За соседний столик сели две пигалицы, с железом в пупках. У обеих настоящий берлинский выговор, без акцента.
Инна экзаменовала меня по метафизике.
— А что ты читал у Кастанеды?
— Я пытался одну книжку листать. Там, где герой возвращается к дону Хуану своему… Но у него так и не получилось ничего с грибами добиться…
— Знаешь, говорят, что достойные Кастанеды познаются на первой же книге. — Инна поджала губы. — Стало быть, ты ничего не понял.
— А ты до конца прочитала?
— Все шесть томов. Я вообще после него ничего читать не могу.
Индеец с косичкой колотил в бубен, сверкал зубами в нашу сторону. Немцы раскачивались с рюмками в руках.
— Ой, я у этого, главного, лидера их группы, позаимствовала визитку с адресом, где они живут. Он еще пытался диск свой предложить, приглашал к ним в гости…
— Чего ж тут удивительного…
— Ты думаешь это потому, что я женщина? А ты что, ревнивый?
— Я? Вот так вопрос. Мне везло как-то, поводов не давали… А какое это имеет?..
Хозяйка «форда» вернулась откуда-то с пакетами. Из «ауди» так никто и не вышел.
— А всё имеет значение. Случайностей просто так, в принципе, не бывает.
— Значит, мы встретились не случайно?
— Конечно, нет. Так было задумано. — Мне стало неуютно.
— Кем задумано?
— Пытаешься меня на религиозности поймать? Не выйдет, — она засмеялась. — Зачем высшим силам приклеивать лица каких-то богов? Достаточно верить, что во вселенной организовано определенное равновесие, и для его поддержания нам надо было встретиться в этом мирке.
Грандиозные перуанцы впечатляюще наяривают. И вообще. Мне здесь всё больше нравится. Вечер мягко наплывает, свечку нам зажгли в стаканчике. Соседи сменились, компания беловолосая — сплошь старички и в костюмчиках белых. Из прежнего заведения — ни одного знакомого лица, но это еще ничего не значит. Сигарой сладкой потянуло.
Я сказал: спасибо за радушие, воспользуюсь твоим ковриком на кухне, но не сегодня. Может завтра, а то меня дядя потеряет, у дядьки родимого столуюсь. Но увидеться очень-очень настаиваю.
Ловкий парень, женщина в гости позвала, а он исхитрился увернуться. Тут существенно лицо сохранить, чтоб взаимное уважение расцвело. А заодно и неловкостей избежать.
Она восприняла адекватно, без разочарования. «Порядочная девушка, — сказал внутренний голос, — не что-то там себе, а искренне приютить пыталась». «С непорядочными не вожусь», — отчеканил я в ответ. «Наповал сразил, — протянул голос, — ты втайне на непорядочных только и надеешься! Самым хитрым образом хочешь использовать служебное положение!» «Это во мне „эго“ и „суперэго“ сражаются, — пояснил я, — но „супер“ побеждает. Хорошая она!» «Смотри, не втюрься», — зевнул голос…
Проводил ее, пошатался по кварталу. Тихий зеленый райончик, рай для пенсионеров. Забрел в кофейню, с видом на ее подъезд, убил время за кружечкой «капучино». Можно было бы подняться в дом напротив, посмотреть в ее окошко. Но на это никто меня не уполномочивал, каждому своя работа. Потом я соскучился и вызвал такси. Ночью, с лупой, штудировал свежие фотоальбомы. (Как я глупо, оказывается, выгляжу в обществе дамы!) Почти сорок кадров, со всех сторон, но ни одно лицо рядом с нами не повторяется. Очень жаль, по-прежнему не за что зацепиться. Затем один из местных ребят принес мне записи послушать. Снова ничего примечательного, всякая тарабарщина, болтовня с подругами, с родичами, оставшимися в России. Но я не специалист в таких вопросах, могу что-то и пропустить. Включил российский канал, заставил себя смотреть криминальную хронику. Наутро зажевал бутерброд, потрусил рысцой до ближайшей будки и пятнадцать кварталов (чтобы форму поддержать) до «нашего» кафе.
