Только чудо спасло сторожа от верной смерти. Он оказался одним из первых, кому в этом районе сделали операцию на сердце.
Волосов своего поведения не оправдывал, но считал, что его черт попутал, а потому и сам факт преступления помнил смутно. На все вопросы следователя отвечал неуверенно: «Не помню, может быть, и так».
Однако выздоровевший сторож нарисовал несколько иную картину преступления. Его удивило не то, что за овчарню проехала машина. В этих местах в минувшую войну шли упорные бои, и летом сюда приезжает немало фронтовиков. Насторожило, что водитель машины, спустившись в лощинку, слишком долго не выходил из нее – что он мог увидеть в сумраке зеленой в эту пору весенней ночи, сторож не понимал и подумал, что с человеком произошло несчастье.
Когда Петрявичкаус тоже спустился к лощинке, из зарослей кустарника выскочил неизвестный и вначале сбил сторожа непонятным приемом с ног, а уж потом, лежачего, несколько раз ударил ножом.
Свидетелей этого происшествия не нашлось. Волосова осудили. За него никто не хлопотал, и о его судьбе никто не беспокоился, потому что, как он утверждал, все его родственники и близкие погибли во время войны. В заключении Волосов умер от рака желудка. Через некоторое время умер и сторож.
Чем дольше думал об этом деле Грошев, тем удивительней ему казалась разница в показаниях Волосова и Петрявичкауса. Впрочем, Волосов не отрицал предложенного сторожем варианта, но и не подтверждал его.
– Затмение на меня нашло, – твердил он. – Ничего не помню.
В деле имелись справки о ранении и контузии Волосова, заключения медицинской экспертизы, в которой Волосов признавался вменяемым.
Словом, суд взвесил все обстоятельства дела, личность преступника и многое иное. Волосов получил по заслугам. И следствие и суд действовали объективно и гуманно. Но в то время они не имели той версии, легенды, которая теперь была у Грошева и нуждалась в тщательной проверке. Вот почему Николай попросил местного оперативника Радкевичиуса отвезти его к совхозной овчарне.
Свою машину Грошев оставил и поехал на милицейской.
Справа и слева от обсаженной вековыми деревьями дороги быстро проносились ухоженные поля, рощицы, проплывали хутора. Одну из рощиц неторопливо и настойчиво атаковывали два бульдозера. Они срезали кустарник, выдирали из земли пни и еще не вошедший в силу подрост.
Было в этом неторопливом, расчетливом движении тяжелых машин нечто такое, что встревожило Николая. Там, где он вырос, к деревьям относились уважительно. Их берегли, за ними ухаживали.
– Зачем такая жестокость? – спросил он Радкевичиуса.
– Корчуют? Видите ли, хутора сселяются в поселки. Остаются брошенные усадьбы. Зачем же пропадать земле?
Кажется, все было логично, но жалость к деревьям все еще держала Грошева, и он почему-то смущенно пробормотал:
– Но ведь это роща… Или сад. Разрослись бы…
Радкевичиус рассмеялся.
– Деревья, лес, роща в наших местах не всегда друг. Простоит такая брошенная роща несколько лет, выбросит пасынков, семена во все стороны, и пахотная земля превратится в неудобь. А там, глядишь, и болото подберется. А пашни здесь и так не слишком много – в войну поля позарастали, да и за самой землей всегда требовался присмотр. Сейчас, когда хуторяне уходят в поселки, пашни прибавляется. Значит, богатеем. И здорово богатеем.
Грошев молчаливо согласился с оперативником и перевел разговор.
– Повсеместное явление это самое богатение. А у вас в связи с этим работы не прибавляется?
– Ну, это богатство звериных инстинктов не вызывает. Оно общее, работает на всех. Поэтому профессиональных преступников все меньше и меньше становится, практически, кроме гастролеров, их и нет. А вот непонятные случаи, вроде того, по которому мы едем, еще бывают. Молодежь иногда срывается в блатную романтику. Пожилые люди вдруг начинают переживать периоды, так сказать, первоначального накопления. Но в целом… В основном – профилактика.
Все правильно – такое происходит повсеместно. Так что же толкнуло Волосова на преступление? Романтика? Почти исключается. Солдат, пожилой человек, он видел и знал многое. Дешевой романтикой его не возьмешь. Припадок накопительства? Возможно… Но ведь и так было все необходимое, есть даже известная зажиточность. Однако вот странность: сберегательной книжки у Волосова не нашлось. Значит, могло случиться, что, купив автомашину, он израсходовал все свои сбережения и решил поправить дела воровством. Вариант возможный. У пожилых людей есть в чем-то оправданное стремление отложить на «черный день».
– Скажите, в вашем районе овец много?
– Н-ну… – удивился странному вопросу оперативник. – Не очень много, но есть.
– И на рынке баранина бывает?
