Администратор подумал, что даже его собственные мнения и взгляды с
годами менялись: тот мальчик или тот юноша, которым он когда-то был,
разительно отличался от него теперешнего. Так каков же этот Заккур
Барстоу? Предположительно он являлся самым способным, самым влиятельным
человеком группы, все члены которой обладали на данный момент совокупным
опытом бОльшим, чем Форд даже мог себе представить. Так как же он мог
предугадать точку зрения такого человека, его оценку событий, намерения,
образ мышления, его возможности?
Форд был уверен только в одном: он никогда не продал бы Манхэттен за
двадцать четыре доллара и ящик виски, равно как и не собирался продавать
первородство человечества за секрет какого-то там снадобья.
На экране появилось лицо Барстоу, и Форд принялся изучать его.
Приятное лицо... и сильное... такого не запугаешь. К тому же он выглядит
очень молодо - господи, да на вид он моложе самого Форда! Администратор
почему-то представлял себе собеседника суровым и непреклонным старцем.
Обманувшись в своих ожиданиях, он почувствовал, что напряжение спало. Форд
тихо справился:
- Вы гражданин Заккур Барстоу?
- Да, мистер Администратор.
- Вы руководитель Семей Говарда?
- Я всего-навсего нынешний Поверенный в делах нашего Фонда. И скорее
пекусь о благополучии наших братьев, нежели руковожу ими.
Форд начисто отмел это объяснение:
- Я полагаю, что ваш статус сопряжен и с руководством. Не могу же я
вести переговоры с сотней тысяч человек!
Барстоу даже не моргнул. Он тут же отметил про себя, что
администрации известно количество членов Семей, и учел это обстоятельство.
Он уже оправился от потрясения, вызванного тем, что Тайна Убежища Семей
больше не была секретом, и тем еще более огорчительным фактом, что
Администратор знал, как подключаться к их закрытым системам связи. Это
могло означать только следующее: один или несколько членов Семей были
задержаны и принуждены говорить.
Власти, без всякого сомнения, уже знали все мало-мальски значимое о
Семьях, поэтому блефовать было бесполезно. В то же время не следовало и
выдавать добровольно какую-либо информацию, ибо администрация наверняка не
располагала еще ею во всей полноте.
Барстоу отреагировал почти мгновенно:
- Что вы хотели обсудить со мной, сэр?
- Политику администрации по отношению к вам. А также ваше
благоденствие и благоденствие ваших сородичей.
Барстоу пожал плечами:
- А что тут обсуждать? Действие Договора приостановлено, и вы
уполномочены поступать с нами по собственному усмотрению, чтобы вырвать у
нас тайну, которой на самом деле не существует. В этом положении нам
ничего не остается, кроме как надеяться на милосердие.
- Не надо! - Администратор раздраженно отмахнулся. - Не играйте со
мной в прятки. Перед нами стоит проблема - передо мной и перед вами.
Давайте же взглянем правде в глаза и попытаемся прийти к соглашению.
Согласны?
Барстоу медленно ответил:
- Я искренне верю в ваше стремление к взаимопониманию, но ведь эта
проблема построена на ложной предпосылке, что мы - Семьи Говарда - знаем,
как продлить человеческую жизнь. Уверяю вас, мы не знаем этого.
- А если бы я вам признался, что мои иллюзии на сей счет уже
развеяны?
- М-м-м... хотелось бы надеяться. Тогда непонятно, как ваша позиция
увязывается с преследованием моего народа? Ведь на нас охотятся буквально
как на крыс.
Форд криво усмехнулся:
- Знаете одну старую-престарую притчу о теологе, которого попросили
увязать доктрину о милости Божьей с доктриной проклятия новорожденных?
"Всевышний, - объяснил тот, - находит в назидательных целях необходимым
вершить напоказ такие дела, которые полностью отвергает в глубине души
Своей".
Барстоу неожиданно для самого себя улыбнулся:
- Я уловил аналогию. Это действительно так?
- Думаю, что да.
- Так... Значит, вы вызвали меня не просто для того, чтобы огласить
приговор?
- Нет. Надеюсь, что нет. Вы в курсе политических событий? Впрочем,
конечно же, положение обязывает вас быть в курсе.
Барстоу кивнул, и тогда Форд продолжил...
Администрация Форда продержалась после подписания Договора дольше
всех прочих; лично он пережил четыре Совета. Тем не менее его положение в
настоящее время стало настолько шатким, что он даже не мог рискнуть
поставить вопрос о вотуме доверия, во всяком случае после возникновения
проблемы Семей Говарда. Его, несомненно, поддержало бы не обычное
большинство, а незначительное меньшинство. Если бы он пошел против решения
Совета и настоял на вотуме доверия, то тут же оказался бы не у дел, а его
место занял бы лидер из нынешнего меньшинства.
