- Видимо, это ошибка, - отвечал он, - но не наша, мы ни при чем. Капитан Фрэзер не пожалел денег. Он заплатил по высшему тарифу, чтобы все было высшего сорта, а у нас самый высший сорт - именно викарии. Как-никак, они почтенней всех. Мы получаем пять гиней за визит. Нам посчастливилось, фирма довольна нашей работой, и теперь мы - только викарии, никто иной. Раньше мы два года были полковниками, четыре гинеи за визит, разрядом ниже.
НЕОБЫЧНАЯ СДЕЛКА ЖИЛИЩНОГО АГЕНТА
Лейтенант Драммонд Кийт принадлежал к тем людям, разговоры которых, словно гроза, разражаются сразу после их ухода. Причин было много. Он носил легкие просторные костюмы, словно в тропиках, да и сам был легок и проворен, а точнее - тонок и изящен как пантера, правда, с черными и беспокойными глазами.
Денег у него не было, и, подобно многим беднякам, он беспрестанно переезжал. Есть в Лондоне места, где, в самом сердце искусственной цивилизации, люди снова стали кочевниками. Но даже и там нет такого неутомимого бродяги, как элегантный офицер в белых и просторных одеждах.
Судя по его рассказам, в свое время он перестрелял много дичи - от куропаток до слонов, но злоязычные знакомые полагали, что среди его жертв бывала и луна. Занятная поговорка! Когда о человеке, тайно съехавшем с квартиры, говорят, что он выстрелил в луну, так и видишь ночную охоту во всем ее волшебстве.
Из дома в дом, из квартала в квартал он перевозил такой багаж: два связанных вместе копья, которыми, по всей вероятности, пользуется какое-то дикое племя; зеленый зонтик; большой растрепанный том "Записок Пиквикского клуба"; большое ружье; большую бутыль нечестивого восточного вина. Все это переезжало на каждую новую квартиру, хотя бы на сутки, и не в ящике, а в неприкрытом виде, едва перевязанное бечевкой, к радости поэтичных уличных мальчишек.
Забыл сказать, что он переносил и старую саблю тех времен, когда служил в полку. И тут вставал еще один вопрос: при всей своей подвижности и стройности, он был не так уж молод. Волосы уже поседели, хотя пышные итальянские усы оставались черными, а лицо казалось немолодым, несмотря на итальянскую живость. Странно и не очень приятно видеть стареющего человека, который ушел в отставку лейтенантом. Именно это, равно как и непоседливость, внушали подозрение осторожным, почтенным людям.
Наконец самые его рассказы вызывали восхищение, но не уважение. Дела происходили в сомнительных местах, куда приличный человек не пойдет, - в курильнях опиума, в игорных притонах, так и казалось, что ты слышишь запах воровской кухни или каннибальских пиршеств. Словом, такие рассказы позорят рассказчика независимо от того, поверили ему или нет. Если Кийт сочинил все это то он лжец; если не сочинил - по меньшей мере авантюрист. Он только что вышел из комнаты, где были мы с Бэзилом и брат Бэзила Руперт, занимавшийся сыском. Конечно, мы сразу заговорили о нем. Руперт Грант был молод и умен, но молодость и ум, сплетаясь, нередко порождают какой-то странный скептицизм. Сыщик-любитель видел повсюду сомнительное и преступное, он этим питался, этим жил. Меня часто раздражала его мальчишеская недоверчивость, но сейчас, должен признаться, я согласился с ним и удивился, почему Бэзил спорит. Человек я простой, проглотить могу многое, но автобиографию лейтенанта Кийта я проглотить не мог.
- Вы же не верите, Бэзил, - сказал я, - что он тайно бежал в экспедицию Нансена или был безумным муллой.
- У него один недостаток, - задумчиво произнес Бэзил, - или одно достоинство, как хотите. Он говорит правду слишком точно, слишком буквально.
Он чересчур правдив. - Если тебя потянуло на парадоксы, - недовольно бросил Руперт. - будь поостроумней. Скажи, что он не выезжал из родового поместья.