Сегодня бродили по Восточному Берлину, я снова позволил Инне командовать, экскурсии для меня проводить. Никому мы не нужны, никто к нам не пристает… Ее мобильник звонил дважды, оба раза кто-то из подруг.
Утром третьего дня проснулся в задумчивости. Инна мне надиктовала лишь номер сотового, я пока, как бы, не знал, где она живет, и одна ли… Разводится, хм… На самом деле, разводиться она и не собиралась. Следовало бы живьем взглянуть на этого мужа, вдруг в нем какая закавыка отыщется. Но не мне указывать Пеликану, что делать. «А тебе что за дело, — тут как тут пробудился внутренний голос. — Какое отношение имеет муж?» «Просто так, размышляю», — нехотя пробурчал я. «Врешь, — вздохнул голос, — ты скучаешь без нее и паникуешь, что на носу отъезд и отчет! Немедленно сделай что-то такое, чтобы не было потом мучительно обидно!»
— Ты меня еще не раздумала позвать на блины с омарами?
— Только ты не пугайся, — говорит, — у меня дома страшный бардак, только вчера переехала.
Что-то не припомню, у кого дома нет страшного бардака. Такое впечатление, что все только вчера переехали.
— Стой! Вот так стой… Подожди. Можешь мне вот эту розу минуту подержать? К себе поверни!
— Ого! Ты еще и фото увлекаешься!… — Камеру вытащила компактную, крутится вокруг цветка. Роза что надо. Огроменный куст, прямо посреди улицы растет…
— Я много чем увлекаюсь. Фотография — это замечательно, но я не смогу ею заниматься профессионально. Слишком тяжелое оборудование. Я один раз попыталась сумку поднять с комплектом и поняла, что это не для меня. Слабая очень.
— Ой, вот этот цветок еще подержи, — заметалась среди клумб. — Хочешь, тебя вместе с ним щелкну?
Я вежливо уклонился. Только этого мне не хватало, физиономию свою засвечивать! А Инне я сказал: плохая, мол, для меня примета. Ссорюсь с теми, кто меня фотографирует. Да и рожа не театральная.
— Эх ты! Сейчас самое время сниматься. Солнце садится.
— А ты по цветочкам спец?
— Я тебе покажу, у меня дома на диске куча цветов, я их больше всего люблю. Смотри, вот здорово! Монк выступает, вон на афише… А ты не знаешь? Это обалденный джазист. Хочешь, пойдем вместе? Тебе наверняка понравится!
Я посоветовался со слегка заплетающимся внутренним голосом, и мы сообща пришли к соглашению: нам понравится всё, что бы она ни предложила. И Монк, и Хендрикс, и Моррисон…
— Про Моррисона не надо, ладно? Лучше при мне не вспоминай, а то я в такие дали улечу…
Ну не надо, так не надо. У каждого есть право на свои скелеты.
— Проходи. Давай на балкон, там у меня столик есть, и вид на улицу классный. Слушай, еды практически никакой… Чай с травками будешь? А чего ты на своего друга, который в Амстере завис, так наезжаешь? Ты сам хоть раз грибы пробовал? Ну так какое ты право имеешь других судить?
Чай принесла. Теснота в доме, не провернуться. Курительница восточная в углу, слабый-слабый аромат — древесный, свежий. Как в предбаннике.
Над кроватью — висящая статуэтка — индеец с перьями. Интернет подключенный ждет. Кресло на колесах, как в космических сагах. Крохотная кухня, кроваво-красное вино в бокале. Внизу, под балконом — деревья в розовых цветах. И тишина.