- Вы понимаете меня? Мне или нужно оставаться у руля, чтобы
мало-мальски гуманно решить проблему, или я могу отправляться на все
четыре стороны, предоставив моему преемнику возможность разбираться во
всем самому.
- Но ведь вы не станете же выспрашивать у меня совета?
- Нет, нет! С этим и так все ясно. Я уже принял решение. Совет
Действия так или иначе был бы создан - неважно кем, мною или мистером
Вэннингом, - поэтому-то я и решил поддержать это дело. Вопрос вот в чем:
согласны вы помогать мне или нет?
Барстоу колебался, прокручивая в памяти политическую карьеру Форда.
Ранний период долгого правления Форда был настоящим золотым веком
государственности. Мудрый и практичный человек, Форд превратил в
действующие правила принципы человеческой свободы, выработанные Новаком и
облеченные в язык Договора. Это было время доброй воли и процветания,
прогресса цивилизации, который казался необратимым.
Тем не менее наступила реакция, и Барстоу не хуже, чем Форд, понимал
ее причины. Как только люди начинают сосредоточивать свое внимание
исключительно на одной стороне дела в ущерб всему остальному, это
означает, что подготовлена почва для процветания всякого рода демагогов,
бездельников и честолюбцев. Семьи Говарда, сами того не ведая, вызвали
кризис общественной морали, от которого сами теперь и страдали, - им не
следовало несколько лет назад давать людям возможность узнать о своем
существовании. То, что никакого секрета долголетия на самом деле не было,
теперь не имело значения. Весть о нем разлагающе подействовала на общество
- в этом коренилось главное зло.
Форд, судя по всему, прекрасно разбирался в происходящем.
- Мы будем помогать вам, - вдруг заявил Барстоу.
- Отлично! Что вы предлагаете?
Барстоу покусал нижнюю губу:
- Нет ли у вас возможности отменить это пагубное решение -
приостановку действия Договора?
Форд покачал головой:
- Слишком поздно.
- Даже в том случае, если вы выступите перед публикой и заявите
гражданам - лицом к лицу, - что никакого...
Форд прервал его:
- Я буду убран со своего поста раньше, чем успею договорить до конца.
Кроме того, постарайтесь понять меня правильно, Заккур Барстоу: абсолютно
не имеет значения то, что мне лично симпатичны вы и ваши люди. Дело не в
вас, а в той раковой опухоли, которая разъедает общество, - бороться нужно
с ней. Может быть, я слегка перегнул палку, это верно... но назад пути
нет. Я должен довести начатое до логического конца.
По крайней мере в одном отношении Барстоу был мудрым человеком: он
допускал, что другой человек может иметь противоположные взгляды и не быть
при этом негодяем. Тем не менее он запротестовал:
- Но моих людей преследуют!
- Ваши люди, - возразил Форд, - составляют лишь небольшую долю
десятой части процента от общего числа людей, а ведь необходимо найти
решение, приемлемое для всех! Я связался с вами, чтобы узнать, можете ли
вы предложить такое всеобъемлющее решение. Можете или нет?
- Я не совсем уверен, - медленно ответил Барстоу. - Предположим, я
соглашусь, что вам следует и далее продолжать творить это беззаконие -
арестовывать и допрашивать людей преступными методами, - скорее всего тут
у меня выбора нет...
- Выбора нет ни у вас, ни у меня, - нахмурился Форд. - Однако даю
слово: хотя я и не волен в своих действиях, я приложу максимум усилий,
чтобы все делалось как можно более гуманным способом.
- Благодарю вас! Вы почти убедили меня в бесполезности вашего
появления перед аудиторией, но Администратор имеет мощные средства
информации в своем распоряжении. Нельзя ли воспользоваться ими, чтобы
организовать кампанию по разъяснению людям того, что никакого секрета нет?
Форд хмыкнул:
- А вы сами подумайте, сработает это или нет?
Барстоу вздохнул:
- Пожалуй, не сработает.
- Уверяю вас, даже в случае успеха такой кампании проблема отнюдь не
исчезнет. Ведь люди - в том числе мои самые преданные помощники -
привержены идее фонтана молодости потому, что иначе их удел - терзаться
горькими мыслями о бренности всего сущего. Вы знаете, что для них будет
означать истина, неприкрытая правда?
- Продолжайте.
