- Такого клуба в России нигде больше нет, даже в Петербурге, - говорил он, щекоча ей ухо своим дыханием. - Что за люди, ты таких у себя в Иркутске не видела! У нас все под особенными именами, каждый сам себе выдумывает. А некоторых нарекает дож. Меня, например, он окрестил «Керубино».
- Керубино? - разочарованно переспросила Коломбина и подумала, что Петя и в самом деле куда больше похож на кудрявого пажа, чем на самоуверенно-победительного Арлекина.
Интонацию вопроса Петя понял неправильно - горделиво приосанился.
- Это еще что. У нас есть прозвища и почуднее. Аваддон, Офелия, Калибан, Гораций. А Лорелея Рубинштейн…
- Как, там бывает сама Лорелея Рубинштейн?! - ахнула провинциалка. - Поэтесса?
Было от чего ахнуть. Пряные, бесстыдно чувственные стихи Лорелеи доходили до Иркутска с большим опозданием. Передовые барышни, понимающие современную поэзию, знали их наизусть.
- Да, - с важным видом кивнул Керубино-Петя. - У нас ее прозвище - Львица Экстаза. Или просто Львица. Хотя, конечно, все знают, кто это на самом деле.
Ах, как сладко стиснулось у Коломбины в груди! Щедрая Фортуна открывала перед ней двери в самое что ни на есть избранное общество, и на Петю она теперь смотрела гораздо ласковей, чем прежде.
А он рассказывал дальше.
- Главный в кружке - Просперо. Человек, каких мало - даже не один на тысячу, а один на миллион. Он уже очень немолод, волосы все седые, но об этом сразу забываешь, столько в нем силы, энергии, магнетизма. В библейские времена такими, наверное, были пророки. Да он и есть вроде пророка, если вдуматься. Сам из бывших шлиссельбуржцев, много лет просидел в каземате за революционную деятельность, но о прежних своих воззрениях никогда не рассказывает, потому что совершенно отошел от политики. Говорит: политика - это для массы, а все, что массовое, красивым не бывает, ибо красота всегда единственна и неповторима. С виду Просперо суровый и часто бывает резким, но на самом деле он добрый и великодушный, все это знают. Тайком помогает деньгами тем из соискателей, кто нуждается. Он раньше, еще до крепости, был инженером-химиком, а теперь получил наследство и богат, так что может себе это позволить.
- Кто такие «соискатели»? - спросила она.
- Так называются члены клуба. Мы все поэты. Нас двенадцать человек, всегда двенадцать. А Просперо у нас - дож. Это все равно что председатель, только председателя выбирают, а тут наоборот: дож сам выбирает, кого принимать в члены, а кого нет.
Коломбина встревожилась:
- Но если вас должно быть непременно двенадцать, то как же быть со мной? Я получаюсь лишняя? Петя таинственно произнес:
- Когда один из соискателей венчается, на освободившееся место можно привести нового. Разумеется, окончательное решение принимает Просперо. Но прежде, чем я введу тебя в его дом, ты должна поклясться, что никогда и никому не передашь того, что я тебе поведал.
Венчается? Освободившееся место? Коломбина ничего не поняла, но, конечно, сразу же воскликнула:
- Клянусь небом, землей, водой и огнем, что буду молчать!
На нее заоборачивались с соседних скамеек, и Петя приложил палец к губам.
- А чем вы там занимаетесь? - перешла на шепот умирающая от любопытства Коломбина.
Ответ был торжественен:
- Служим Вечной Невесте и посвящаем Ей стихи. А некоторые, избранные счастливцы, приносят Ей и высший дар - собственную жизнь.
- А кто это, вечная невеста?
Он ответил коротким, свистящим словом, от которого у Коломбины сразу пересохло во рту:
- Смерть.
- А… а почему смерть - это невеста? Ведь среди соискателей есть и женщины - та же Лорелея Рубинштейн. Зачем ей невеста?
- Это только так говорится, потому что по-русски «смерть» женского рода. Само собой, для женщин Смерть - Вечный Жених. У нас вообще всё очень поэтично. Для соискателей Смерть это как бы la belle dame sans merci, Прекрасная Дама, которой мы посвящаем стихи, а если понадобится, то и самое жизнь. Для соискательниц же Смерть - Прекрасный Принц или Заколдованный Царевич, это смотря по вкусу.
Коломбина сосредоточенно наморщила лоб:
- И как же свершается обряд венчания?
Тут Петя взглянул на нее так, будто перед ним была какая-нибудь дикая папуаска с костяшкой в носу. Недоверчиво прищурился:
- Ты что, не слыхала о «Любовниках Смерти»? Да об этом пишут все газеты!
- Газет не читаю, - надменно объявила она. - Это слишком обыкновенно.
- Господи! Так ты ничего не знаешь о московских самоубийствах?
Коломбина осторожно помотала головой.