- Нет, он все время переезжает, - бесстрастно ответил Бэзил, - и в самые странные места. Но это не мешает правдивости. Вы никак не поймете, что буквальный, точный рассказ звучит очень странно. Такое не рассказывают ради славы, это слишком нелепо.
- Я вижу, - ехидно заметил брат, - ты переходишь к избитым истинам.
По-твоему, правда удивительней вымысла?
- Конечно, - согласился Бэзил. - Вымысел - плод нашего разума, он ему соразмерен.
- Ну, правда твоего лейтенанта удивительней всего, - сказал Руперт. Неужели ты веришь в этот бред про акулу и камеру?
- Я верю Кийту, - ответил Бэзил. - Он честный человек.
- Надо бы спросить его бесчисленных хозяек, - не без цинизма возразил Руперт.
- Мне кажется, - мягко вмешался я, - он не так уж безупречен. Ею образ жизни... - прежде, чем я докончил фразу, дверь распахнулась, и на пороге появился Драммонд Кийт в белой панаме.
- Вот что, Грант, - сказал он, стряхивая о косяк пепел сигареты, - я без денег до апреля. Вы не одолжите мне сто фунтов?
Мы с Рупертом молча переглянулись. Бэзил, сидевший у стола, неспешно повернулся на вращающемся стуле и взял перо.
- Выписать? - спросил он, открывая чековую книжку.
- Все-таки, - начал Руперт как-то слишком громко, - поскольку лейтенант Кийт решился высказать такую просьбу при мне, члене семьи...
- Вот, прошу, - сказал Руперт, бросая чек беспечному офицеру. - Вы спешите?
- Да, - отрывисто ответил тот. - Я должен повидаться с... э... моим агентом.
Руперт ехидно смотрел на Кийта, словно вот-вот спросит: "Со скупщиком краденого?", но он спросил:
- Агента? Какого же именно, лейтенант?
Кийт недружелюбно глянул на него и отвечал без особой любезности:
- Жилищного.
- Вот как, жилищного? - мрачно спросил Руперт. - Не пойти ли с вами и мне?
Бэзил затрясся от беззвучного смеха. Лейтенант Кийт замялся и нахмурился.
- Простите, - переспросил он, - что вы сказали?
Проходя все фазы жестокой иронии, Руперт ответил:
- Я говорю, что хотел бы пойти с вами к жилищному агенту. Вы не возражаете, если пойдем мы все?
Гость буйно взмахнул тростью.
- Прошу! - воскликнул он. - Ради Бога! И в спальню. И под кровать. И в мусорный ящик. Прошу, прошу, прошу.
И выскочил из комнаты так быстро, что у нас перехватило дыхание.
Неспокойные синие глаза Руперта Гранта озарились сыщицким пылом. Он догнал Кийта и заговорил именно с той фальшивой развязностью, с какой переодетый полисмен должен говорить с переодетым преступником. Подозрениям его способствовала особая нервность спутника. Мы с Бэзилом шли за ними, зная без слов, что оба мы это заметили.
Лейтенант Драммонд Кийт вел нас через очень странные, сомнительные места. По мере того, как улицы становились извилистей и теснее, дома ниже, канавы - неприятней, Бэзил все больше хмурился с каким-то угрюмым любопытством, а Руперт (вид сзади) победно ликовал. Пройдя четыре или пять серых улочек бесприютного квартала, мы остановились; таинственный лейтенант еще раз оглянулся в мрачном отчаянии. Над ставнями и дверью, слишком обшарпанными даже для самой жалкой лавчонки, висела вывеска: "П. Монморенси, жилищный агент".
- Вот его контора, - язвительно сказал Кийт. - Подождете минутку или ваша поразительная заботливость велит вам выслушать нашу беседу?
Руперт побледнел, его трясло. Ни за что на свете он бы не выпустил добычу.
- Если позволите, - сказал он, сжимая за спиной руки, - Я имею некоторое право...
- Идемте, идемте, - вскричал лейтенант, безнадежно и дико махнув рукой.
