Гена к этому времени в очередной раз поменял квартиру – теперь он жил около Технологического института – уже довольно близко от рок-клуба и ездить к нему было очень удобно практически из любой точки Ленинграда. Этой весной у нас с Витькой отпали последние сомнения – быть или не быть нашей группе, имеет ли смысл исполнять Витькины песни в таком виде, в каком мы их делали, – мы уже стали группой . После новогодних московских домашних концертов у нас состоялся маленький домашний концертик в Ленинграде – в какой-то из бесчисленных мансард Петроградской стороны, и публика опять была в восторге, публика взрослая, серьёзная, какие-то режиссёры, художники, богема, одним словом. Это было то, что нам нужно, – приятно было иметь дело с образованными людьми, да мы и понимали, что только они могут помочь нам расти – в конечном счёте и устройство концертов, и аппарат, и всё остальное могли пробить только личности, так или иначе имеющие вес в официальной культурной жизни страны – подполье уже явно стало несерьёзным и несостоятельным способом существования. Я не помню, кто устраивал этот концертик на Петроградской, но там у нас появился Первый Официальный Фан (поклонник), не принадлежащий к кругу наших друзей. Друзьям-то тоже всё нравилось, но друзья есть друзья, а тут незнакомый крепкий молодой человек с мутными глазами и красным носом так прямо и заявил нам:
– Я ваш первый официальный фан. Запомните это. Когда станете знаменитыми, говорите всем, что ваш первый официальный фан, это я – Владик Шебашов.
Мы идём в гости к Гене, говорим о всякой ерунде, и вдруг Витька спрашивает меня:
– Лёша, а у тебя, вообще, какие планы на будущее?
– В каком смысле?
– Ну, через десять лет, через пять, каким ты себя видишь? В каком качестве?
– Не знаю. Я как-то не думаю об этом. Тебя интересует, какую пенсию я хочу получать от государства что ли?
– Вообще – чем заниматься?
– Я думаю, что будем играть дальше. Этого дела на всю жизнь хватит. А ты как считаешь?
– Да вот я тоже сейчас подумал, что я ничего другого перед собой не вижу.
– Ну, ты ещё рисуешь – можешь художником стать, если захочешь.
– Мне кажется, не захочу. В музыке я живу. Видишь, мы же не профессионалы, и всё это чистое дилетантство, но у нас будут свои слушатели. Ты как думаешь?
– Уже есть. Владик Шебашов.
Витька засмеялся:
– Да, Владик Шебашов, Майк, Борис… Борис ведь тоже непрофессиональный музыкант, и Майк тоже…
– Что значит – непрофессиональный? Как раз, по-моему, профессиональный. Одни играют так, другие – иначе, но играют ведь всё равно и живут этим. Не в смысле денег, а вообще – это основное дело. Они-то, как раз, профессионалы. И ты – тоже. Вернее, – мы.
– Да, ладно, профессионалы – не профессионалы, какая, в общем, разница? Ты серьёзно говоришь, что это для тебя основное дело?
– Да. А для тебя?
– Ну, я же говорю, – у меня ничего другого нет. Только моя гитара. Вот, кстати, новую уже пора покупать.
– Давай, Витька, успокоимся и будем играть себе. Что голову-то забивать?
– Классно! Кстати, знаешь, мне что-то перестало нравиться наше название. Я решил, что нужно брать одно слово. Во-первых, нас двое, и «Гарин и Гиперболоиды» – это как-то странно: ты-то теперь один Гиперболоид. И потом одно слово как-то бол-то новое. Одно короткое точное слово. Согласен?
– Ну, не знаю. Мне «Гарин» очень нравится. Я бы оставил. А ты всё-таки лидер – тебе решать. Если ты категорически против, давай придумывать новое.
– Да, Лёша, я, в общем, против.
– Какие-нибудь мысли по поводу нового у тебя есть?