- Я мирился со смертью лишь потому, что считал ее Великим Демократом,
беспристрастно вершившим свой приговор всем. А теперь вдруг выясняется,
что и у смерти есть свои любимчики. Заккур Барстоу, хоть на миг
попытайтесь понять зависть обычного человека - жестокую зависть, ну,
скажем, пятидесятилетнего при виде одного из вас. Всего пять десятков лет,
из них - двадцать лет взросления, и только к тридцати он становится
приличным специалистом. Каких-либо успехов он добивается, когда ему уже
далеко за сорок, и менее десяти лет живет действительно на всю катушку. -
Форд придвинулся к экрану и заговорил с необыкновенной печалью в голосе: -
И вот тогда, когда он чего-то достиг, приблизился к заветной цели, что он
получает? Глаза начинают подводить его, молодой задор больше не бурлит в
жилах, сердце и легкие уже не те, что раньше. Он еще не стар... но он
чувствует первый холодок в груди. Он знает, что его ждет. Он знает. Знает!
Раньше это было неизбежно, и каждый человек свыкался с мыслью об этой
неизбежности. Вдруг появляетесь вы, - горько продолжал Форд. - Вы - живой
укор его немощи, вы - живая насмешка над ним в глазах его детей. Он не
осмеливается загадывать на будущее, вы же радостно начинаете строить
планы, которые лишь через пятьдесят лет будут реализованы - да что там! -
через сто лет. Неважно, какого совершенства он достиг в жизни: вы
догоните, перегоните, переживете его. И его немощь вызывает у вас жалость.
Так разве удивительно, что он ненавидит вас?
Барстоу устало поднял голову:
- Скажите, вы тоже ненавидите меня, Слэйтон Форд?
- Нет. Нет, я не могу заставить себя ненавидеть кого бы то ни было.
Но я могу сказать чистосердечно, - вдруг добавил Форд, - если бы секрет
существовал на самом деле, я вытянул бы его из вас, пусть для этого мне
пришлось бы резать вас на куски!
- Да, я понимаю. - Барстоу понурился, задумавшись. - Но ведь мы -
Семьи Говарда - почти ничего не можем исправить. Не нами затевался этот
опыт - все было сделано за нас. Правда, кое-что мы можем предложить.
- Да?
Барстоу объяснил.
Форд отрицательно покачал головой:
- Медицинская сторона вашего предложения выглядит вполне
осуществимой, и я ничуть не сомневаюсь, что ваш генетический потенциал,
даже будучи наполовину разбавленным, в состоянии значительно продлить
обычную человеческую жизнь. Но даже если женщины и согласятся на
искусственное оплодотворение, в чем я отнюдь не уверен, для наших мужчин
это будет равносильно психологической смерти. Последует взрыв отчаяния и
ненависти, который расколет человеческую расу и уничтожит ее. Неважно, что
вы движимы благими намерениями: подрыв жизненных устоев человечества
безболезненно не пройдет. Мы не можем разводить людей, как животных. Они
не пойдут на это.
- Вы правы, - согласился Барстоу. - Но это, к сожалению,
единственное, что мы можем предложить.
- Пожалуй, я должен был бы поблагодарить вас, но не хочу и не буду.
Теперь давайте рассуждать с практической точки зрения. По отдельности все
вы - долгожители - весьма почтенные, симпатичные люди. В целом же вы
опасны, как носители чумы. Поэтому вас следует подвергнуть карантину.
Барстоу кивнул:
- Я и мои братья тоже пришли к такому заключению.
Форд, казалось, вздохнул с облегчением:
- Я рад, что вы разумно смотрите на вещи.
- К сожалению, больше ничего не остается. Так каков же выход?
Изолированная колония? Какое-нибудь отдаленное место, которое станет нашей
Окраиной? Мадагаскар? Или мы можем занять Британские острова, застроить их
и оттуда продвигаться в Европу, по мере ослабления радиоактивности?
Форд покачал головой:
- Исключено. В этом случае решение проблемы ляжет на плечи моих
внуков. А к тому времени ваше превосходство возрастет настолько, что вы
сможете одержать над ними верх. Нет, Заккур Барстоу, вы и ваш народ должны
покинуть эту планету!
Барстоу холодно произнес:
- Вот и оправдались мои худшие опасения. И куда же нам отправляться?
- В вашем распоряжении вся Солнечная система. Выбирайте. Куда угодно.
- Но куда? Венера не подарок, да нам вряд ли и разрешат поселиться
там. Ведь венерианцы больше не подчиняются приказам Земли. Решение об этом
было принято еще в 2020 году. Верно, они принимают иногда отдельных
иммигрантов согласно Конвенции Четырех Планет, но пустят ли они сто тысяч
человек, которых Земля считает слишком опасным держать у себя? Сомневаюсь.
- Я тоже. Лучше, видимо, избрать другую планету.
- И какую же? В Солнечной системе больше нет планет, где возможно
было бы существование людей. Чтобы сделать мало-мальски пригодными для
обитания даже самые подходящие из них, пришлось бы затратить колоссальные
суммы денег, приложить сверхчеловеческие усилия и задействовать лучшую
современную технику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32