Сложное, смешанное - рыцарское и национальное - чувство красоты и вдруг родившаяся потребность немедленно совершить какой-нибудь высоконравственный поступок, - также черта национальная, - придали ему храбрости выступить в новой возвышенно-оскорбительной роли. Он припомнил другую Гипатию, прекрасную последовательницу неоплатоников, припомнил свой любимый эпизод из романа Кингсли Кингсли Чарльз (1819-1875) - английский писатель и англиканский священник, где молодой монах бросает героине упрек в распутстве и идолопоклонстве. И, остановившись перед Гипатией Поттер, строго и твердо произнес:
- Прошу прощенья, мадам, но я хотел бы сказать вам несколько слов с глазу на глаз.
- Ну, что ж, - ответила она, обводя комнату своим сияющим взором, только можно ли считать, что мы с вами здесь с глазу на глаз?
Рок тоже оглядел комнату, но не увидел никаких признаков жизни, кроме апельсиновых деревьев в кадках да еще одного предмета, который был похож на огромный черный гриб, но оказался шляпой какого-то священника, флегматично курившего черную мексиканскую сигару и в остальном столь же неподвижного, как и всякое растение. Задержав взгляд на тяжелых, невыразительных чертах его лица, Рок отметил про себя деревенскую неотесанность, довольно обычную для священников латинских и в особенности латиноамериканских стран, и, рассмеявшись, слегка понизил голос.
- Ну, не думаю, чтоб этот мексиканский падре понимал наш язык. Где этим ленивым увальням выучить какой-нибудь язык, кроме своего! Конечно, я не поклянусь, что он мексиканец, он может быть кем угодно: метисом или мулатом, например. Но что это не американец, я ручаюсь, - среди нашего духовенства нет таких низкосортных типов.
- Собственно говоря, - произнес низкосортный тип, вынув изо рта черную сигару, - я англичанин. Моя фамилия Браун. Но могу, если угодно, уйти отсюда, чтобы не мешать вам.
- Если вы англичанин, - в сердцах обратился к нему Рок, - вы должны испытывать естественный нордический протест против всего этого безобразия.
Довольно, если я скажу, что здесь, в окрестностях отеля, бродит чрезвычайно опасный человек, высокого роста, в плаще, как эти безумные стихотворцы со старинных портретов.
- Ну, это еще мало о чем говорит, - мягко заметил священник, - такие плащи здесь носят очень многие, потому что после захода солнца сразу становится холодно.
Рок метнул на него мрачный настороженный взгляд, как будто бы подозревал тут какую-то увертку в пользу широкополых шляп и лунного света.
- Дело не только в плаще, - проворчал он, - хотя, конечно, надет он был странно. Весь облик этого человека - театральный, вплоть до его проклятой театральной красивости. И если вы позволите, мадам, я бы настоятельно советовал вам не иметь с ним ничего общего, вздумай он сюда явиться. Ваш муж уже приказал служащим отеля не впускать его...
Но тут Гипатия вскочила и каким-то странным жестом закрыла лицо, запустив пальцы в волосы. Казалось, тело ее сотрясали рыдания, но когда она снова взглянула на Рока, обнаружилось, что она хохочет.
- Ах, какие же вы смешные! - проговорила она и, что было совсем не в ее стиле, со всех ног бросилась к двери и исчезла.
- Этот смех похож на истерику, - немного смутившись, заметил Рок и растерянно обратился к маленькому священнику. - Понимаете, я считаю, что раз вы англичанин, то, во всяком случае, должны быть на моей стороне против разных этих латинян. Право, я не из тех, кто разглагольствует об англосаксах, но ведь есть же такая наука, как история. Всегда можно доказать, что цивилизацию Америке дала Англия.
- Следует также признать, дабы смирить нашу гордыню, - сказал отец Браун, - что Англии цивилизацию дали латиняне.
И опять у Рока появилось неприятное чувство, что собеседник в чем-то скрытно и неуловимо его опровергает, отстаивая ложные позиции; и он буркнул, что не понимает, о чем идет речь.
- А как же, был, например, один такой латинянин, или, может, правильнее сказать, итальяшка, по имени Юлий Цезарь, его еще потом зарезали: сами знаете, как они любят поножовщину. И был другой, по имени Августин монах Бенедиктинского ордена, посланный в VI в. в Англию папой Григорием I для насаждения христианства среди англосаксов, впоследствии первый архиепископ Кентерберийский, который принес христианство на наш маленький остров. Без этих двух невелика была бы сейчас наша цивилизация.
- Ну, это все древняя история, - раздраженно сказал журналист. - А я интересуюсь современностью. И я вижу, что эти негодяи несут язычество в нашу страну и уничтожают остатки христианства. И к тому же уничтожают остатки нашего здравого смысла. Установившиеся обычаи, твердые общественные порядки, традиционный образ жизни фермеров, какими были наши отцы и деды, все, все превращается в этакую горячую кашицу, сдобренную нездоровыми чувствами и сенсациями по поводу разводов кинозвезд, и теперь глупые девчонки стали считать, что брак - это всего лишь способ получить развод.