– Не-а-а…
– Давай любые слова – первые попавшиеся. Устроим «мозговой штурм». Может быть, что-нибудь подвернётся.
– Давай. Стена, космонавты, цирк, асфальт, пионеры.
– «Космонавты» – очень смешное название.
– Давай «Космонавтов» запомним. Поехали дальше. Теперь ты.
– Цирк, кино, театр, кинотеатр, ринг, спортсмены, корабли…
– «Цирк» уже было. Так. Террариум, ярило, свет, ночь…
Так ничего и не выбрав толкового, мы добрели до квартиры Зайцева. На дверях рядом со звонком висел картонный кружок с маленькой прорезью сбоку. В прорези, если кружок поворачивать вокруг оси, появлялись вежливые надписи: «Приду в 20.00», «Приду в 21.00», «Приду в 22.00» и наконец категорично – «В квартире никого нет». На этот раз в прорези было самое приятное сообщение: «Мы дома».
Сегодня здесь мы должны были встретиться с Борисом – он позвонил Витьке и сказал, что у него к нам дело и что он будет вечером у Зайцева, который уже предупреждён и ждёт нас.
У Гены было всё как всегда – на магнитофоне вертелась лента, пел Шевчук. Последнее время он часто стал приезжать в Ленинград и всё время привозил Гене свои новые работы. Гостей, кроме нас и Бориса, у Гены сидело человек пять, все пили чай, беспрерывно курили и говорили о чём-то своём, не обращая на нас внимания. Борис был одет в синий строгий костюм, вызывавший на концертах агрессивную ненависть молодых любителей «Блэк Саббат» и «Уайтснэйк», но здесь костюм никого не шокировал – компания на этот раз у Гены собралась приличная. После приветствий и ничего не значащих первых фраз Борис подсел к нам поближе и сказал:
– Ну вот. Мы закончили только что новый альбом…
– Какой? – прервали мы его.
– Ориентировочно он будет называться «Треугольник». Но дело не в этом. Тропилло сейчас более или менее свободен, я с ним поговорил о записи вашего альбома. Сказал, что группа очень хорошая, молодая и интересная. Я думаю, что вам не потребуется много времени для записи. А я, наконец-то, попробую поработать в качестве продюсера, если вы, конечно, не против.
– О чём ты говоришь, Боря, конечно, мы согласны, – сказал Витька. – Спасибо тебе огромное. Это всё очень здорово.
– Ну, спасибо пока не за что.
– Как это, не за что? За то, что ты с Тропилло договорился.
– Да, вот ещё что. Вы подумали, какой звук вам нужен, барабаны и всё остальное?
– Ну, барабанщика у нас нет… Может быть, вы поможете, в смысле – «Аквариум». Я хотел бы всё-таки электрическое звучание, ну, может быть, полуакустику… Хотелось бы сделать звук помощней – всё-таки это наш первый альбом, нужно сделать его ударным – это же наше лицо, первый выход к слушателям.
– Ребята, я об этом уже думал. Как вы смотрите на то, чтобы поиграть для «Аквариума» – соберёмся дома где-нибудь, тихоспокойно, вы покажете материал, а мы решим, кто чем может помочь. Тропилло заодно послушает. Ему ведь тоже нужно знать, что он будет писать. Вы вообще готовы сейчас что-нибудь показать?
– Сейчас – это когда?
– Ну, скажем, на этой неделе.
– Конечно, готовы. У нас недавно «квартирник» был – всё было чисто сыграно. Мы можем и на этой неделе. Как у тебя с работой, Лёша?
– Я могу во второй половине дня в любой день, хоть завтра.
– Вот и чудненько. Мы созвонимся с тобой, Витька, или, Лешка, с тобой, наверное, завтра. – Борис вытащил из кармана большую растрёпанную записную книжку, полистал её, что-то почитал в ней и сказал, – да, завтра мы собираемся у Тропняло, весь «Аквариум», я всем объясню ситуацию и позвоню вам. Кстати, Витька, у тебя есть записная книжка, в которую ты записываешь свои дела на неделю вперёд?
