- Это ты, волхв?
- Не пугайся, коли так пронимает. - Старик поставил на печь
небольшой оловянный котелок. - Места здешние таковы, всякая нежить во
три-десять раз сильнее, духи в сорок раз вреднее.
- С чего это?.. - собрался было расспросить ведун, но его опять
задушил кашель.
- Наверх тебе надобно, в самый жар, - покачал головой волхв. -
Марьянки жара не любят, убегают. И пара горячего не любят. Потерпи,
пугнем их маленько.
- Дым наверху, - поморщился Олег. - Першит.
- Тебя першит, их прочь гонит...
Радша достал из рукава толстую бурую свечу, поднес к углям,
запалил, повернулся к двери, дунул. Свеча погасла, но длинный тонкий
дымок потянулся в угол. Волхв зажег ее снова, потушил в сторону
противоположной стены, опять зажег... Только в пятый раз запалив
огонек, поставил свечу на пол:
- Гляди, не опрокинь. Пока огонек тлеет, нежити сюда входа нет. И
не поднимай. Задохнется в пару свеча.
- Я сильно париться не собираюсь, - ответил Середин. - Мне бы
выспаться с дороги.
- Успеешь еще бока отлежать. - Волхв кинул в котелок один из
камушков, что были в очаге, плеснул из большого котла воды.
Послышалось шипение, вверх поднялся столб пара. - Ты, мил человек,
давай налатник свой на голову накинь, да над репой пареной жаром
подыши. Духи лихоманок всяких страсть этого не любят. Может статься, и
убегут. Ворожить ныне не с руки. Тяжко ночью супротив Чернобога
колдовать, его время.
Вздохнув, Олег склонился над обжигающим лицо и легкие котелком.
Тут же вспомнилась мама, что в детстве точно так же выгоняла из него
простуду. Вот так, бегут века. То лихоманки, духи и марьянки человека
донимают, то чахотка, то ОРЗ. А гонят их все одинаково: горячим паром,
да накинув полотенце на голову.
- Как остынет, на камни воды плесни, да наверх забирайся, на шкуру
свою, - прозвучал совсем рядом совет волхва. - А я поутру приду
проведать.
Кашель ведуна действительно отпустил. Посидев под налатником минут
пять, Олег выбрался, выплеснул воду из котелка на камни, достал
сладкую распаренную репу, запустил в нее зубы и полез на верхний
полок. Шкура, конечно, мокрая - но уже горячая, не хуже репы. Печь
раскалена, что кузнечный горн. Так что замерзнуть ему до утра не
грозит. Хоть и не княжеские палаты, а жить можно...
Заснул Середин чуть ли не мгновенно - сказался тяжелый долгий
день. Но вместо отдыха он ухнулся в какую-то кроваво-красную кашу, в
которой, как в бочке с вязким медом, бился до самого рассвета и
пробуждение воспринял как радость. Но не надолго: при первом же
движении голову пронзила резкая боль, глаза почти не открывались -
похоже, опухли; грудь словно стянуло раскаленным обручем, а руки и
ноги - залило неподъемным свинцом.
- Электрическая сила... - простонал ведун, пытаясь подняться, но
после короткой борьбы с собственным телом решил взять передышку и
немного полежать. Всё едино половодье, спешить некуда. Можно и
отдохнуть.
Олег прикрыл глаза и снова заснул. А скорее - впал в беспамятство,
потому как совершенно не замечал происходящего вокруг, пока не
закашлялся от едкого дыма, заползающего в легкие. Он дернулся, пытаясь
сесть, но бессильно свалился обратно на шкуру, захрипел.
- Ништо, ништо, - узнал он голос волхва. - Терпи, мил человек. Что
тебе противно, то марьянке гибель. Молодец, Даромила, вовремя меня
покликала. Мало совсем, и сожрала бы лихоманка гостя. Зело крепко
прихватило. А ныне ступай, дай с нежитью болотной словом
перемолвиться...
Олег услышал, как хлопнула входная дверь, после чего Радша
приблизился, и голос его прозвучал совсем рядом с Серединым:
- Сказывали, похвалялся ты, мил человек, что с нежитью всякой
управиться способен? Как же ж тоды мелкую пакость водяную в грудь свою
пустил? Эх, колдуны бродячие. Много гонору у вас, да мало с вас
пользы... От как исцелю, все твои штуки чародейские в уплату заберу,
дабы разума боле никому не туманил.
Ведун ощутил холодное прикосновение к груди, которое почти сразу
перешло в резкое жжение. В висках упруго запульсировали жилы, из
легких вырвался тяжелый, словно предсмертный, хрип.
- Ли, добруха, кумоха, тетушка, гостьица, - услышал распевные
слова волхва. - Пойдем со мной на чисто солнышко, за широкий стол.
Молочка тебе налью, кашкой тебя покормлю. Будешь сытая, станешь
веселая. Погуляти захочешь, в чистом поле цветов собрать, в речке
широкой на себя посмотреть. А я тебя привечать стану, угощать стану,
дом тебе большой поставлю, будешь в нем в холодке жить, воду-пиво
пить, по мягким мхам кататься, над ряскою стлаться ...
