Райму было абсолютно безразлично, что в данный момент он лишился некоторой интимности. Первое, с чем приходится навсегда порвать инвалидам, так это со скромностью. И если кое-кто из калек еще иногда пытается как-то прикрыть свое тело во время не слишком приятных манипуляций: очищения кишечника или просто омовения, то настоящие, мужественные инвалиды смотрят на это гораздо проще, без излишнего и совершенно ненужного смущения.
В первом реабилитационном центре, где лежал Райм, существовал обычай. Если кто-то из пациентов отправлялся на прогулку или на встречу с родственниками, по его возвращении остальные обитатели палаты собирались возле него и проверяли своего товарища на предмет опорожнения мочевого пузыря. Это было своего рода барометром, указывающим, насколько удачно тому удалось провести время. Сам Райм однажды заслужил всеобщее восхищение, когда вернувшиеся в палату «коллеги» слили из него 1430 миллилитров мочи.
— Взгляните на карниз, доктор, — обратился Райм к Бергеру. — Там сидят мои ангелы-хранители.
— Это ястребы?
— Нет, соколы-сапсаны. Обычно они гнездятся очень высоко, поэтому странно, что они выбрали мое жилище.
Бергер некоторое время смотрел на птиц, а потом отвернулся и задернул занавеску. Пернатые его не интересовали. Доктор был человеком некрупным, но спортивного типа, и подтянутым, словно бегун. Ему было около пятидесяти, но в черных волосах не наблюдалось и намека на седину. Словом, он выглядел так, что мог служить якорем надежды для больного.
— Вот это кровать! — восхитился Бергер.
— Вам она нравится?
Ложе производства фирмы «Клинитрон» представляло собой монументальное сооружение весом около тонны, с огромным воздушным матрасом, наполненным миллионами силиконовых шариков. Сжатый воздух, протекая в пустотах между ними, поддерживал тело Райма почти на весу. Если бы Линкольн сохранял способность ощущать этот эффект всем телом, то ему казалось бы, что он парит в воздухе.
Райм велел Тому подать доктору кофе. Когда помощник явился, то, прежде чем удалиться, возвел глаза к потолку и прошептал:
— С чего это мы вдруг стали такими общительными?
— Вы, как я помню, говорили, что служили в полиции, — обратился Бергер к пациенту.
— Да, когда-то я возглавлял следственное управление.
— А потом вас ранили?
— Нет. Я осматривал место преступления, где при строительстве станции метро рабочие обнаружили останки человека. Им оказался пропавший за полгода до этого молодой патрульный полицейский. Мы тогда занимались серийным убийцей, специализировавшимся на охоте за полицейскими. Меня попросили лично осмотреть место преступления. Во время работы на меня рухнула огромная балка, и я пробыл под ней в течение четырех часов.
— Что, действительно существовал такой убийца полицейских?
— Он успел убить троих и ранить еще одного. Кстати, он сам оказался патрульным сержантом Дэном Шепердом.
Бергер взглянул на розовый шрам, проходящий по шее Райма: верный признак квадриплегии, паралича рук и ног. Это был след от трубки для интубации легких, которая находится в дыхательном горле в течение нескольких месяцев, иногда лет, а в некоторых случаях устанавливается навсегда. Но Райм, благодаря своему упрямству и титаническим усилиям врачей, смог избежать подобной участи. Он обладал парой таких легких, что мог бы находиться под водой минут пять.
— Итак, у вас была травма позвоночника.
— Точнее, четвертого позвонка.
— Понятно.
Четвертый позвонок является своего рода пограничной зоной. Если травма происходит выше четвертого позвонка, то смерть, как правило, неминуема. Если поражение располагается ниже, то по крайней мере верхние конечности сохраняют полную подвижность. Межреберная мышечная ткань и брюшной пресс почти атрофировались, и Райм дышал только диафрагмой. Он мог двигать головой, шеей и немного плечами. Единственной удачей можно считать то, что рухнувшая дубовая балка не затронула одну цепь передачи нейронов мозга, поэтому безымянный палец левой руки был способен двигаться.
Райм пожалел доктора и не стал ему рассказывать обо всех ужасах своей жизни в первый год после несчастного случая: целый месяц с черепной тягой, когда щипцами через отверстия в голове ему вытягивали позвоночник. Затем в течение трех месяцев ему пришлось мириться с приспособлением, называемым «гало» — пластиковым нагрудником и стальными подпорками у головы для того, чтобы поддерживать шею в постоянной неподвижности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9