- Уже четверо наших обручились со Смертью. - Петя придвинулся ближе, его глаза заблестели. - И каждому сразу же нашлась замена! Еще бы - ведь о нас говорит весь город! Только никто не знает, где мы и кто мы! Если ты приехала в Москву, чтобы «поставить точку», тебе невероятно, фантастически повезло. Ты, можно сказать, вытащила счастливый билет. Обратилась именно к тому человеку, который действительно может тебе помочь. У тебя есть шанс уйти из жизни без пошлого провинциализма, умереть не как овца на бойне, а возвышенно, осмысленно, красиво! Может быть, мы даже уйдем с тобой вместе, как Моретта и Ликантроп. - Его голос вдохновенно зазвенел. - Как раз на вакансию Моретты я и хочу тебя предложить.
- А кто это - Моретта? - в восторге воскликнула Коломбина, заразившись его возбуждением, но по-прежнему еще ничего не поняв.
Она знала за собой этот недостаток - несообразительность. Нет, глупой она себя вовсе не считала (слава Богу, поумней многих), просто ум был немножко медленный - подчас сама на себя раздражалась.
- Моретта и Ликантроп - самые новейшие избранники, - шепотом объяснил Петя. - Получили Знак и тут же застрелились, одиннадцать дней назад. Место Ликантропа уже занято. Вакансия Моретты - последняя.
У бедной Коломбины голова шла кругом. Она схватила Петю за руку.
- Знак? Какой знак?
- Смерть подает своему избраннику или избраннице Знак. Без Знака убивать себя нельзя - это строжайше запрещено.
- Да что это такое - Знак? Какой он?
- Он всякий раз иной. Это невозможно предугадать, но и ошибиться тоже невозможно…
Петя внимательно поглядел на побледневшую спутницу. Нахмурился:
- Испугалась? И правильно, у нас ведь не в игрушки играют. Смотри, еще не поздно уйти. Только помни про данную клятву.
Она и вправду испугалась. Не смерти, конечно, а того, что он сейчас передумает брать ее с собой. Очень кстати вспомнилась рекламная вывеска компании «Мёбиус».
- С тобой мне ничто не страшно, - сказала Коломбина, и Петя просиял.
Воспользовавшись тем, что она сама взяла его за руку, стал поглаживать пальцем девичью ладонь, и Коломбину охватило безошибочное предчувствие: сегодня это непременно свершится. Она ответила на пожатие. Так они и ехали через площади, улицы и бульвары. Некоторое время спустя руки вспотели, и Коломбина, сочтя этот природный феномен вульгарным, пальцы высвободила.
Однако Петя уже осмелел. Победительно положил ей руку на плечо. Погладил шею.
- Ожерелье из змеиной кожи? - шепнул в самое ухо. - Бонтонно.
Вдруг тихонечко вскрикнул.
Коломбина повернулась, увидела, как стремительно расширяются Петины зрачки.
- Там… там… - пролепетал он, не в силах пошевелиться. - Что это?
- Египетская кобра, - объяснила она. - Живая. Знаешь, Клеопатра такой себя умертвила.
Он дернулся, прижавшись к окну. Руки сцепил на груди.
- Не бойся, - сказала Коломбина. - Люцифер моих друзей не кусает.
Петя кивнул, глядя на подвижное черное ожерелье, но придвинуться больше не пытался.
Сошли на круто идущей вверх зеленой улице, которую Петя назвал Рождественским бульваром. Свернули в переулок.
Был уже десятый час, стемнело, и зажглись фонари.
- Вот он, дом Просперо, - тихонько сказал Петя, показав на одноэтажный особнячок.
Собственно, Коломбина разглядела в темноте лишь шесть зашторенных окон, наполненных изнутри таинственным красноватым сиянием.
- Ну что же ты встала? - поторопил остановившуюся спутницу Петя. - Полагается приходить ровно в девять, мы опаздываем.
А Коломбину в этот миг вдруг охватило непреодолимое желание развернуться и со всех ног побежать назад на бульвар, а потом вниз, к широкой тусклой площади, и дальше, дальше. Да не в тесную китайгородскую квартирку, пропади она пропадом, а прямиком на вокзал и чтобы сразу в поезд. Колеса застучат, начнут сматывать нитку железной дороги обратно, та снова свернется в клубок, и все будет, как раньше…
- Это ты встал, - сердито сказала Коломбина. - Давай, веди к твоим «любовникам».
Коломбина слышит голоса духов
Петя открыл входную дверь без стука, пояснив:
- Просперо прислуги не признает. Всё делает сам привычка ссыльного.
В прихожей было совсем темно, и Коломбина ничего толком не разглядела, кроме уходящего вглубь дома коридора да белой двери. В расположенном за дверью просторном салоне оказалось немногим светлей. Лампы там не горели - лишь несколько свечей на столе и еще, чуть в сторонке, чугунная жаровня с ало тлеющими углями На стенах корчились кривые тени, на полках посверкивали золотом корешки книг, а сверху мерцала подвесками незажженная хрустальная люстра.
Лишь когда глаза немного свыклись с тусклым освещением, Коломбина поняла, что в комнате не так мало народу - пожалуй, человек десять, а то и больше.