— Я раньше какой только наркоты не пробовала, всякое было. Но это в прошлом. А за грибами мы сами в Амстер с моим… месяц назад ездили. Классно оторвались. Нет, ты не понимаешь. Дело не в привыкании. Ты можешь на сто процентов объяснить, как функционирует мозг человека? Ага! Так и не спорь. Я под этими грибами чувствую, что мой мозг начинает работать в два, три раза быстрее. Я по-немецки, — ты представь! — я практически свободно, несколько часов, полемизировала. Я же язык не настолько знаю. Потом, это чувство… Как тебе передать… Всё возможно, всё доступно. Я имею в виду — для сознания, для любых фантазий. Откуда ты знаешь, может человеку именно такой катализатор и нужен, чтобы его голова не на десять, а хотя бы на пятьдесят процентов заработала?
Наркотики. Я отхлебнул красного. Окна напротив играли закатными бликами. Бюргеры поливали анютины глазки на верандах. А как всё замечательно выстраивалось! Вот и приехали. Я задумался, стоит ли к ней приставать. С одной стороны, хотелось. Даже очень хотелось. Но наркота у меня отбивает все светлые позывы, если похоть можно отнести к светлому.
— Если бы у меня сейчас грибы были, я бы еще поэкспериментировала. И не смотри на меня так. Вот живут люди — и слышат, и видят именно то, что им указали слышать и видеть. И проживают, что им отпущено, и до конца дней не имеют малейшего представления, на что они, на самом деле, способны. Потому что привыкли воспринимать мир, как им приказано… Я тебе на угловом диване постелю. Поместишься? А это у меня знаешь кто висит? Это ловец снов. Да, настоящий ловец. Конечно, помогает. Вот, например, вчера я видела во сне дракона. Как ты думаешь, что бы это могло означать? И, главное, так ясно приснился: настоящий дракон, я даже, кажется, запах его чувствовала. И он со мной говорил. Я проснулась и, наверное, битый час лежала и ломала голову, что же он сказал. Ты не смеешься?
Чего тут смешного? Я не смеялся. Я курил и глядел сквозь прутья балконной решетки. Серая вуаль сумрака обесцветила краски. Пару раз подмигнув, загорелась желтая змейка уличных фонарей. Внизу, прилежным умытым строем готовились ко сну машины. Тонированное стекло черной «ауди-шестерки», стоявшей на перекрестке, поползло вниз; тут же на заднем сиденье вспыхнула зажигалка, и в момент вспышки, я успел заметить скуластый, узкоглазый профиль. Черные волосы, хвостик на затылке. Хотя, ничего странного. Вавилон. Всяких там ирокезов больше, чем истинных арийцев.
— И часто тебе драконы снятся? — спросил я.
— Самое забавное, что я про него никогда днем не думаю. И книжек никогда этих детских, фэнтезийных не читаю. Это не драконы, он один и тот же.
— А! Стало быть, приходил уже?
— Первый раз совсем давно, в детстве. Я лежала больная, маленькая была. Помню только, что не испугалась. Но рассказать никому не могла, описать бы не сумела. Просто персонажа такого в памяти не существовало, сказки-то у меня все от бабушки, там встречались, конечно, ведьмы разные, разбойники, но Змеев Горынычей не было.
— А потом? — Я затушил окурок.
Двое пьяных, нестройно горланя песню, переходили улицу. Краснокожий в машине поднял стекло. Не ищет общения. Забавно. Я подумал, не позвонить ли прямо сейчас Моряку в аппаратную, пусть проверит. Но воздержался. Не всегда следует торопиться с выводами, не всегда.
— Потом… Лет пять назад, наверное. Или шесть. Точно не скажу, иногда мне кажется, что я вообще много придумываю. Придумываю вещи, ситуации какие-то, которые могли бы со мной произойти, и не могу после разобраться, где действительность, а где я сочинила. С тобой такого разве не бывает? Ты разве не мечтаешь? Нет, я не то говорю. Это не мечты, потому что мечты должны быть у человека хорошие, счастливые, а у меня — совсем необязательно. Ты думаешь, я сумасшедшая? Порой такое напридумывается: как будто совсем другая жизнь у меня, и в другом месте, и люди, которых я никогда не видела. И я даже не понимаю, откуда берутся эти сюжеты, места какие-то, абсолютно незнакомые…
— Фантазерка ты. А дракон? Тоже из незнакомых мест?