Голос удалялся и удалялся, пока не прозвучал откуда-то из-за
препятствия. Хлопнула дверь - и впервые вместо удушливого дыма и
озноба Олег ощутил приятный дымок и пышущий от печи жар. Даже отек с
глаз вроде бы спал, и он смог осмотреть помещение не через щелочку
между веками, а просто раскрытыми глазами.
Разумеется, за ночь в бане не изменилось ничего: три полка на
разной высоте, пара лавок вдоль стен, три шайки на полу, большой
медный котел с водой над полыхающим очагом. Сизый дым, поднимаясь
вверх, стлался под потолком и неторопливо выползал в продых над
дверью.
Створка приоткрылась, пропуская внутрь ту самую остроносую девицу,
что вчера выносила ему из дома ведро с водой. Она присела перед
очагом, поворошила палочкой угли, подбросила с пола еще несколько
поленьев.
- Это ты, что ли, Даромила? - с легкой хрипотцой поинтересовался
ведун. - Ты волхва позвала?
- Радша лихоманку твою со двора к реке уманил, - ответила та. -
Ныне тебе легче станет.
- Спасибо тебе, красавица, - прикрыл глаза Середин.
- Меня батюшка с кашей к тебе послал. Сказывал печь затопить, коли
остыла, - выпрямилась девушка. - Я и увидела, как ты в беспамятстве
мечешься.
- Спасибо, - повторил Олег. - А где каша, кстати?
- Остыла, небось, уже... - Даромила подошла ближе, наклонилась и
подняла откуда-то глубокую деревянную миску, до краев полную
коричневатых крупинок ячки. Там же лежали и три ровных кубика мяса с
тонкими прожилками.
- Ничего, - приободрился ведун, пытаясь сесть. - Лучше холодная
каша, чем горячий голод.
- Дай помогу... - наклонилась вперед девушка. Они едва не
столкнулись лбами, но Даромила резко отвернулась, и Олег получил по
щеке шлепок толстой тяжелой косой. И вдруг подумал, что для двадцати
лет, на которые выглядела помощница, она уж слишком засиделась в
девках. Старая дева уже, можно сказать. Обычно замуж на Руси лет этак
в пятнадцать, шестнадцать, ну, в семнадцать выдают. Редко когда
позднее.
- Благодарю, красавица. Что бы я без тебя делал? - От перемещения
в вертикальное положение у Середина закружилась голова, и он понял,
что встать пока не сможет. По крайней мере, в ближайшие пару часов,
пока хорошенько не подкрепится и окончательно, не придет в себя.
- Слушай, милая. Сделай доброе дело, принеси ложку. Она на поясе.
Вон, поверх сумок у печи лежит*. [* Испокон веков на Руси был о
принято носить спою ложку с собой - простейшая гигиеническая
предосторожность. Соответственно хозяева, привечая гостей, столовых
приборов к угощению не прикладывали. Зачем, если у каждого есть свой?]
Даромила кивнула, сходила к печи, расстегнула чехольчик, достала
главный инструмент всякого русского человека:
- Ух ты! С самоцветами! Дорогая, наверное?
- Уж какая есть. - Олег принял от нее ложку, тут же подцепил и
перекинул в рот все три мясных кусочка, прожевал, потом принялся
торопливо черпать чуть теплую кашу.
- А правду сказывали, что у тебя кистень серебряный?
- Какой есть, - лаконично повторил занятый трапезой Середин.
- Тоже, небось, немалых денег стоит... А может, ты и не путник
вовсе? Может, боярин переодетый, что от княжьего гнева прячется?
Олег промолчал, а девица, увлеченная неожиданным «прозрением»,
заметалась по бане:
- Отчего же переодетый? Рубахи у тебя шелковые, штанов разных
целый мешок, сапоги дорогие, оружие странное с рукоятью из
самоцветов...
- Какой боярин?! - поспешил вмешаться в ее мыслительный процесс
Олег, сообразив, что рискует стать героем вовсе невероятных слухов. -
Какой боярин! Ты телеги мои у забора видела? Это добыча ратная. Думаю,
до Рязани доберусь, за две-три гривны продам. Обычный воин я, саблей
себе прибыток зарабатываю. Дома и семьи у меня нет, так что доход весь
на себя трачу.
- Целых три гривны? - изумилась Даромила. - За един поход?
- Не за один поход, а за целый год доход у меня такой получился, -
на всякий случай предупредил Олег. - К тому же из трех сотен, что со
мной на половцев ходили, полста головы свои сложили, а еще два раза по
столько ранеными возвернулись. Вот и считай: две гривны за свой живот
- много это или мало?
- Три гривы? - словно не услышала его девушка. - За един раз?
- Ты чего, в ратники решила записаться? - усмехнулся Олег. - Так
имей в виду: шанс с добычей вернуться один из четырех примерно
получается.
- Отчего это? - не поняла девица.
