Каталог огромен, советую знакомым
Не бегите так! А то доведете себя до сердечного приступа и вас положат в одну палату со мной!
Шли дни. Джой исправно посещала школу, довольно прилично ладила с родителями, когда те бывали дома, периодически ссорилась со Скоттом, иногда уходила ночевать к Би-Би Хуанг, несколько раз в неделю работала в магазинчике Папаса и завела привычку внимательно смотреть в глаза уличным музыкантам, бездомным мужчинам и женщинам и полубезумным, нетвердо держащимся на ногах нищим – которых, если верить постановлениям муниципалитета, в Вудмонте не было. Никого из Старейших она больше не встретила, но и отделаться от этой привычки тоже не могла.
Индиго не возвращался. Джон Папас сновал по магазину. Он сделался непривычно раздражителен, вел с кем-то длинные телефонные разговоры по-гречески и часто исчезал после этих звонков. Еще он часто отрывал Джой от хозяйственных работ, чтобы устроить ей импровизированный урок музыки, и постоянно повторял:
– Пиши, пиши, тебе надо записать все эти штуки, которые ты слышала там, в том месте. Что толку слышать, если не можешь это записать?
Джой старалась, как могла, запоминая трезвучия, септаккорды, переходные тона и диатоническую шкалу, но ей казалось, что все эти слова, числа и даже клавиши пианино имеют так мало отношения к той музыке, которой она дышала в Шей-рахе, что девочка часто роняла руки и пулей вылетала из магазина, так хлопнув дверью, что старые оконные стекла принимались дребезжать. Но на следующий день она неизменно возвращалась. Кроме этого магазинчика, существовало лишь одно место, куда Джой хотелось бы пойти.
Но она боялась попытаться попасть туда еще раз. По мере того как дни шли, а Индиго все не показывался, Джон Папас все чаще спрашивал у Джой:
– Тебе не приходило в голову посмотреть – может, ты сможешь снова найти это место, эту Границу? Ну, понимаешь – просто посмотреть.
Джой кивнула, оторвавшись от нотной тетради.
– Приходило. Я постоянно об этом думаю.
Джон Папас, поправлявший анкерный стержень в грифе гитары, отвел глаза и пробормотал:
– Ну, может, тогда тебе стоило бы попытаться… Хуже от этого никому не станет.
– Мне, – сказала Джой. – От этого может стать хуже мне. Я прохожу мимо того угла каждый божий день – дважды в день, – и каждый раз я думаю: «Ну ладно, вот сегодня, на этот раз я сверну, пройду квартал или полквартала и окажусь в Шей-рахе. Вот сейчас, сейчас вокруг появится Шей-рах, и музыка, и Старейшие, и все остальное». Но я так и не сворачиваю туда. А вдруг я пройду по этой улице, но так ничего и не случится? Не появится ни Границы, ни Шей-раха – просто ничего? Я этого не выдержу, мистер Папас. Я предпочитаю не знать – понимаете?
Джой не плакала, но ей казалось, что в глазницах у нее сейчас не глаза, а холодные тяжелые камни.
– Да, – отозвался Джон Папас. Голос его звучал глухо и невыразительно, но он положил руку на плечо Джой. – Да, я понимаю, Джозефина Анджелина Ривера. Но жизнь для того и дана человеку, чтобы узнавать. Так лучше, поверь мне. Я-то знаю.
Мгновение спустя старый грек нерешительно добавил:
– Этот парнишка, Индиго, – может, ты там его встретишь…
Джой взглянула на него. Папас продолжал:
– Можешь сказать ему: Папас собирает деньги. Немного времени – вот все, что мне нужно. Запомнишь?
– Запомню, – ответила Джой и стряхнула с плеча руку Папаса. – Я помню, что вы хотите его рог и ничего больше вас не интересует. Ни он, ни музыка. И я тоже вас не интересую. Да, мистер Папас, вам должно быть стыдно!
В этот день Джой закончила работу, не разговаривая с хозяином магазинчика, а Джон Папас не высовывал носа из мастерской, пока девочка не ушла.