- Совершенно верно, - сказал отец Браун. - Разумеется, в этом я полностью с вами согласен. Но не будем судить слишком строго. Возможно, что южане действительно несколько более подвержены слабостям такого рода. Нельзя забывать, однако, что и у северян есть свои слабости. Может быть, здешняя атмосфера в самом деле излишне располагает к простой романтике...
Но при последнем слове извечное негодование вновь забушевало в груди Эгера Рока.
- Ненавижу романтику, - провозгласил он, ударив кулаком по столику. Вот уже сорок лет, как я изгоняю это безобразие со страниц тех газет, для которых работаю. Стоит любому проходимцу удрать с какой-нибудь буфетчицей, и это уже называют тайным романтическим браком или еще того глупее. И вот теперь нашу собственную Гипатию Хард, дочь порядочных родителей, пытаются втянуть в безнравственный романтический бракоразводный процесс, о котором газеты раструбят по всему миру с таким же восторгом, как об августейшем бракосочетании. Этот безумный поэт Романес преследует ее, и, можете не сомневаться, вслед за ним сюда передвинется прожектор всеобщего внимания, словно он - кумир экрана, из тех, что у них именуются Великими Любовниками.
Я его видел по дороге - у него лицо настоящего киногероя. Ну, а мои симпатии - на стороне порядочности и здравого смысла. Мои симпатии на стороне бедного Поттера, простого, честного биржевого маклера из Питсбурга, полагающего, что он имеет право на собственный домашний очаг. И он борется за него. Я слышал, как он кричал на служащих, чтобы они не впускали того негодяя. И правильно делал. Народ здесь, в отеле, на мой взгляд, хитрый и жуликоватый, но он их припугнул как следует.
- Я склонен разделить ваше мнение об управляющем и служащих этого отеля, - отозвался отец Браун. - Но ведь нельзя же судить по ним обо всех мексиканцах. Кроме того, по-моему, джентльмен, о котором вы говорите, не только припугнул их, но и подкупил, раздав немало долларов, чтобы переманить их на свою сторону. Я видел, как они запирали двери и очень оживленно шептались друг с другом. Кстати сказать, у вашего простого честного приятеля, видимо, куча денег.
- Я не сомневаюсь, что дела его идут успешно, - сказал Рок. - Он принадлежит к типу наших преуспевающих толковых бизнесменов. А вы что, собственно, хотите этим сказать?
- Я думал, может быть, мои слова натолкнут вас на другую мысль, ответил отец Браун, с тяжеловесной учтивостью простился и вышел из комнаты.
Вечером за ужином Рок внимательно следил за Поттерами. Его впечатления обогатились, хотя ничто не поколебало его уверенности в том, что зло угрожает дому Поттера. Сам Поттер оказался человеком, заслуживающим более пристального внимания: журналист, который вначале счел его простым и прозаичным, теперь с удовольствием обнаружил черты утонченности в том, кого он считал героем, или, вернее, жертвой происходящей трагедии. Действительно, лицо у Поттера было интеллигентное и умное, однако с озабоченным и временами раздраженным выражением. У Рока создалось впечатление, что этот человек оправляется после недавней болезни; его неопределенного цвета волосы были редкими и довольно длинными, как будто бы их давно не стригли, а весьма необычного вида борода тоже казалась какой-то запущенной. За столом он раза два обратился к своей жене с какими-то резкими язвительными замечаниями, а больше возился с желудочными пилюлями и другими изобретениями медицинской науки. Однако по-настоящему озабочен он был, разумеется, лишь той опасностью, что грозила извне. Его жена подыгрывала ему в великолепной, хотя, может быть, слегка снисходительной манере Терпеливой Гризельды, но глаза ее тоже беспрестанно устремлялись на двери и ставни, как будто бы она боялась и в то же время ждала вторжения. После загадочной истерики, которую наблюдал у нее Рок, он имел основания опасаться, что чувства ее носят противоречивый характер.
Но главное событие, о котором ведется здесь речь, произошло поздно ночью. В полной уверенности, что все уже разошлись спать, Рок решил наконец подняться к себе в номер, но, проходя через холл, с удивлением заметил отца Брауна, который сидел в уголке под апельсиновым деревом и невозмутимо читал книгу. Они обменялись пожеланиями спокойной ночи, и журналист уже поставил ногу на первую ступеньку лестницы, как вдруг наружная дверь подпрыгнула на петлях и заходила под яростными ударами, которые кто-то наносил снаружи, громовой голос, перекрывая грохот ударов, потребовал, чтобы дверь немедленно открыли. Журналист почему-то был уверен, что удары наносились заостренной палкой вроде альпенштока. Перегнувшись через перила, он увидел, что на первом этаже, где свет уже был погашен, взад и вперед снуют слуги, проверяют запоры, но не снимают их, удостоверившись в этом, он немедленно поднялся к себе в номер. Здесь он сразу уселся за стол и с яростным воодушевлением принялся писать статью для своей газеты.