— У меня вчера такое впечатление сложилось, точно он отчаялся мне сообщить что-то, понял, что я снова всё забуду, и как бы успокоил меня, мол, не беда, придумаем по-другому.
— Наяву пообещал прилететь? — не удержался я от иронии.
Инна подняла взгляд, и в лице ее отразилась такая детская обида, что мне немедленно захотелось взять свои слова обратно. Зазвенел телефон. На моих набежало полдвенадцатого. Вот тебе и романтическая ночь. Она скорчила гримаску, означающую: «Не представляю, кто это, никого не жду», и сняла трубку. Я постарался сохранить невозмутимость, но не смог. Не то чтобы планы интимные, чем дольше общаемся, тем меньше интимных мыслей, а как-то не по себе стало… Инна нахмурилась. Несколько мгновений губы ее шевелились. Она посмотрела сквозь меня.
— Дышит кто-то. И смеется…
4

КОНЬ
НАЧАЛО ИГРЫ
— Это Моряк. Аппаратная на связи. Нью-Йоркский рейс совершил посадку. Парень из американского посольства встречает троих. Здороваются, жмут руки. У высокого — кейс с компьютером. У блондина — не определяю, но тоже электронное устройство.
— Внимание, третий пост. У меня по микрофонной линии сильные помехи. Говорят по-английски. Выходят на стоянку. Зеленый «мерседес» класса С, номер частный, берлинский.
— Первый, информация по машине?
— Резервная машина посольства для встреч. Номер проверен. Кроме них в машине шофер. Штатный сотрудник.
— Третий, звук готов?
— Да. Болтовня. Ранее не знакомы, или делают вид. Научный контингент. Блондин говорит, что для окончания исследований понадобится неделя.
— Ученые? С каких это пор ученые летают с дипбагажом? Второй, доклад?
— Свернули с автобана. Едут в тот же отель «Ванесса», где поселились те трое, что прибыли три дня назад.
— Это первый. Я внутри отеля. Подъехал микроавтобус из аэропорта. Номера дипломатические. Выгружают багаж. Три чемодана, сумка. Прибывшие занимают два номера на втором этаже, напротив предыдущих гостей.
— Это аппаратная, Моряк говорит. Блондин зарегистрирован под именем Юджин Ковальский, второго зовут Сол Рейли и третий — Артур Мэгуин. Движение в номере семнадцать. Рейли вызвал по телефону такси, уезжает.
— Первый, обеспечьте поддержку. Третий, займитесь свободным номером. Второй пост, у вас две машины.
— Это второй. Вас понял.
— Внимание, это третий. Мэгуин и Ковальский пытаются проникнуть в номер одиннадцать, напротив.
— Это номер этого… Родригеса?
— Да. Номер того парня, что прибыл три дня назад. Объект вернулся вчера в два часа ночи и не выходил.
— Первый говорит. Рейли прибыл по адресу Шлоссштрассе, четыре. Вошел в подъезд, набрал код. Его не впускают.
— Наблюдать объект. Аппаратная, отработать адрес.
— Слушаюсь.
— Внимание, третий пост говорит. Мэгуин обнаружил в одиннадцатом номере труп Родригеса. Совещается с Ковальским насчет полиции.
— Труп?! Аппаратная, чем вы занимались ночью?
— Есть аппаратная. Моряк докладывает. Родригес вернулся в одиннадцатый номер один, в два ноль шесть. Больше туда никто не входил. В два ноль восемь принял звонок по сотовому. Дважды ответил «Да», затем спросил «Кто?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51