— Я даже ещё не начал…
И, распрямившись, он продолжил:
— Я знаю одного человека, который здорово смыслит в денежных операциях. По долгу службы, а он курирует военно-промышленный комплекс, через его бухгалтерию проходят сотни миллионов в валюте, а то, что в рублях, вообще не поддаётся счёту. Куры, — пошутил Змий, — не клюют! Главное, что проверить его никто не может: ком-пе-тент-нос-ти не хватит. А он — знай себе переводит на чёрный день то миллиончик, то другой, а то и десяток миллиончиков. У нас и номерок одного из счетов имеется.
Повернув головы, все стали смотреть на Карклина.
— Так вот, дело в том, что когда мы все начнём рвать когти, спасая шкуры, господин Карклин вдохнёт полной грудью на каком-нибудь из островков Полинезии. Преданные чернокожие слуги, надёжные охранники. И он сам — во всём белом… Любуется закатом с террасы своего белокаменного дома. Это он ещё сегодня утром так думал. А теперь он по-другому думает — ведь я всё знаю, оказывается… И теперь он будет меня слушаться. Будете меня слушаться, сэ-эр?
Карклин судорожно достал таблетки, рассыпая, закинул в рот и запил водой.
Тем временем Змий уже занял место за спиной Лампасова.
— А вы, Лампасов? Зачем вам липовая жена, если живёте с собственным адъютантом?
Вскинувшийся, было, как петух, Лампасов осел и начал покрываться густой краской.
— Но если ты, всё-таки, метишь в президенты и, следовательно, в главнокомандующие, нам придётся переодеть всю армию в юбки — на манер шотландской гвардии.
— Владилен, оставь его, никуда он не метит, — не поднимая глаз, отважно сказал Архаров, и Змий моментально оказался у него за спиной.
— Играете в благородство, генерал? А, между прочим, по поводу благородства, офицерской чести и тому подобных замечательных слов. Вы случайно не знали одного молоденького лейтенанта, который ещё в день выпуска из училища замечательным образом проявил своё благородство? В этот вечер он с сокурсниками вышел из ресторана, и друзья оставили его на улице. Потому что в ресторане он напился, всех достал, и в такси не хватило для него места. А он обиделся и в ближайшем дворике забил насмерть какого-то престарелого бродяжку. Что он тебе сделал, Василий? Наверное, ты зашёл во двор пописать, а он, на свою беду, подвернулся. Сам виноват. Милиция не любит связываться с бродягами, тем более дохлыми… А вот мы кое-кого допросили, провели кое-какую экспертизу. Вообще-то, на гордого офицера у нас накопилось четыре тома. Такая уж тяжёлая работа у кадровика: без взяток — ну никак не обойтись. А ведь нам пишут, сигнализируют…
Змий шагнул к Коренному, но, ничего не сказав, рассеянно похлопал его по плечу и вернулся на своё место, сделав таким образом полный круг.
— Давайте проголосуем, товарищи, — предложил Коршунов. — Я выдвигаю кандидатуру Владилена Каземировича на должность Президента Союза Советских социалистических республик. Кто за?
Первым поднял руку сам Коршунов, за ним остальные. Последним отнял руку от лица Лампасов.
— Пожалуй, на этом закончим, — сказал Змий. — В сентябре я представлю вам подробный план наведения порядка в нашем Отечестве.
В напряжённой тишине, торопливо, генералы покидали зал заседаний. Не глядя друг на друга, скорбно склонив головы, они выходили из дома и садились в свои машины. Их появление было неожиданным (предполагался банкет), и задремавшие водители, ударяясь головами, едва успевали выскочить и растворить задние дверцы. Один за другим тяжёлые автомобили выехали на дорогу, где к ним присоединилось сопровождение.
Змий проводил глазами отъезжавших, удовлетворённо потянулся, достав кончиками пальцев узорную перекладину крыльца, и не спеша расстегнул ширинку.
Окружавшие дом автоматчики скромно отвернулись в сторону.
Коршунов победно щёлкнул замками своего дипломата и тоже вышел на свежий воздух.
В дверях показалось растерянное лицо интенданта:
— А как ужин, товарищ генерал?…
— Ужин?… — Владилен Каземирович почесал затылок и посмотрел на референта. — А что, Коршунов, ужин мы с тобой сегодня заслужили?
— Сегодня заслужили… товарищ Президент СССР.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Band On The Run