- Победишь или разгромлен будешь это один к одному, - растопырив
четыре пальца, тут же загнул два ведун. - И еще один к одному - что в
случае победы ты жив останешься, а не живот свой в чужих краях
потеряешь.
- Но ты же цел? - после некоторого раздумья сказала Даромила.
- Мне повезло, - вернул Олег вычищенную до донышка миску. -
Спасибо тебе, красавица. И за угощение, и за то, что волхва вовремя
позвала. Вот уж обидно так обидно: половецкий поход без единой
царапины пережить, а в родных землях живота лишиться.
- Радша батюшке велел курицу для тебя сварить, а бульоном заместо
сыта отпаивать, - глядя куда-то мимо гостя, сообщила девушка. - Я
покуда ощиплю, а вечером отвар принесу. Ты отдыхай пока. Лихоманка
много сил берет, зараз не оклемаешься.
Середин, ощутивший в желудке приятную тяжесть, спорить не стал,
благо укладываться оказалось просто донельзя: набок отвалиться, и всё.
В этот раз вместо вязкого месива он оказался в чистом небе. Над
головой светило солнце, и именно к нему тянулся ведун всей душой -
пока девичья рука не прикоснулась к плечу:
- Вот, испей, боярин.
Олег вздрогнул, просыпаясь, и уже без посторонней помощи сел на
полке, принял у Даромилы миску, мелкими глотками выпил горячий бульон
- Кашу чуть опосля принесу, - пообещала девушка. - В печи томится.
Когда кормилица ушла, Середин спустился, прогулялся по жаркой
бане, думая о том, куда бежать по нужде - к хозяевам, или так
выкручиваться. После некоторых колебаний вспомнил, что в дом ему
входить запрещено, и «выкрутился», благо баня изначально предназначена
для удобного слива воды, да и самой воды запас имелся.
Даромила пришла, как и обещала, «чуть опосля», примерно через
полчаса. Принесла вареную крупными кусками репу, жареную капусту,
вареный куриный окорок, а когда гость взялся за еду, с гордостью
сообщила об уловке:
- А на боярина ты откликаешься!
- Ой, милая, - покачал головой Олег, - как меня только ни
называли. И купцом, и колдуном, и боярином, и бродягой. Я уже на всё
согласен, лишь бы миску полную наливали.
- Как это на всё? - не поняла девушка. - Ужель не позорно, коли
обидным словном кличут?
- Коли не со зла, то и не обидно, - спокойно ответил Середин. - А
коли со злом, то сабелька завсегда при мне. Чик, и нет головушки у
языкастого...
Одновременно с последним словом за Даромилой захлопнулась дверь.
Впрочем, новым утром она опять появилась, принеся блюдо с двумя
крупными копчеными лещами. В первый миг ведун хозяйскую дочку даже не
узнал: в жемчужной понизи, в кокошнике, в расшитом сине-красными
лентами сарафане с пышными плечами она показалась чуть не на полголовы
выше и в полтора раза шире в плечах.
- Ну, ты просто чаровница писаная! - развел руками Олег, спрыгивая
с полка. - Неужели ради меня так убралась?
- Сватов ныне ждем. - Девушка поставила рядом с блюдом миску
бульона. - Сестру просить обещались.
- Сейчас? - удивился ведун. - Я думал, свадьбы больше по осени
играют.
- То играют, - отвернулась Даромила. - Токмо пока сговорятся, пока
попряничаются, пока сберутся, аккурат до осени время и пройдет.
- Понятно... - Олегу показалось, что на глазах девушки блеснули
слезы, и он прекратил расспросы, посвятив внимание завтраку.
Однако, покончив с едой, тоже достал из сумки свежую рубаху из
темно-синего шелка, натянул шаровары, добротные сапоги, опоясался
саблей и вышел из бани. Огляделся, подобрал у изгороди иссеченный
чурбак, на котором, видно, не первый год кололи дрова, отнес к бане и
уселся на него, привалившись к теплой бревенчатой стене, зажмурившись
и подставив лицо солнцу.
- Ей, мил человек. А правду сказывают, что ты боярин тайный и от
княжеского гнева прячешься?
Олег с удивлением поднял голову. Перед ним стояла уже знакомая
голубоглазая туземка, что направила его позавчера на этот двор. Только
на этот раз красотка выглядела куда более броско: по лбу поблескивал
венец из серебряных монет, ограничивающийся большими височными
кольцами, волосы укрывала бисерная сетка, на плечах лежал платок с
красным набивным рисунком по краю. На расшитом катурлином сарафане
красовался наборный поясок из чередующихся медных блях и крупных
жемчужин неровной формы. Впрочем, такая она тут была отнюдь не одна.
На дворе успело собраться не меньше полусотни деревенских - женщин,
мужиков, подростков. Все одеты, как на праздник, и все делают вид, что
забрели сюда случайно - глядят по сторонам, мнутся у сараев и
изгороди. Некоторые, правда, беседуют между собой.
- Так ты и вправду боярин?
1 2 3 4 5 6