Понадобились режиссеру
олени - Женя слетал на вертолете к оленеводам, уговорил изменить
маршрут, и многотысячное стадо пригнали к окраине города. Чем мы
могли отблагодарить? Сняли на сэкономленной пленке документальный
фильм об Инте, подарили городским властям. Но слегка облажались: в
финальных кадрах была женщина, только что родившая ребеночка, и
голос за кадром торжественно обещал, что этот мальчик увидит
небывалый расцвет Инты. А мальчик оказался девочкой.
Воспоминание об этом нашем конфузе относится к шестьдесят четвертому году.
А за восемь лет до того, в пятьдесят шестом, о работе в кино мы
могли только мечтать. И мечтали. А работали на прежних должностях:
Юлий нормировщиком ОРСа, я бухгалтером ОТС - отдела технического
снабжения. По ночам мы писали "Левшу", а когда дописали, стали
придумывать следующий сценарий.
Утром не хотелось вставать. Я валялся до последней минуты, потом
вскакивал, натягивал комбинезон и рысью мчался на службу. Пробегая
мимо базарчика, покупал у теток два яйца и глотал их сырыми у себя
за столом - под аккомпанемент звонка, призывавшего приступить к
работе. "Действовал на грани фола", но начальство относилось к
этому снисходительно. Начальством была Вера Гавриловна Рысенко,
миловидная женщина и очень неординарный человек. Муж ее, мрачный
сутулый майор (или подполковник?), Рысь-самец, как мы его называли
между собой, был начальником оперчекотдела, по-моему. Брат,
долговязый обалдуй - надзирателем на нашем ОЛПе. Эти двое на
вчерашних зеков и не смотрели. А Вера Гавриловна не делила
население Инты на чистых и нечистых, хотя состояла в партии и даже
была парторгом. Нам с Юликом она явно симпатизировала - ему,
пожалуй, больше, чем мне. И когда после ХХ-го съезда на
партсобраниях читали знаменитый доклад Хрущева, она под косыми
взглядами своих партай-геноссен провела нас обоих в зал, усадила
рядом с собой и мы собственными ушами услышали, каким злодеем
оказался покойный Иосиф Виссарионович.


XXII. БРОСОК НА ЮГ
Вскоре после ХХ-го съезда нам объявили - опять-таки под расписку, -
что побег с вечного поселения теперь котируется не в двенадцать
лет каторги, а в три года тюремного заключения. Подешевело.
Гулаг без боя не сдавал позиции, но прежнего страха перед ним уже
не было. И мы с Юликом решились на побег. Точней сказать, не
убежать мы решили, а как бы, сбегать на недельку в Москву и
вернуться.
Как я уже писал, два раза в месяц мы обязаны были являться к
спецкоменданту на отметку. Отметившись в начале месяца, мы взяли
отпуск и попросили Шварца купить нам билеты в мягкий вагон; в
мягкий - не из любви к комфорту, а из соображений безопасности. На
северном отрезке дороги, примерно, до Котласа, поезда усиленно
проверялись - нет ли беглецов. Наш расчет был на то, что мягкий
вагон особенно дотошно проверять не станут: в мягких ездила
солидная публика. И действительно, кроме нас в купе оказался какой-
то важный железнодорожный чин и пьяненький полковник внутренних
войск. Полковник всю дорогу спал на верхней полке, путеец
перебирал служебные бумаги, а мы с Юликом читали, нацепив
полосатые пижамы, купленные специально для этой поездки: в таких
пижамах путешествовали в те годы все советские чиновники. Шляпы на
столике и очки на носах тоже работали на образ.
За время пути к нам в купе трижды заглядывали проверяющие. Но
увидев полковничью шинель и наши пижамы, солдаты, не входя,
задвигали дверь - и мы переводили дух.
Елену Петровну о нашем приезде оповестил полушифрованной
телеграммой Жора Быстров. Вместе с мамой встречать нас пришли к
поезду "Воркута-Москва" Мишанька Левин с женой Наташей, а также
Витечка Шейнберг, егожена Белка и Монька Коган - наши школьные
друзья. Мишку мы видели год назад, с Наташей познакомились только
сейчас, на вокзале, а с остальными не виделись двенадцать лет. Ой,
какими старыми они нам показались! Даже ростом стали ниже. (К
Белке это не относится: она была по-прежнему хороша. Недаром
Смеляков, который лечился у нее в литфондовской поликлинике,
всегда передавал через нас приветы "красивой врачихе"). Тепреь, в
мои семьдесят три года, мне кажется: что такое двенадцать лет?
Короткий отрезок жизни. Но тогда так не казалось...