Но на следующую же ночь, когда в небе снова повисла половинка луны, Джой испугалась, что Граница передвинется слишком далеко и она никогда больше ее не найдет. Но бледно-серебристая рябь висела точнехонько на том месте, где Джой когда-то вышла из Шей-раха, – прямо за почтовым ящиком на углу улиц Аломар и Валенсии. Девочка долго стояла на углу. Мимо проезжали машины и автобусы. Пронеслась компания подростков – ровесников Джой – на ярких роликовых досках. Подростки взглянули на Джой с легким презрением. Потом Джой сделала два шага вперед и упала, смеясь и плача, в объятия Ко. Над ними сияло солнце Шей-раха, желтое, как горчица.
– Но откуда ты узнал?! – воскликнула Джой, когда к ней снова вернулся дар речи. – Как ты мог знать, что я пересеку Границу именно здесь и именно в эту минуту? Ай, Турик, щекотно!
По щеке девочки мягко скользнул рог, а теплое дыхание взъерошило ей волосы на затылке. Сатир просиял и разгладил бороду грязными руками.
– Я просто почувствовал, дочка, – горделиво объяснил он. – Мы, тируджайи, чувствуем такие вещи бородой. Если нас вдруг начинают мучить сомнения, то кто-нибудь непременно в такой момент скажет: «Да ладно, слушайся своей бороды». Мы так и делаем, и она всегда ведет нас нужным путем.
Ко еще раз обнял Джой и отступил в сторону, чтобы девочка могла взобраться на спину нетерпеливо пританцовывавшего жеребенка. Турик испустил трубный вопль, подражая боевому кличу принцессы Лайшэ, и взвился на дыбы с такой неистовой радостью, что Джой едва не грохнулась на землю. Ко подхватил ее и напустился на Турика:
– Поосторожнее с моей дочкой, Старейший! Так-то ты приветствуешь гостью самого лорда Синти и чужеземную сестру ручейной джаллы? Да я лучше сам ее отнесу, если ты будешь так с ней обращаться!
Турик покорно склонил голову, подождал, пока Джой усядется поудобнее, и двинулся вперед с такой нарочитой изящной осторожностью, что Ко – сатир бежал рядом с ними, временами подпрыгивая и щелкая раздвоенными копытами, – разразился хохотом. Вот так Джой вернулась в Шей-рах. Она прижималась щекой к гордо изогнутой шее гарцующего единорога, а уши ее заполнял низкий, грубоватый и сердечный хохот мчащегося рядом получеловека-полукозла, то и дело восклицавшего:
– Добро пожаловать домой, дочка! Добро пожаловать домой!
И музыка Шей-раха скакала и ликовала вместе с ним.
Джой так и не узнала, сколько же дней, месяцев или даже лет прошло в Шей-рахе за время ее отсутствия – ни в этот раз, ни в другие. Самое большее, что сказал ей лорд Синти, было:
– Хотя Шей-рах соприкасается с вашим миром, из этого еще не следует, что они движутся через вселенную с одинаковой скоростью. Представь себе, что ты едешь верхом на твоем друге, Турике, и что я – не Старейший, а кадруш (так назывались огромные четвероногие слизни, живущие в холмах Шей-раха). Ты можешь тридцать раз объехать весь мир, пока я проползу расстояние, которое разделяет нас сейчас. А если ты потом перепрыгнешь со спины Турика ко мне на спину, как ты почувствуешь, преодолела ли ты вообще какое-то расстояние? Точно так же обстоят дела с Шей-рахом и твоим Вудмонтом.
Пришлось Джой удовлетвориться этим туманным объяснением.
Когда Джой во второй раз попала в Шей-рах, синие листья опали – красная листва Закатного леса не опадала никогда, – а по ночам бывало довольно холодно, так что Джой, подражая тируджайи, обычно устраивала себе на ночь гнездышко из мха. Получалось, что в Шей-рахе тоже существует смена времен года. На взгляд Джой, Турик и его друзья не изменились – ну разве что сделались чуть-чуть выше, а их мягкие гривы стали гуще. А вот шенди, миниатюрные дракончики, как-то странно съежились. Джой не сразу сообразила, что это был новый выводок, примерно с месяц как вылупившийся. Зато перитоны зловеще прибавили в размерах. Это было заметно даже с безопасного расстояния. А все дело было в том, что перитоны, как и прочие олени, имели привычку обрастать зимними шубками. Кошмарные двухголовые джакхао исчезли. Ко объяснил, что на время похолодания они уползают в те древние пещеры, где когда-то появились на свет, и впадают в спячку. Джой заметила, что среди сальных завитков шерсти на груди у Ко появилось седое пятно – она могла бы поспорить, что раньше ничего подобного там не было. Но сатир стоял на своем: это добрая шей-рахская грязь и ничего больше! В конечном итоге они предпочли замять эту тему.