И ринулся в контору. Мы пошли за ним.
П. Монморенси, жилищный агент, одинокий и пожилой, сидел за голой бурой конторкой. Голова у него была как яйцо, рот - как у лягушки, бородка - в виде сероватой бахромы, а нос - красноватый и ровный. Носил он потертый сюртук и какой-то пасторский галстук, завязанный совсем не по-пасторски.
Словом, он так же мало походил на агента по продаже недвижимости, как на разносчика реклам или на шотландского горца.
Простояли мы секунд сорок, но странный старый человечек на нас не смотрел. Правда, и мы на него не смотрели, при всей его странности. Мы, как и он, смотрели на хорька, ползавшего по конторке.
Молчание нарушил Руперт. Сладким и стальным голосом, который приберегался для самых важных случаев, а репетировался в спальне, он произнес:
- Мистер Монморенси, надеюсь?
Человечек вздрогнул, удивленно и кротко поглядел на нас, взял хорька за шкирку и сунул в карман. После чего виновато выговорил:
- Простите?
- Вы жилищный агент? - осведомился Руперт.
К великой его радости, человечек вопросительно взглянул на Кийта.
- Вы агент или нет? - заорал Руперт так, словно спрашивал: "Вы громила?"
- Да... о, да!.. - ответил тот с нервной, почти кокетливой улыбкой. Именно жилищный агент! Да, да.
- Так вот, - с ехидной мягкостью сказал Руперт, - лейтенант Кийт хочет с вами потолковать. Мы пришли сюда по его просьбе.
Лейтенант, мрачно молчавший, заговорил:
- Я пришел, мистер Монморенси, по поводу моего дома.
- Да, да, - откликнулся жилищный агент, барабаня по конторке, - все готово, сэр. Я все выполнил... это... ну...
- Хорошо, - оборвал его Кийт, словно выстрелил из ружья. - Не беспокойтесь. Сделали все - и прекрасно.
И он резко повернулся к дверям.
Мистер Монморенси, немыслимо жалобный, что-то забормотал, потом решился:
- Извините, мистер Кийт... я спрошу... я не совсем уверен. Отопительные приборы там есть... но зимой... на такой высоте...
- Нельзя много ждать? - оборвал его лейтенант. - Ну, конечно, я и не буду. Все в порядке, мой дорогой. Вы не беспокойтесь, - и он взялся за ручку.
- Мне кажется, - с сатанинской вкрадчивостью произнес Руперт, - мистер Монморенси хочет еще что-то сказать.
- Я про птиц, - в отчаянии воскликнул агент. - Что с ними делать?
- Простите? - в полном недоумении выговорил Руперт.
- Как насчет птиц? - повторил Монморенси.
Бэзил, стоявший до сей поры спокойно или, точнее, тупо, как Наполеон, внезапно поднял львиную голову.
- Прежде, чем вы уйдете, лейтенант, - спросил он, - скажите, что будет с птицами?
- Я о них позабочусь, - ответил Кийт. - Они не пострадают.
- Спасибо, спасибо! - вскричал в полном восторге загнанный агент. - Не сердитесь, пожалуйста. Вы знаете, как я люблю животных. Я такой же дикий, как они. Спасибо, сэр. Но вот еще одно...
Лейтенант очень странно засмеялся и повернулся к нам. Смысл его смеха был примерно такой: "Ну что ж, хотите все испортить - пожалуйста. Но если бы вы знали, что вы портите!"
- Еще одно, - тихо повторил мистер Монморенси. - Конечно, если вы не хотите, чтобы к вам ходили гости, надо его покрасить зеленым, но...
- Красьте! - заорал Кийт. - Зеленым, и только зеленым. И прежде, чем мы опомнились, вылетел на улицу. Руперт Грант собрался не сразу, но заговорил раньше, чем затихло эхо хлопнувшей двери.
- Ваш клиент взволнован, - сказал он. - Что с ним? Ему плохо?