Поехали всей компанией в Столешников, к маме - а ночевать нас увезли
в Абрамцево, на дачу академика Леонтовича, Наташиного отца. Но и
там мы не рискнули остаться надолго; каждую ночь спали в новом
месте, почти как Сталин. Мания преследования? Да нет, просто -
береженого бог бережет. Есть и другая пословица: пуганая ворона
куста боится. Мы и улицу боялись переходить в неположенном месте:
а вдруг мент спросит паспорт?
На второй день мы поехали к Алексею Яковлевичу Каплеру. Как
всегда безумно занятой - главным образом чужими делами - он возил
нас с собой по городу; в его машине мы и разговаривали. Это было
рискованное занятие: он с одесским темпераментом жестикулировал,
то и дело отрывая обе руки от руля и оборачиваясь к нам. Но Каплер
был старым автомобилистом, еще до войны у него имелась "эмка" - не
черная, как у всех, а синяя.
Его повторный дебют в кино сложился удачно: уже шли съемки
комедии "За витриной универмага". В ней снимались совсем
молоденькие Светлана Дружинина и Микаэла Дроздовская. С Микой мы
познакомились в каплеровском автомобиле. (Обе эти актрисы играли
потом и в наших фильмах - а с Микаэлой мы приятельствовали до
самой ее гибели ужасной и нелепой: в экспедиции заснула,
наглотавшись снотворного и не проснулась, когда от электрокамина
загорелся край одеяла. Или проснулась слишком поздно...)
Когда снималась "За витриной универмага", Алексей Яковлевич был
женат на Валентине Токарской, но дело шло к разрыву: в него
влюбилась поэтесса Юлия Друнина, которую он обучал кинодраматургии
на сценарной студии. Он тоже влюбился - и как! Развелся с
Валентиной Георгиевной и женился на Юле. Они жили так счастливо,
что это вызывало сильнейшее раздражение у окружающих. Жены
обвиняли мужей в невнимании и равнодушии, тыча пальцем в Каплера:
вот, Юля возвращается из заграничной командировки, так Люся поехал
в Брест, чтобы встретить ее на границе с цветами! Не то, что
некоторые... После каждой "Кинопанорамы" Люся сразу звонит жене,
интересуется ее мнением - не то, что некоторые! (Люся... Почему-то
у всех мастеров того поколения уменьшительные имена были женские:
Каплер - Люся, Арнштам -Леля, Блейман - Мика, а Ромм - Мура).
"Кинопанораму" Каплер вел замечательно; ее тогда давали в прямом эфире. Году
в шестьдесят третьем мы с Юлием были гостями Каплера. Он спросил:
а не хотели бы вы сами поставить фильм по своему сценарию? Сейчас
многие так делают...
В ответ я рассказал ему историю про мою пятилетнюю дочку Юлю.
Мать пришла домой и увидела, что полы чисто вымыты.
- Юленька, ты вымыла пол? Сама?
- Да.
- Но ведь это очень трудно!
- Нет, мамочка. Я вылила на пол ведро воды, а потом пришли
нижние соседи со своей тряпкой и все вытерли.
Юлик Дунский пояснил Каплеру:
- Вот так и сценаристы, которые идут в режиссеры. Они
надеются, что в случае чего прибегут нижние соседи со своей
тряпкой.
Кстати, сразу после той передачи Алексей Яковлевич
действительно позвонил жене. Она долго - минут пятнадцать -
объясняла ему, что получилось, а что нет. А группа во главе с
Ксенией Марининой покорно стояла и слушала.
Те, что знали Каплера с молодых когтей, подсчитывали разбитые
им сердца и качали головами: это бог наказал Люсю, сделав его под
конец жизни подкаблучником!.. Кое-кто обижался на Друнину - не без
оснований - за то, что она создала вокруг него как бы санитарный
кордон, оттеснив старых друзей и приятелей.
Но когда Алексей Яковлевич заболел и врачи отпустили ему не
больше года жизни, Юля оказалась на высоте. Забросила все свои
дела и превратилась в заботливую сиделку. Он не догадывался, что
обречен, а она знала. И была рядом буквально до последнего вздоха,
мы тому свидетели.
Отгуляв московские каникулы, мы вернулись в Инту. Качественные
знакомые были не только у Эйслера: никто нас не заложил, и 15-го
числа мы благополучно отметились в спецкомендатуре.
Больше всех радовался нашему возвращению Робин: Жора вместе с ним
встретил нас на станции. Пес прыгал на меня и на Юлика, стараясь
поочередно лизнуть в нос, выл от избытка чувств, катался по земле.
Мы решили: если когда-нибудь уедем из Инты, возьмем его с собой.
Обязательно.
Но человек предполагает, а... Через месяц Робин погиб во цвете
лет - ему и двух не исполнилось Соседский мальчишка вышел с
отцовской двустволкой поохотиться на собак и всадил в Робина заряд
картечи. Ветеринар поставил диагноз: перитонит, как у Пушкина.