Он описывал осаду отеля; его дешевую пышность, атмосферу порока, хитрые увертки священника, и сверх всего ужасный голос, проникающий извне, подобно вою волка, рыщущего вокруг дома. И вдруг мистер Рок выпрямился на своем стуле. Прозвучал протяжный, дважды повторенный свист, который был ему вдвойне ненавистен, потому что напоминал и сигнал заговорщиков, и любовный призыв птиц. Наступила полная тишина. Рок замер, вслушиваясь. Спустя несколько мгновений, он вскочил, так как до него донесся новый шум. Что-то пролетело, с легким шелестом рассекая воздух, и упало с отчетливым стуком какой-то предмет швырнули в окно. Повинуясь зову долга, Рок спустился вниз - там было темно и пусто, вернее, почти пусто, потому что маленький священник по-прежнему сидел под апельсиновым деревцем и при свете настольной лампы читал книгу.
- Вы, видимо, поздно ложитесь спать, - сердито заметил Рок.
- Страшная распущенность, - сказал отец Браун, с улыбкой поднимая голову, - читать "Экономику ростовщичества" глубокой ночью.
- Все двери заперты, - сказал Рок.
- Крепко-накрепко, - подтвердил священник. - Кажется, ваш бородатый приятель принял необходимые меры. Кстати сказать, он немного напуган. За обедом он был сильно не в духе, на мой взгляд.
- Вполне естественно, когда у человека прямо на глазах дикари в этой стране пытаются разрушить его семейный очаг.
- Было бы лучше, - возразил отец Браун, если бы человек, вместо того чтобы оборонять свой очаг от нападения извне, постарался укрепить его изнутри, вы не находите?
- О, я знаю все ваши казуистические увертки, - ответил его собеседник.
- Может быть, он и был резковат со своей женой, но ведь право на его стороне. Послушайте, вы мне кажетесь не таким уж простачком. Вы, наверно, знаете больше, чем говорите. Что, черт возьми, здесь происходит? Почему вы тут сидите всю ночь и наблюдаете?
- Потому что я подумал, - добродушно ответил отец Браун, - что моя спальня может понадобиться.
- Понадобиться? Кому?
- Дело в том, что миссис Поттер нужна была отдельная комната, - с безмятежной простотой объяснил отец Браун. - Ну, я и уступил ей мою, потому что там можно открыть окно. Сходите посмотрите, если угодно.
- Ну, нет. У меня найдется для начала забота поважнее, - скрежеща зубами, проговорил Рок. - Вы можете откалывать свои обезьяньи шутки в этом мексиканском обезьяннике, но я-то еще не потерял связи с цивилизованным миром.
Он ринулся к телефонной будке, позвонил в свою редакцию и поведал им по телефону историю о том как преступный священник оказывал содействие преступному поэту. Затем он устремился вверх по лестнице, вбежал в номер, принадлежавший священнику, и при свете единственной свечи, оставленной владельцем на столе, увидел, что все окна в номере раскрыты настежь.
Он успел еще заметить, как нечто, напоминающее веревочную лестницу, соскользнуло с подоконника, и, взглянув вниз, увидел на газоне перед домом смеющегося мужчину, который сворачивал длинную веревку. Смеющийся мужчина был высок и черноволос, а рядом с ним стояла светловолосая, но также смеющаяся дама. На этот раз мистер Рок не мог утешаться даже тем, что смех ее истеричен. Слишком уж естественно он звучал. И мистер Рок в ужасе слушал, как звенел этот смех на дорожках сада, по которым она уходила в темноту зарослей со своим трубадуром.
Эгер Рок повернул к священнику лицо - не лицо, а грозный лик Страшного суда.
- Вея Америка узнает об этом, - произнес он. - Вы, попросту говоря, помогли ей сбежать с ее кудрявым любовником.
- Да, - сказал отец Браун. - Я помог ей сбежать с ее кудрявым любовником.
- Вы, считающий себя слугой Иисуса Христа! - воскликнул Рок. - Вы похваляетесь своим преступлением!
- Мне случалось раз или два быть замешанным в преступлениях, - мягко возразил священник. - К счастью, на этот раз обошлось без преступления. Это просто тихая семейная идиллия, которая кончается при теплом свете домашнего очага.
- Кончается веревочной лестницей, а надо бы веревочной петлей, сказал Рок. - Ведь она же замужняя женщина.
- Конечно.
- Ну, и разве долг не предписывает ей находиться там, где ее муж?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21