Что же касалось ручейной джаллы, она оставалась столь же неизменной, как и воды ее ручья. Точнее говоря, она была даже более неизменна, потому что воды ручья сделались еще холоднее, чем помнилось Джой, а джалла оставалась теплой, как ребенок, только-только выбравшийся из кроватки. Когда стало ясно, что на этот раз Джой не намерена лезть в воду, ее шей-рахская сестра выбралась на берег и бросилась ей в объятия. Они шлепнулись на землю, и мокрая смеющаяся джалла осыпала Джой поцелуями.
– Как долго тебя не, было! Я уж думала, что ты за это время сделалась старухой!
Джой, такая мокрая, будто она и вправду искупалась, принялась объяснять подруге про разницу во времени, но ручейной джалле это быстро наскучило, и она потребовала еще раз рассказать ей об автострадах и рыбных палочках. Насчет палочек она успела выработать собственную, совершенно оригинальную концепцию.
Второй визит пролетел ужасно быстро. А ведь Джой даже не знала, сумеет ли она снова найти дорогу сюда. Девочка, как могла, делила свое время между друзьями. Она участвовала в прогулках и неистовых скачках Турика и других молодых единорогов, слушала истории и древние-древние тайны тируджайи, училась у них целительству и терпела обжигающий холод вод горного ручья ради неистового смеха и такой же неистовой нежности ручейной джаллы. Джалла всегда предлагала Джой помочь постирать одежду. Завладев футболкой и джинсами Джой, джалла принималась носиться с этой одеждой вверх-вниз по течению, размахивать ею, как трофейными знаменами, и в высшей степени художественно колотить ею о камни. Джалла до тех пор не подозревала о существовании грязи и одежды, а потому и то и другое одинаково ее зачаровывало.
Великих Старейших Джой вообще не видала. Турик – жеребенок впервые зимовал самостоятельно, без матери, и чрезвычайно тем гордился – объяснил, что в это время года самые старшие единороги во главе с лордом Синти удаляются в какую-то часть Закатного леса, которой не знают даже тируджайи. Джой тут же загорелась страстным желанием отыскать это место и часами напролет бродила в одиночестве по Закатному лесу, слушая негромкий шепот красных листьев и ворчание каких-то странных существ, ворочающихся в своих зимних логовах. Именно в такие моменты она отчетливее всего слышала музыку Шей-раха, то близкую, то бесконечно далекую.
Однажды в сумерках Джой обогнула куст и столкнулась нос к носу с парой птиц, расцветкой напоминавших соек, только эти были покрупнее. У птиц были длинные ноги болотных жителей и изящные хохолки, как у калифорнийских перепелов. Казалось, что их оперение светится само по себе – от него исходило звездно-синее сияние. Птицы важно и неспешно прошествовали мимо Джой. Ко позже объяснил девочке, что эти птицы называются эркинесы и что если она когда-нибудь заблудится, то, следуя по их светящемуся следу, всегда сможет добраться до безопасного места. Но Джой никогда не боялась заблудиться – в Закатном лесу это было просто невозможно.
В это время года шенди показывались редко, а крийякви не показывались вообще. А перитоны, кажется, охотились где-то в других местах. Но как-то Джой полдня играла в гляделки со странным существом: морда у него напоминала кошачью, а ноги казались лишенными костей и гибкими, как садовый шланг, но при этом умудрялись носить грузное чешуйчатое тело. Общение между ними свелось к минимуму, поскольку животное находилось на земле, а движимая благоразумием Джой взобралась на дерево и там и сидела, невзирая на явные и настойчивые предложения спуститься и познакомиться поближе. Джой упорно отклоняла все предложения, и к вечеру животное удалилось. Но Джой на всякий случай осталась на дереве до утра.
– Это существо было не из Шей-раха, – сказал Ко, когда Джой описала ему зверюгу. – Старейшие говорят, дочка, что помимо моего и твоего существует еще множество миров. А если это так, почему бы не быть и другим Границам?