Кажется, Петя Лилейко числился среди «соискателей» птицей невысокого полета. На его робкое приветствие кое-кто кивнул, прочие же продолжали тихо переговариваться между собой. Холодный прием смутил Коломбину, и она тут же решила, что будет держаться независимо. Подошла к столу, прикурила от свечки и громко, через всю гостиную, спросила своего спутника:
- Ну, который здесь Просперо?
Петя вжал голову в плечи. Стало очень тихо. Однако Коломбина увидела, что на нее смотрят с любопытством, и бояться сразу перестала - оперлась рукой о бедро, как на рекламе папирос «Кармен», и выпустила вверх струйку голубого дыма.
- Что вы, незнакомка, - сказал одутловатый господин в чесучовой визитке, с виртуозно зачесанной проплешиной на темени. - Дож появится позже, когда всё будет готово.
Он подошел ближе, остановился в двух шагах и принялся бесцеремонно оглядывать Коломбину сверху донизу. Она ответила точно таким же взглядом.
- Это Коломбина, я привел ее кандидаткой, - виновато проблеял Петя, за что немедленно был наказан.
- Керубинчик, - сладким голосом сказала новенькая. - Разве маменька тебя не учила, что следует представлять мужчину даме, а не наоборот?
Чесучовый господин немедленно представился сам - прижал руку к груди, поклонился:
- Я - Критон. У вас сумасшедшее лицо, мадемуазель Коломбина. В нем упоительным образом соединяются невинность и разврат.
Судя по тону, это был комплимент, однако на «невинность» Коломбина обиделась.
- «Критон» - это, кажется, что-то из химии?
Хотела снасмешничать, показать тертому субъекту, что перед ним не какая-нибудь инженю, а зрелая, уверенная в себе женщина. Увы, вместо этого срезалась хуже, чем на экзамене по литературе, когда назвала Гете вместо Иоганна-Вольфганга Иоганном-Себастьяном..
- Это из «Египетских ночей», - со снисходительной улыбкой ответил чесучовый. - Помните?

Тра-та-та-та, младой мудрец,
Рожденный в рощах Эпикура.
Критон, поклонник и певец
Харит, Киприды и Амура.

Нет, Коломбина совсем этого не помнила. Она даже не помнила, кто такие Хариты.
- Любите ли вы предаваться любви ночью, на крыше, под рев урагана, когда тугие струи ливня хлещут ваше нагое тело? - не понижая голоса осведомился Критон. - А я очень люблю.
Бедная иркутянка не нашлась, что на это ответить. Оглянулась на Петю, но тот, предатель, с озабоченным видом отошел в сторону, заведя разговор с бедно одетым молодым человеком, очень нехорошим собой: с выпуклыми горящими глазами, широким подвижным ртом и россыпью угрей на лице.
- У вас должно быть упругое тело, - предположил Критон. - Стреловидное и поджарое, как у молодой хищницы. Я так и вижу вас в позе изготовившейся к прыжку пантеры.
Что было делать? Как отвечать?
По иркутскому кодексу поведения следовало бы влепить наглецу оплеуху, но здесь, в кругу избранных, это было немыслимо - сочтут ханжой или, того хуже, жеманной провинциалкой. Да и что тут оскорбительного, сказала себе Коломбина. В конце концов этот человек говорит, что думает, а это честнее, чем заводить с понравившейся женщиной разговор о музыке или каких-нибудь там язвах общества. На «младого мудреца» Критон нисколько не походил, и все же от его дерзких речей Коломбину бросило в жар - прежде с ней никогда так не разговаривали. Она присмотрелась к откровенному господину повнимательней и решила, что он, пожалуй, чем-то похож на лесного бога Пана.
- Я хочу научить вас страшному искусству любви, юная Коломбина, - проворковал козлоногий обольститель и стиснул ее руку - ту самую, которую еще недавно сжимал Петя.
Коломбина стояла словно одеревеневшая и послушно позволяла мять свои пальцы. С папиросы на пол упал столбик пепла.
В эту минуту по салону пронеслось быстрое перешептывание, и все повернулись к высокой кожаной двери.
Сделалось совсем тихо, послышались мерные приближающиеся шаги. Потом дверь бесшумно распахнулась, и на пороге возник силуэт - неправдоподобно широкий, почти квадратный. Но в следующее мгновение человек шагнул в комнату, и стало видно, что он самого обыкновенного телосложения, просто одет в широкую черную мантию наподобие тех, что носят европейские судьи или университетские доктора.
Никаких приветствий произнесено не было, однако Коломбине показалось, что стоило кожаным створкам бесшумно раскрыться, и всё вокруг неуловимым образом переменилось: тени стали чернее, огонь ярче, звуки приглушенней.
Сначала вошедший показался ей глубоким стариком: седые волосы, по-старинному остриженные в кружок, короткая белая борода. Тургенев, подумала Коломбина.
Иван Сергеевич. Ужасно похож. Точь-в-точь как на портрете в гимназической библиотеке.
Однако, когда человек в мантии встал подле жаровни и багровый отсвет озарил снизу его лицо, оказалось, что глаза у него вовсе не стариковские - черные, сияющие, и пылают еще ярче, чем угли. Коломбина разглядела породистый нос с горбинкой, густые белые брови, мясистые щеки.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5