К концу лета «Обводный канал» был уже, что называется, на слуху. Благодаря тиражированию магнитофонных записей, круги популярности побежали от Питера к периферии. На этой волне Котов организовал две гастрольные поездки — в Киев и в Казань.
Пригласившая группу киевская сторона оплатила дорогу туда и обратно, артистов удобно разместили на зажиточной квартире, хозяева которой (родители) находились в отъезде, и за два отработанных в тёплой и непринуждённой обстановке концерта заплатили пятьсот рублей — по сто двадцать пять на брата. Уезжали сытые, пьяные и обласканные.
В Казани имели место некоторые шероховатости.
Согласно договорённости, ребят встретили на вокзале и поселили в гостинице. Обустроившись в номере, Котов, Осипов и Лисовский в хорошем расположении духа отправились погулять и посмотреть город. Степанов, сославшись на нездоровье, остался в номере.
Друзья прикупили местного винца, выпили на скамейке в сквере и, не спеша, продолжали прогулку, весело галдя и задирая встречных девушек.
У Котова за последние девять месяцев успел отрасти хайер, и он, время от времени, театральным жестом отбрасывал назад «надоевшие» волосы. Лисовскому закрывали половину лица стильные тёмные очки, а концертная футболка Осипова, имевшая расцветку американского флага, бросалась в глаза с другого конца города. Первым облачком, вызвавшим в умах лёгкое замешательство, послужил следующий эпизод.
Двое стриженых, невысоких, но мускулистых парней обогнали их и прошли мимо. У одного был переломан нос, у другого на затылке белел уродливый шрам.
— У нас такие не выживают, — обранили они как бы между прочим.
Вскоре ребята снова выпили, забыли этот эпизод и снова развеселились. Но где-то в глубине сохранился неприятный осадок, неосознанная тревога, и это заставило их повернуть в сторону гостиницы.
С этого момента в окружающей обстановке начали сгущаться тучи. Впереди откуда-то взялась компания молчаливых молодых людей, очень похожих на тех, которые недавно отпустили по адресу гостей столь странное замечание. Соблюдая дистанцию, они двигались вперёд, а из примыкавших улочек и переулков к ним молча присоединялись или шли сами по себе группы очень неприятной на вид спортивной молодёжи.
Аборигенов становилось всё больше, они почти совсем запрудили улицу. Они шли сзади, спереди и по сторонам, уже рядом. Ситуация становилась зловещей.
Друзья резко свернули в переулок и ускорили шаг.
Местные тоже свернули и ускорили шаг.
Теперь всё встало на свои места. Пронизанные ужасом с головы до пяток, ребята побежали, рванули не оглядываясь, не чувствуя ног.
Позади слышался гулкий топот, дыхание и позвякивание какого-то железа.
Путая следы, ребята свернули ещё и ещё, перемахнули через забор, через помойку и, наконец, влетели в глухой, лишённый окон двор с кирпичной стеной и заброшенной баскетбольной площадкой.
Это был конец.
Словно зловещие мертвецы, преследователи медленно заполнили двор.
Дрожа и тяжело дыша, Осипов схватил половинку кирпича и истерическим фальцетом пригрозил, что убьёт… Лисовский попытался вступить в переговоры, но ему велели «заткнуть ебало».
«Неужели вот так вот всё, по-скотски закончится? — подумал Котов. — И стоило из-за этого…»
И вдруг в чёрных тучах образовался просвет. В него ворвался весёлый солнечный зайчик и звучная милицейская сирена — музыка, прекрасней которой друзья ещё не слышали. Во двор въехала сияющая и искрящаяся замечательная сине-жёлтая машина ПМГ.
Зловещие мертвецы расступились, но не обратились в бегство.
— Что стоите, прыгайте в кузов! — поторопил высунувшийся из кабины лейтенант.
Ещё не веря своему счастью, друзья забились в тесную коробку кузова и захлопнули изнутри дверцу. Машина рванула с места и, набирая скорость, поехала прочь. Послышались запоздалые крики, угрозы, в дверцу ударились камни и железки…
Как выяснилось уже в гостинице, Степанов что-то такое знал. Кого-то из его знакомых здесь уже не то убили, не то покалечили. Но он не стал никого отговаривать, а просто сам подло остался в номере. До самого Ленинграда в коллективе ему был объявлен жестокий бойкот.
Местный устроитель, которому было заявлено об отказе и немедленном отъезде, уговорил группу остаться. Нужно было отыграть единственный концерт, билеты на который уже распроданы. Он поклялся, что случилось недоразумение, и что на рок собирается совершенно другая публика, которая сама боится хулиганов.
Он оказался прав. «Обводный канал» приняли «на ура», как и везде, хотя первые песни ребята играли без обычного энтузиазма.
Впоследствии Котов составил чёрный список регионов, опасных для жизни и здоровья длинноволосого человека. Список получился длинный и сплошь состоял из депрессивных регионов «красного пояса».
И наоборот: Украина и Прибалтика, например, весьма радушно принимали самых экзотических представителей рок-н-ролльного цеха.