– Нет, – сказал Витька,
– Счастливый человек. Но скоро, я думаю, она тебе понадобится. Да, вот ещё что. У вас название всё прежнее – «Гарин и Гиперболоиды»?
– Знаешь, Боря, – Цой улыбнулся, – мы как раз, когда сюда шли, решили подумать насчёт нового. Я думаю, из одного слова что-нибудь – хочется найти нечто броское, яркое…
– Совершенно правильно. Мне тоже ваш «Гарин» не очень нравится. Это немного старовато. Вы же новые романтики – исходите из этого.
– Подскажи.
– Хм, подскажи… Давайте вместе.
И снова началась волынка с перебиранием существительных. К этому подключились все сидящие у Гены гости и сам Гена. Через час безуспешных попыток выбрать подходящее название мы остановились и решили переждать – наши головы явно нуждались в отдыхе – они уже были забиты короткими словами, как небольшие орфографические словари. Время было позднее, и мы, простившись с Геной, отправились на метро. Бориса с нами не было – он, как мы видели по размерам его записной книжки, был страшно обременён делами и убежал от Гены сразу после беседы с нами. Мы снова шли по Московскому, лил дождь, в чёрных лужах отражались яркие шары уличных фонарей, на крышах и фасадах домов горели разноцветные неоновые трубки, сплетённые в буквы и слова.
– Да-а-а… Вот проблема, – сказал Витька, – название не придумать. Что мы там насочиняли?
Перед нами на крыше одного из домов, стоявшего метрах в пятидесяти от метро, куда мы направлялись, горела красная надпись – « Кино ».
– «Кино» – говорили? – спросил меня Витька.
– Да говорили, говорили, ещё когда сюда шли.
– Слушай, пусть будет – «Кино» – чего мы головы ломаем? Какая, в принципе, разница? А слово хорошее – всего четыре буквы, можно красиво написать, на обложке альбома нарисовать что-нибудь…
– Ну, если тебе нравится, то, конечно, можно…
– Да не особенно-то мне и нравится, просто нормальное слово, удобное. Запоминается легко. Давай, Лёша, оставим?..
– Ну давай, а то действительно – что мы, как болваны – кино, так кино. Не хуже, во всяком случае, чем «Аквариум». « Кино ».
Через два дня, вечером, после работы и учёбы мы встретились с Борисом на станции метро «Василеостровская» и отправились в дом к Михаилу – Фану (не путать Фана – Фанштейна-Васильева с фаном – Владиком Шебашовым). Там нас ждали собственно Фан и Дюша – флейтист «Аквариума». Сева отсутствовал – сегодня у него был рабочий день, и он что-то там сторожил. Тропилло тоже не было, но Борис успокоил нас, сказав, что Тропилло и так согласился нас записать, безо всякого предварительного прослушивания. Фан разлил по разнокалиберным кружкам крепкий чай, и «Аквариум» приготовился нас слушать. Надо сказать, что мы с Витькой, как мне кажется, чувствовали себя более спокойно и естественно, поскольку уже привыкли к разного рода прослушиваниям и дебютам – почти полгода только этим и занимались, а вот «Аквариуму» явно в новинку было осознавать себя членами комиссии, принимающей работу молодых музыкантов, и их мучило бремя ответственности, свалившейся как снег на голову, – как бы не обидеть нас необъективными оценками, не выглядеть в наших глазах консерваторами, не пропустить чего-нибудь мимо ушей…
Мы сыграли что-то около десяти песен, которые «Аквариум» сопровождал гробовым молчанием. Нам стало не по себе – такой реакции мы ещё не встречали – Дюша и Фан неотрывно смотрели на нас, тараща изо всех сил глаза, а Борис беспрерывно курил «Беломор» и явно думал о чём-то своём.