– Ох, что-то это мне не нравится, – отозвалась Джой. Эта мысль вызвала у нее скорее негодование, чем испуг. – Совершенно не нравится! Слишком уж это жутко, да и вообще – слишком!
Ко пожал плечами, вздохнул, поскреб не знающую расчески голову и улыбнулся своей обычной лукавой улыбкой.
– Ну, мы, тируджайи, о таких вещах много не думаем. От них у нас голова болит.
Джой долго смотрела на сатира, не произнося ни слова, а потом, поддавшись внезапному порыву, спросила:
– Ко, а для вашего народа сто восемьдесят семь лет – это много? Я имею в виду – на самом деле.
Сатир занервничал, заерзал и отвел глаза. Джой повторила вопрос. Когда Ко все-таки ответил, голос его звучал еле-еле слышно:
– Для тируджайи я примерно твой ровесник. Ну почти.
– Ах ты мошенник! – возмутилась Джой. – Ты все это время звал меня дочкой, а сам – всего лишь чокнутый мальчишка вроде меня или Турика. Трепло ты, Ко!
– Я старше Турика… – пробормотал Ко. Он выглядел таким несчастным, что Джой обняла сатира и принялась уверять, что он выглядит намного старше своих лет, – и утешала его, пока Ко не успокоился.
Лишь раз Джой удалось увидеть старших Старейших – точнее, заметить на миг две тени. Возможно, это были принцесса Лайшэ и ее возлюбленный, каркаданн Тамирао, неспешно гулявшие в сумерках. Но однажды во время своих поисков Джой сделала открытие, к которому не стремилась и которого предпочла бы не совершать. Она наткнулась на скелет единорога.
Это произошло в высокогорной пустынной части Шей-раха – в совершенно необитаемой местности, где постоянно дули ветра. Джой редко забиралась сюда – из-за джакхао и еще из-за того, что здесь она принималась слишком сильно беспокоиться об Абуэлите и чувствовать себя виноватой из-за того, что почти не скучает по остальным родственникам. Но в это время года огромные змеи попрятались под землю, и Джой начала серьезно подумывать: может, ей удастся нарисовать карту Шей-раха? Вот Би-Би Хуанг первым делом за это бы и взялась… Джой сидела на окаменевшем стволе дерева и задумчиво ковырялась палочкой в песке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Шли дни. Джой исправно посещала школу, довольно прилично ладила с родителями, когда те бывали дома, периодически ссорилась со Скоттом, иногда уходила ночевать к Би-Би Хуанг, несколько раз в неделю работала в магазинчике Папаса и завела привычку внимательно смотреть в глаза уличным музыкантам, бездомным мужчинам и женщинам и полубезумным, нетвердо держащимся на ногах нищим – которых, если верить постановлениям муниципалитета, в Вудмонте не было. Никого из Старейших она больше не встретила, но и отделаться от этой привычки тоже не могла.
Индиго не возвращался. Джон Папас сновал по магазину. Он сделался непривычно раздражителен, вел с кем-то длинные телефонные разговоры по-гречески и часто исчезал после этих звонков. Еще он часто отрывал Джой от хозяйственных работ, чтобы устроить ей импровизированный урок музыки, и постоянно повторял:
– Пиши, пиши, тебе надо записать все эти штуки, которые ты слышала там, в том месте. Что толку слышать, если не можешь это записать?
Джой старалась, как могла, запоминая трезвучия, септаккорды, переходные тона и диатоническую шкалу, но ей казалось, что все эти слова, числа и даже клавиши пианино имеют так мало отношения к той музыке, которой она дышала в Шей-рахе, что девочка часто роняла руки и пулей вылетала из магазина, так хлопнув дверью, что старые оконные стекла принимались дребезжать. Но на следующий день она неизменно возвращалась. Кроме этого магазинчика, существовало лишь одно место, куда Джой хотелось бы пойти.
Но она боялась попытаться попасть туда еще раз. По мере того как дни шли, а Индиго все не показывался, Джон Папас все чаще спрашивал у Джой:
– Тебе не приходило в голову посмотреть – может, ты сможешь снова найти это место, эту Границу? Ну, понимаешь – просто посмотреть.
Джой кивнула, оторвавшись от нотной тетради.
– Приходило. Я постоянно об этом думаю.
Джон Папас, поправлявший анкерный стержень в грифе гитары, отвел глаза и пробормотал:
– Ну, может, тогда тебе стоило бы попытаться… Хуже от этого никому не станет.