– Да. У нас, кстати, рынки великолепные и цены на них, как правило, ниже государственных. Особенно в базарные дни.
Вот в том-то и дело, гражданин Волосов. Не верится, чтобы вы собирались украсть овцу. Даже решив заново приступить к накопительству. Ей, той овце, в базарный день и цена-то по местным понятиям грошовая. И вы ради тех денег на преступление не пойдете – ведь знали, что овчарни охраняются. Нет, не пойдете – риска много.
– Вы лично знали Волосова?
– Да, работал тогда в опергруппе. Поэтому меня и направили для связи с вами.
– Как он вел себя в быту?
– Очень скромный, тихий. Бывшая хозяйка, у которой он купил полдома, стирала ему, убирала, а готовил он сам. Копался в огородике – сада не разводил. Иногда выпивал, но очень редко и немного, часто выезжал на взморье, особенно в какой-нибудь порт, и околачивался там целыми днями. На допросе утверждал, что с детства мечтал стать моряком и вот теперь, под старость, полюбил сутолоку порта, запах моря и разноязычную речь.
Опять все логично и… романтично. Но в таком случае Волосову следовало бы поселиться у моря. Человеком он был свободным, и где покупать дом – для него значения не имело.
– А с этой… разноязычной речью он связан не был?
– Не думаю… Во всяком случае, никаких сигналов ни по каким каналам не поступало. На работе – скрупулезно честный и хозяйственный. Отчетность в ажуре, ни о каких «левых» сделках никто не слышал. Словом, и мне и остальным казалось, что с ним и в самом деле произошел психический срыв – у контуженных это, к сожалению, бывает. Либо… Либо следствие, и я в том числе, допустило некий просчет. Иначе мы бы не ехали на место преступления вторично.
– Вы его биографию вглубь копали?
– Из крестьян, призван в сорок первом, на следующий год, раненным, попал в плен, бежал, жил в приймаках на оккупированной территории: плохо заживала рана. Потом, опасаясь угона в Германию, ушел в леса, вступил в партизанский отряд и после встречи с Красной Армией стал командиром отделения, потом старшиной. Остался на сверхсрочную, но заболел и уволился. Поскольку родных у него нет, осел в нашем городе. Все логично.
– Пожалуй…

22

Машина свернула с шоссе, промчалась по гравийке, потом выехала на проселок, огибающий теперь не новые, а просто добротные совхозные постройки. Радкевичиус показал на разросшийся кустарник:
– Вот здесь все и произошло.
Грошев вышел из машины, и дисциплинированный шофер немедленно развернул машину. Николай молча смотрел на разросшиеся кусты сирени – уже мелкой, вырождающейся и дичающей. Не с этих ли кустов была сорвана та ветка сирени, что искали жулики?
– Здесь тоже были хутора?
– Да… И овчарня стоит на месте хутора. И там… И во-он там. В начале и в конце войны здесь шли тяжелые бои, часть хуторов сожгли и сровняли с землей еще в те годы.
– А почему же совхоз не корчует заросли? Неужели ему не нужна пахотная земля?
– Поначалу боялись снарядов и мин, потом саперы проверили, но ведь здесь масса окопов, воронок. Вручную не сделаешь, а техники было маловато. Стали использовать места под выпасы – потому и овчарня на этом месте. Сейчас техники много, будут и корчевать и окультуривать.
Опять все правильно. Волосов мог приехать сюда потому, что его здесь, как говорят фронтовики, убивали. Память сердца, память о незабываемых днях и переживаниях…
Но тогда не совсем понятно поведение сторожа. Он знал, что сюда приезжают фронтовики. Что же его могло удивить в поведении человека, который хотел побыть на месте прежних боев в одиночестве и заново пережить многое, что было в его жизни? Почему сторож стал следить за Волосовым? Что ему показалось подозрительным?
– Скажите, Петрявичкаус местный?
– Да, с этих хуторов.
– Во время войны был в оккупации?
– Да…
– А где задержали Волосова? На месте преступления?
– Нет. Отсюда он уехал в порт, но предварительно заехал домой. А задержали его уже по дороге в Белоруссию.
– Это не показалось странным?
– Наоборот. Если бы он был полностью вменяемым, он бы сразу удрал, замел следы. Или остался бы дома и постарался создать себе алиби. Ведь он знал, что свидетелей не было. А он заехал домой, взял портфель с запасными частями и, конечно же предполагая, что его будут искать хотя бы потому, что он исчез, несколько дней оставался в порту. Согласитесь, что поведение для вменяемого преступника довольно странное.
– А что, подозрение сразу пало на Волосова?
– Нет, конечно. Снимали слепки следов, автомобильных шин и обуви преступника, опрашивали возможных свидетелей – кстати, кто-то видел проезжавшую «Волгу», – и так постепенно сомкнулся круг. И только после проверки нескольких версий вышли на Волосова.