– Ну вот, примерно в таком роде, – сказал Витька.
– Да, вот так вот, всё типа того, – сказал я.
– Ну, как вам? – спросил Борис у своих товарищей.
Дюша наконец ожил, лицо его приняло человеческое выражение, и он с облегчением произнёс:
– Да что говорить, это просто здорово!
– Всё это нужно писать, конечно, – поддержал Дюшу и Фан, поняв, что роль члена комиссии подошла к концу.
– Я вам говорил, – улыбнулся Борис, потом повернулся к нам и спросил: – С названием вы разобрались?
– Я думаю, – ответил Витька, – «Кино».
– «Кино», хм, хм, что-то в этом есть.
– Да, – сказал Дюша, – неплохое название – ни к чему не обязывает.
– Многоплановое, – сказал Фан.
Тут же был назначен первый день записи. Борис полистал свой деловой блокнот, помычал, потом предложил ближайший понедельник – через два дня.
– С утра вы можете? – спросил он у нас.
С утра мы не могли. Но смекнув, что такая возможность – сделать запись в студии, бесплатно, с хорошими музыкантам просто так в руки не даётся, да и Борис ведь считает нас серьёзными людьми – настоящими битниками, новыми романтиками, музыкантами и тратит на нас своё время, мы решили, что сможем.
– Сможем, – сказал Витька.
– Конечно, – сказал я.
Все вместе мы вышли на улицу. Было ещё холодно, но мы шли без шапок, ветер вертел у нас в руках гитары в тряпочных чехлах, Борис рассказывал нам про Игги Попа и Боуи, Дюша напевал припев Витькиной песни – «Просто хочешь ты знать, где и что происходит…» – потом у метро мы простились с «Аквариумом» – у наших друзей были какие-то бесконечные дела. И я сказал Витьке:
– Поздравляю.
– И я тебя, хотя ещё и рано, нужно сначала сделать запись.
– А что будем писать? Какие вещи?
Витька улыбнулся и сказал:
– Всё! Потом выберем для альбома штук десять. А сейчас, сколько будет возможно, будем писать. Такой шанс нужно использовать.
– Это верно.
– Ну что, Лёша, я к Марьяше съезжу, порадую её. Давай тогда до завтра что ли.
– Ну, до завтра. Я тоже сейчас домой – отдохну, почитаю что-нибудь.
Витька теперь часто встречался с Марьяшей. Это была очень милая барышня, боевая весёлая художница, работавшая в ленинградском цирке заведующей костюмерным цехом и постоянно таскавшая нам оттуда разные забавные тряпки – жабо, кружевные рубахи, расшитые фальшивым золотом жилетки и прочие списанные части цирковых костюмов. Я тоже пёр из ТЮЗа всё, что подлежало списанию, и в результате у нас с Витькой уже был кое-какой гардероб, который мы берегли для предстоящих концертов. Марьяше очень нравилась группа, носившая теперь скромное название «Кино», и, в особенности, её руководитель – Витька. Она была умна и понимала, что музыка для него в данный момент – это главное, и не отвлекала от творчества, а, наоборот, – поддерживала, помогала нам чем могла и не обижалась, когда время репетиций сокращало время её общения с Витькой.
Следующим днём была суббота, и я заехал к Витьке утром – каждую субботу в двенадцать дня начинались собрания в рок-клубе, которые мы старались теперь не пропускать. Мы от души веселились там, встречали знакомых и ехали куда-нибудь в гости, а также узнавали о грядущих концертах. Мы прибыли в Дом народного творчества вовремя – «Кино» никогда никуда не опаздывало, и это было и остаётся для меня до сих пор настоящим проклятием. В Ленинграде при общении с людьми, занимающимися любой формой творчества, в большинстве случаев нет надобности приходить на запланированную с кем-то встречу вовремя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24