– Мне, – сказала Джой. – От этого может стать хуже мне. Я прохожу мимо того угла каждый божий день – дважды в день, – и каждый раз я думаю: «Ну ладно, вот сегодня, на этот раз я сверну, пройду квартал или полквартала и окажусь в Шей-рахе. Вот сейчас, сейчас вокруг появится Шей-рах, и музыка, и Старейшие, и все остальное». Но я так и не сворачиваю туда. А вдруг я пройду по этой улице, но так ничего и не случится? Не появится ни Границы, ни Шей-раха – просто ничего? Я этого не выдержу, мистер Папас. Я предпочитаю не знать – понимаете?
Джой не плакала, но ей казалось, что в глазницах у нее сейчас не глаза, а холодные тяжелые камни.
– Да, – отозвался Джон Папас. Голос его звучал глухо и невыразительно, но он положил руку на плечо Джой. – Да, я понимаю, Джозефина Анджелина Ривера. Но жизнь для того и дана человеку, чтобы узнавать. Так лучше, поверь мне. Я-то знаю.
Мгновение спустя старый грек нерешительно добавил:
– Этот парнишка, Индиго, – может, ты там его встретишь…
Джой взглянула на него. Папас продолжал:
– Можешь сказать ему: Папас собирает деньги. Немного времени – вот все, что мне нужно. Запомнишь?
– Запомню, – ответила Джой и стряхнула с плеча руку Папаса. – Я помню, что вы хотите его рог и ничего больше вас не интересует. Ни он, ни музыка. И я тоже вас не интересую. Да, мистер Папас, вам должно быть стыдно!
В этот день Джой закончила работу, не разговаривая с хозяином магазинчика, а Джон Папас не высовывал носа из мастерской, пока девочка не ушла.
Но на следующую же ночь, когда в небе снова повисла половинка луны, Джой испугалась, что Граница передвинется слишком далеко и она никогда больше ее не найдет. Но бледно-серебристая рябь висела точнехонько на том месте, где Джой когда-то вышла из Шей-раха, – прямо за почтовым ящиком на углу улиц Аломар и Валенсии. Девочка долго стояла на углу. Мимо проезжали машины и автобусы. Пронеслась компания подростков – ровесников Джой – на ярких роликовых досках. Подростки взглянули на Джой с легким презрением. Потом Джой сделала два шага вперед и упала, смеясь и плача, в объятия Ко. Над ними сияло солнце Шей-раха, желтое, как горчица.
– Но откуда ты узнал?! – воскликнула Джой, когда к ней снова вернулся дар речи. – Как ты мог знать, что я пересеку Границу именно здесь и именно в эту минуту? Ай, Турик, щекотно!
По щеке девочки мягко скользнул рог, а теплое дыхание взъерошило ей волосы на затылке. Сатир просиял и разгладил бороду грязными руками.
– Я просто почувствовал, дочка, – горделиво объяснил он. – Мы, тируджайи, чувствуем такие вещи бородой. Если нас вдруг начинают мучить сомнения, то кто-нибудь непременно в такой момент скажет: «Да ладно, слушайся своей бороды». Мы так и делаем, и она всегда ведет нас нужным путем.
Ко еще раз обнял Джой и отступил в сторону, чтобы девочка могла взобраться на спину нетерпеливо пританцовывавшего жеребенка. Турик испустил трубный вопль, подражая боевому кличу принцессы Лайшэ, и взвился на дыбы с такой неистовой радостью, что Джой едва не грохнулась на землю. Ко подхватил ее и напустился на Турика:
– Поосторожнее с моей дочкой, Старейший! Так-то ты приветствуешь гостью самого лорда Синти и чужеземную сестру ручейной джаллы? Да я лучше сам ее отнесу, если ты будешь так с ней обращаться!
Турик покорно склонил голову, подождал, пока Джой усядется поудобнее, и двинулся вперед с такой нарочитой изящной осторожностью, что Ко – сатир бежал рядом с ними, временами подпрыгивая и щелкая раздвоенными копытами, – разразился хохотом. Вот так Джой вернулась в Шей-рах. Она прижималась щекой к гордо изогнутой шее гарцующего единорога, а уши ее заполнял низкий, грубоватый и сердечный хохот мчащегося рядом получеловека-полукозла, то и дело восклицавшего:
– Добро пожаловать домой, дочка! Добро пожаловать домой!