– Как видите, он мог знать об особенностях розыска и знать, что несколько дней он может действовать безнаказанно. Он сразу сознался в преступлении?
– Нет… Поначалу темнил. Возможно, это повлияло на приговор. Мне кажется, что суд не слишком поверил в его контузию.
– Я тоже не очень верю, хотя и не исключаю контузии… Мне начинает казаться, что у Волосова был какой-то свой, очень важный и, возможно, дальний прицел. Хотя, подчеркиваю, вполне допускаю, что убивал он сторожа, может быть, и в состоянии некоего помрачения рассудка. Потому что при любых вариантах ему, пожалуй, не следовало бы этого делать.
– А если сторож увидел нечто для него опасное?
– Сторож остался жить и, как выяснилось, ничего опасного ни для себя, ни для Волосова не увидел. Согласен с вами, мог увидеть. Но и в этом случае Волосов мог попытаться обмануть его бдительность, создать свою легенду и, только убедившись, что сторож не поверил, – убить его. Так что и некоторое помрачение ума не исключается.
– Может быть, и так… – согласился оперативник. – Но мы тогда смотрели на дело несколько с иной стороны.
– Попробуем посмотреть на него с новой…

23

Позже Грошев побывал в домике Волосова и поговорил с его соседкой. Она добавила только один маленький штришок к его характеру. Волосов не надеялся на свою память. Он всегда все записывал: приходы, расходы, что нужно сделать, с кем и о чем поговорить.
– Наверное, он и портфель взял с собой потому, что в нем были нужные записи…
– Что вы! Он в нем хранил всякие там лампочки, пружинки, резинки… Не знаю уж и что. Я еще говорила – не жалко такую дорогую новую вещь пускать под всякие железки? А он говорил, что эти железки ему дороже портфеля.
Для психологии автолюбителя это самый правильный ответ. И то, что, собираясь в дальнюю дорогу, он взял с собой запасные части, именно мелочи, которые могут неожиданно выйти из строя и которые не так-то легко найти в магазинах, и то, что дорогой портфель казался дешевле автомобильных мелочей.
– У него кто-нибудь из друзей бывал?
– Редко… Так кто, по работе…
– А военные?
– Да нет вроде… Хотя, это уж как его посадили, приходил тут один, подполковник, что ли… Все интересовался, не осталось ли что от машины. Может, дескать, какие-нибудь запасные части.
– А какой он из себя?
– Приметный такой мужчина. Глаза острые, а сам такой… поджарый.
Сдерживая волнение, Николай сердито подумал:
«Это Тихомиров. И он интересовался чем-то относящимся к машине».
– Части нашлись?
– Нет. Он же все с собой забрал.
– А что же подполковник?
– Пожалел да и ушел.
– Волосов переписывался с кем-нибудь?
– Писем, кроме служебных, я не видела. А телеграммы он получал. Чаще вечером или ночью. Потому и знаю, что стучали. Да меня об этом уж спрашивали.
– После этих телеграмм он, может быть, выезжал или менялось его настроение?
– Выезжать – не помню. Он часто выезжал кататься. Машина-то своя. А вот что изменялся – так это верно. Становился веселым. Говорил, что старые сослуживцы не забывают, а то живешь бобыль бобылем…
– У него не было знакомых женщин? И жениться он не собирался?
– Точно не скажу, но, думается, последнее время, перед тем как с ним это случилось, собирался… Стал спрашивать у меня о вдовушках, костюмы купил, электрическую бритву. Раньше он редко брился, бороденка у него реденькая, белесая. А тут – каждый день зажужжал. И рубашки стал белые носить.
Опять все правильно и все по-человечески…
Поскольку самой артели уже не существовало – ее сменил промкомбинат, то сослуживцев Волосова найти в выходной день не удалось, и Николай поехал на хутор сторожа Петрявичкауса. Там жил его сын, механизатор, с семьей.
– Отец объяснил, что пошел за человеком потому, что видел эту белую «Волгу» несколько раз. И каждый раз она подъезжала к лощине с разных сторон, как будто кружила вокруг да около.
Пожалуй, это могло вызвать подозрения у сторожа, да еще скучающего у тихой овчарни, и заставить его проследить за незнакомцем.
– Отец считал, что это кто-то из фронтовиков ищет забытую могилку или свой окоп – такое часто бывает в наших местах. Вот он и пошел, чтобы помочь. Он ведь всю войну здесь был, он и хоронил убитых, и окопы заравнивал.
Похоже, что Волосов тоже искал что-то… Это, пожалуй, совсем странно. Но что?
– Скажите, а во время оккупации здесь ничего приметного не случалось?
– Нет. Место глухое, от дорог в стороне. Ничего такого не слышали. Да и жили хуторами, как бирюки. Может, рядом что и случалось, да мы не знали. Люди ведь боялись лишнее слово сказать…
– А фронтовики и теперь приезжают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11