Предварительная беседа

В конце августа произошло событие, которое предварил телефонный звонок.
— Это Дмитрий? Здравствуйте. Сергей Потехин беспокоит, из горкома комсомола.
— Здравствуйте…
— Давай будем на «ты», по-комсомольски, — с ходу предложил Потехин.
— Хорошо.
Ты только не подумай, что у нас к тебе какие-то претензии; мы ведь тоже люди — и повеселиться, и потанцевать…
— Понятно.
— Ты не мог бы завтра зайти? Просто поговорить, поближе познакомиться…
Власть комсомола была в те времена сильна и могущественна. Она пронизывала все сферы человеческой деятельности и была второй по значимости идеологической структурой после КПСС. Отказаться от приглашения было невозможно.
— Молодец, что пришёл! Проходи, садись…
Дима осмотрелся. Ковровая дорожка на лакированном паркете, большой письменный стол, за ним — два окна и портрет Ильича в пролёте. Стулья по периметру. На одном из стульев ещё один молодой человек — в сером пиджаке, с не запоминающимся лицом. В отличие от Потехина, без комсомольского значка на лацкане.
— Это Владимир, познакомьтесь.
Безликий поднялся и тоже с улыбкой пожал Котову руку.
— Садись, садись, закуривай, — Потехин протянул сигареты.
Несколько секунд молча курили.
— Не смущайся. Расскажи, как живёшь, чем ещё интересуешься, кроме музыки, — предложил Потехин.
Вот уже год Котов ощущал своё могучее превосходство над окружающими. Его манеры стали надменны или, в лучшем случае, снисходительны. Это особенно подчёркивалось его недавним приобретением: звёздной болезнью.
— Ни чем, — сказал Котов, глядя в окно на Смольный собор.
— Один живёшь?
— Да.
— Родители?
— В командировке.
— Далеко? Надолго?
— В Монголии. Пока согласно контракту, на три года.
— Наверное, продлят. Там хорошо, можно себя на всю жизнь обеспечить. Один мой знакомый, Вася Коробейников…
И Потехин рассказал, как его знакомый невероятно обогатился, отработав пять лет в дружественном Ираке.
— Сам-то, хочешь за границу?…
Не желая отвечать на провокационный вопрос, Котов пожал плечами.
— А друзья бывали в загранке?
— Слушай, мне пора уже.
— Ладно, погоди, ты не торопись. Закончим быстро, по-военному. Ты, кстати, где-то в засекреченной части служил? Нулевой допуск?
«Всё знает», — подумал Котов.
— Допуска нет, но подписку давал о неразглашении. Я больше в оркестре.
— А это даже лучше, что без допуска… Это даже облегчает… — Потехин переглянулся с Владимиром, который что-то всё время помечал в своём блокноте. — Из вашей части в Афган отправляли?
— Из нашей никуда не отпускали, даже в увольнение.
— Попал, что называется. А как ты думаешь, надо было нам туда?
Не смотря на свой задушевный тон, Потехин вёл себя безобразно. Но Котов твёрдо решил вести себя сдержанно и дипломатично.
— Время покажет.
— А вот слушай, у тебя такая песня есть: «Не стреляй» — это про Афган?
— Это про Америку, то есть, как они во Вьетнаме…
— А я, знаешь, так и подумал. Только объясняй это на концертах, ладно? Там ещё «Шар цвета хаки» — тоже про Вьетнам?
— Разумеется.
На протяжении последующего часа Потехин подвергал кропотливому анализу песни Шевчука, Кинчева, Бутусова, БГ, Цоя, Науменко и так называемые гибриды.
Котов и сам плохо понимал многие из этих текстов, а теперь ему приходилось объяснять их с позиций марксистско-ленинской философии. Результатом разбора стал перечень песен «Обводного канала», «не рекомендованных к исполнению», на который Котов чихать хотел.
— И последнее, — сказал Потехин. — У нас, в смысле, у комсомола, через месяц будет общегородское мероприятие. Рапорты, отчёты… это тебе не надо. А по окончании — сборный концерт. Сделаете несколько номеров?
— Для этого вызывали?
— Нет, это так, постскриптум. Что мы, звери, что ли… Даже не отвечать можешь.
— Аппарат будет стоять?
— Всё будет. И аппарат, и банкет, и деньги. Хочешь — грамоту нарисуем.
— Ладно, сделаем.
Дима поднялся с места. Потехин и Владимир тоже поднялись, заулыбались и протянули руки.

Абсолютная память

Мы с Поповым продолжали трудиться в котельной. Этот мир мог бы прозябать ещё вечность, если бы нам не пришло в голову поторопить события. Чёрт их там знает, как они это делают, но очень многое Попов знал наперёд не хуже меня. Нам пришлось объясниться начистоту.
До утра я рассказывал о том, что ожидает страну и мир в ближайшие пять или шесть лет. А потом, на рассвете, мы додумались до простого и гениального по своему идиотизму решения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37