И музыка Шей-раха скакала и ликовала вместе с ним.
Джой так и не узнала, сколько же дней, месяцев или даже лет прошло в Шей-рахе за время ее отсутствия – ни в этот раз, ни в другие. Самое большее, что сказал ей лорд Синти, было:
– Хотя Шей-рах соприкасается с вашим миром, из этого еще не следует, что они движутся через вселенную с одинаковой скоростью. Представь себе, что ты едешь верхом на твоем друге, Турике, и что я – не Старейший, а кадруш (так назывались огромные четвероногие слизни, живущие в холмах Шей-раха). Ты можешь тридцать раз объехать весь мир, пока я проползу расстояние, которое разделяет нас сейчас. А если ты потом перепрыгнешь со спины Турика ко мне на спину, как ты почувствуешь, преодолела ли ты вообще какое-то расстояние? Точно так же обстоят дела с Шей-рахом и твоим Вудмонтом.
Пришлось Джой удовлетвориться этим туманным объяснением.
Когда Джой во второй раз попала в Шей-рах, синие листья опали – красная листва Закатного леса не опадала никогда, – а по ночам бывало довольно холодно, так что Джой, подражая тируджайи, обычно устраивала себе на ночь гнездышко из мха. Получалось, что в Шей-рахе тоже существует смена времен года. На взгляд Джой, Турик и его друзья не изменились – ну разве что сделались чуть-чуть выше, а их мягкие гривы стали гуще. А вот шенди, миниатюрные дракончики, как-то странно съежились. Джой не сразу сообразила, что это был новый выводок, примерно с месяц как вылупившийся. Зато перитоны зловеще прибавили в размерах. Это было заметно даже с безопасного расстояния. А все дело было в том, что перитоны, как и прочие олени, имели привычку обрастать зимними шубками. Кошмарные двухголовые джакхао исчезли. Ко объяснил, что на время похолодания они уползают в те древние пещеры, где когда-то появились на свет, и впадают в спячку. Джой заметила, что среди сальных завитков шерсти на груди у Ко появилось седое пятно – она могла бы поспорить, что раньше ничего подобного там не было. Но сатир стоял на своем: это добрая шей-рахская грязь и ничего больше! В конечном итоге они предпочли замять эту тему.
Что же касалось ручейной джаллы, она оставалась столь же неизменной, как и воды ее ручья. Точнее говоря, она была даже более неизменна, потому что воды ручья сделались еще холоднее, чем помнилось Джой, а джалла оставалась теплой, как ребенок, только-только выбравшийся из кроватки. Когда стало ясно, что на этот раз Джой не намерена лезть в воду, ее шей-рахская сестра выбралась на берег и бросилась ей в объятия. Они шлепнулись на землю, и мокрая смеющаяся джалла осыпала Джой поцелуями.
– Как долго тебя не, было! Я уж думала, что ты за это время сделалась старухой!
Джой, такая мокрая, будто она и вправду искупалась, принялась объяснять подруге про разницу во времени, но ручейной джалле это быстро наскучило, и она потребовала еще раз рассказать ей об автострадах и рыбных палочках. Насчет палочек она успела выработать собственную, совершенно оригинальную концепцию.
Второй визит пролетел ужасно быстро. А ведь Джой даже не знала, сумеет ли она снова найти дорогу сюда. Девочка, как могла, делила свое время между друзьями. Она участвовала в прогулках и неистовых скачках Турика и других молодых единорогов, слушала истории и древние-древние тайны тируджайи, училась у них целительству и терпела обжигающий холод вод горного ручья ради неистового смеха и такой же неистовой нежности ручейной джаллы. Джалла всегда предлагала Джой помочь постирать одежду. Завладев футболкой и джинсами Джой, джалла принималась носиться с этой одеждой вверх-вниз по течению, размахивать ею, как трофейными знаменами, и в высшей степени художественно колотить ею о камни. Джалла до тех пор не подозревала о существовании грязи и одежды, а потому и то и другое одинаково ее зачаровывало.