- Нет, что вы! - смутился Монморенси. - Дело у нас непростое. Дом, знаете ли...
- Зеленый, - невозмутимо сказал Руперт. - Видимо, это очень важно.
Разрешите осведомиться, мистер Монморенси, часто это бывает? Просят вас клиенты покрасить дом только в голубой или в розовый цвет? Или, допустим, в зеленый?
- Понимаете, - дрожащим голосом отвечал агент, - это для того, чтобы он не бросался в глаза.
Руперт безжалостно улыбнулся.
- Можете вы сказать мне, - спросил он, - где не бросается в глаза зеленое?
Жилищный агент порылся в кармане, медленно вынул двух ящериц, пустил их по конторке и ответил:
- Нет, не могу.
- Вы не можете объяснить, в чем дело?
- Вот именно. - Жилищный агент медленно встал. - Не могу. Простите, сэр, я деловой человек. Так вам нужен дом?
Он взглянул на Руперта голубыми глазами, и тот смутился, и взял себя в руки.
- Простите, - благоразумно ответил он. - Ваши реплики так хороши, что я едва не упустил нашего друга. Еще раз простите мою дерзость.
- Что вы, что вы! - проговорил жилищный агент, не спеша вынимая южноамериканского паука из жилетного кармана и пуская его на конторку сбоку.
- Что вы, сэр! Заходите к нам, окажите честь.
Руперт Грант в ярости поспешил прочь, чтобы изловить лейтенанта, но тот исчез. Скучная улица, освещенная одними звездами была пуста.
- Ну, что ты теперь скажешь? - крикнул он брату. Брат не ответил.
Молча пошли мы по улице, Руперт - в ярости, я - в удивлении, Бэзил просто скучая. Мы проходили улицы, одну за другой, огибали углы, пересекали площади - и не встретили никого, кроме пьяниц по двое, по трое.
На одной улочке их стало пятеро, потом - шестеро, а там - и небольшая толпа. Она была сравнительно спокойна; но всякий, знающий дух неистребимого народа, знает и то, что сравнительное (а не полное) спокойствие обочины говорит об истинной буре внутри. Вскоре мы убедились, что в сердцевине этой толпы что-то произошло. Пробившись туда с изобретательностью, ведомой только лондонцам, мы увидели, в чем дело. На мостовой лежал человек. Рядом стоял лейтенант Кийт в каких-то лохмотьях, глаза его сверкали, на костяшках пальцев была кровь. Хуже того - на камнях лежал или очень длинный кинжал, или короткая шпага, вынутая из трости. Однако на ней крови не было.
Полиция во всем своем тяжком всемогуществе тоже пробилась в центр, и Руперт кинулся к ней, не в силах удержать своей великой тайны.
- Вот он, констебль! - крикнул он, указывая на лейтенанта. - Вот кто убил.
- Никто никого не убивал, сэр, - с автоматической вежливостью ответил страж порядка. - Бедняга ранен. Я запишу фамилию и адреса свидетелей и буду за ними приглядывать.
- Приглядывайте лучше за ним! - воскликнул бедный Руперт, имея в виду лейтенанта.
- Хорошо, сэр, - бесстрастно ответил полицейский и пошел собирать адреса. Когда он их собрал, уже стемнело, и многие разошлись. Но Руперт Грант остался.
- Констебль, - сказал он, - у меня есть важные причины задать вам один вопрос. Дал ли вам адрес человек, который уронил трость со шпагой?
- Дал, сэр, - ответил, подумав, полицейский, - да, он его дал.
- Я Руперт Грант, - не без гордости сказал Руперт. - Я не раз помогал полиции в важных делах. Не дадите ли вы адрес мне?
Констебль на него посмотрел.
- Хорошо, - опять сказал он. - Адрес такой: Вязы, Бакстонский луг, неподалеку от Перли, графство Серрей.
- Спасибо, - кивнул Руперт и побежал сквозь мглу, как только мог быстрее, повторяя про себя адрес.
Обычно Руперт Грант вставал поздно, как лорд, и поздно завтракал;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14