Великих Старейших Джой вообще не видала. Турик – жеребенок впервые зимовал самостоятельно, без матери, и чрезвычайно тем гордился – объяснил, что в это время года самые старшие единороги во главе с лордом Синти удаляются в какую-то часть Закатного леса, которой не знают даже тируджайи. Джой тут же загорелась страстным желанием отыскать это место и часами напролет бродила в одиночестве по Закатному лесу, слушая негромкий шепот красных листьев и ворчание каких-то странных существ, ворочающихся в своих зимних логовах. Именно в такие моменты она отчетливее всего слышала музыку Шей-раха, то близкую, то бесконечно далекую.
Однажды в сумерках Джой обогнула куст и столкнулась нос к носу с парой птиц, расцветкой напоминавших соек, только эти были покрупнее. У птиц были длинные ноги болотных жителей и изящные хохолки, как у калифорнийских перепелов. Казалось, что их оперение светится само по себе – от него исходило звездно-синее сияние. Птицы важно и неспешно прошествовали мимо Джой. Ко позже объяснил девочке, что эти птицы называются эркинесы и что если она когда-нибудь заблудится, то, следуя по их светящемуся следу, всегда сможет добраться до безопасного места. Но Джой никогда не боялась заблудиться – в Закатном лесу это было просто невозможно.
В это время года шенди показывались редко, а крийякви не показывались вообще. А перитоны, кажется, охотились где-то в других местах. Но как-то Джой полдня играла в гляделки со странным существом: морда у него напоминала кошачью, а ноги казались лишенными костей и гибкими, как садовый шланг, но при этом умудрялись носить грузное чешуйчатое тело. Общение между ними свелось к минимуму, поскольку животное находилось на земле, а движимая благоразумием Джой взобралась на дерево и там и сидела, невзирая на явные и настойчивые предложения спуститься и познакомиться поближе. Джой упорно отклоняла все предложения, и к вечеру животное удалилось. Но Джой на всякий случай осталась на дереве до утра.
– Это существо было не из Шей-раха, – сказал Ко, когда Джой описала ему зверюгу. – Старейшие говорят, дочка, что помимо моего и твоего существует еще множество миров. А если это так, почему бы не быть и другим Границам?
– Ох, что-то это мне не нравится, – отозвалась Джой. Эта мысль вызвала у нее скорее негодование, чем испуг. – Совершенно не нравится! Слишком уж это жутко, да и вообще – слишком!
Ко пожал плечами, вздохнул, поскреб не знающую расчески голову и улыбнулся своей обычной лукавой улыбкой.
– Ну, мы, тируджайи, о таких вещах много не думаем. От них у нас голова болит.
Джой долго смотрела на сатира, не произнося ни слова, а потом, поддавшись внезапному порыву, спросила:
– Ко, а для вашего народа сто восемьдесят семь лет – это много? Я имею в виду – на самом деле.
Сатир занервничал, заерзал и отвел глаза. Джой повторила вопрос. Когда Ко все-таки ответил, голос его звучал еле-еле слышно:
– Для тируджайи я примерно твой ровесник. Ну почти.
– Ах ты мошенник! – возмутилась Джой. – Ты все это время звал меня дочкой, а сам – всего лишь чокнутый мальчишка вроде меня или Турика. Трепло ты, Ко!
– Я старше Турика… – пробормотал Ко. Он выглядел таким несчастным, что Джой обняла сатира и принялась уверять, что он выглядит намного старше своих лет, – и утешала его, пока Ко не успокоился.
Лишь раз Джой удалось увидеть старших Старейших – точнее, заметить на миг две тени. Возможно, это были принцесса Лайшэ и ее возлюбленный, каркаданн Тамирао, неспешно гулявшие в сумерках. Но однажды во время своих поисков Джой сделала открытие, к которому не стремилась и которого предпочла бы не совершать. Она наткнулась на скелет единорога.
Это произошло в высокогорной пустынной части Шей-раха – в совершенно необитаемой местности, где постоянно дули ветра. Джой редко забиралась сюда – из-за джакхао и еще из-за того, что здесь она принималась слишком сильно беспокоиться об Абуэлите и чувствовать себя виноватой из-за того, что почти не скучает по остальным родственникам. Но в это время года огромные змеи попрятались под землю, и Джой начала серьезно подумывать: может, ей удастся нарисовать карту Шей-раха? Вот Би-Би Хуанг первым делом за это бы и взялась… Джой сидела на окаменевшем стволе дерева и задумчиво ковырялась палочкой в песке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19