Сделать ничего нельзя.
Пес лежал на холодном полу, забившись под кровать и молча
страдал. Мы попытались выманить его, чтоб уложить поудобнее, но он
не отзывался. Тогда я вспомнил, что его любимым занятием было
ходить со мною за водой к колонке: ради этого похода Робин бросал
все дела. Я взял пустые ведра, звякнул ими - и бедняга выполз из-
под кровати на передних лапах: задние уже не действовали. Мы
обласкали его, переложили на тюфячок и дали спокойно умереть. И
отомстить-то за него нельзя было: не бить же тринадцатилетнего
гаденыша?
Робина похоронили в тундре, но Жора Быстров на этом не успокоился.
Проколол гвоздем полу полушубка и явился в милицию:
- Прошу положить конец безобразию. Я шел по поселку Угольный и
вдруг "Бах! Бах!". Это соседский мальчишка по собакам стреляет. И
пять дробин в меня попали - видите? А если б чуть выше?
Сработало: у родителей убийцы конфисковали ружье.
Коней того лета принес нам всем много огорчений. Под суд попал Леша
брысь. К его земляку, вполне безобидному парню, прицепился по
пьянке начальник кондвора, майор. Началась драка. Брысь кинулся
разнимать и сильно толкнул майора, а тот, падая, стукнулся головой
об угол дома и умер. О чем, надо сказать, никто не пожалел, а
вдова так даже вздохнула с облегчением: покойный буянил, бил ее,
вынес из дому все, что было, и пропил. Его и хоронили в казенных
резиновых сапогах; свои хромовые давно пропил.
Но убийство есть убийство. Случись оно тремя годами раньше,
ребятам пришлось бы несладко. Пьяница не пьяница, а советский
офицер. А те кто? Бандеровцы... И намотали бы обоим срок на всю
катушку по статье 58 пункт 8 -террор. Но времена уже были не те.
Их судили за убийство по неосторожности. Брыся оправдали, а
земляку, который взял всю вину на себя, дали минимальный срок.
Народным заседателем на процессе была наша общая приятельница Аня
Ершова; это тоже сыграло какую-то роль.
За доктором Ершовой одно время ухаживали трое: Свет Михайлов,
Юлик и я. Я бы даже женился на ней, но она очень уж явно
предпочитала мне Юлика. Бывало, возвращаясь втроем из гостей, от
Шварцев, мы проходили мимо ее подъезда.
- Юлик, покурим? - вдруг предлагала Аня. И они поднимались
наверх курить, а я, некурящий, шел домой. Когда Юлик - поздно
ночью - возвращался, от него пахло Анькиной "Белой сиренью". Были
такие духи...
А оправданный с ее помощью Алексей Семенович Брысь вернулся-
таки на ридну Львивщину - но не сразу, а только в этом году. Сорок
лет он отработал вольнонаемным на шахтат Инты и Воркуты. Закончил
заочно горный институт, стал классным горным инженером. Но
бандеровское прошлое мешало Леше сделать карьеру, достойную его
способностей и его энергии. Только-только поднимется на несколько
ступенек по служебной лестнице - бац! И вниз... За этим следило
недреманное чекистское око. На Севере он не поднялся выше
должности начальника участка. А на юге, в родных краях, он теперь
герой. Воевал юный Брысь только против немцев (против наших не
успел), так что даже украинские наследники КГБ особых претензий к
нему не имеют. А львовская газета посвященную ему Леше статью
озаглавила - "Лыцарь".
Лыцарю сейчас семьдесят три года, а больше пятидесяти пяти не дашь.
Север консервирует?.. Чего ж меня не законсервировал?
Никогда не забуду, как Брысь, придя с ночной смены и узнав о смерти
Юлика - ему позвонил из Ленинграда Миша Шварц - помчался в
воркутинский аэропорт, чтобы поспеть на поминки...
А первые поминки, на которых присутствовали мы с Юлием, были в
инте.
Умер отец Михаила Александровича Шварца. Он гостил у сына; в
последний вечер перед отъездом в Ленинград поругался из-за какой-
то ерунды с Мишиной женой Галей, разволновался и поехал на
станцию, запретив провожать себя. А наутро разнесся слух: на
Предшахтной старого еврея удавили галстуком.
Его не удавили: случился сердечный приступ. Старый Шварц
попытался ослабить узел галстука, но не сумел.
Мишу это несчастье просто раздавило. Он плакал, винил себя, не
способен был ни на какое разумное действие. В морг за покойником
отрядили меня.
Гроб поставили в кузов грузовика. Водитель попался очень
жизнерадостный. Всю дорогу он пел мне арии из опереток, а заметив
на обочине голосующих, охотно притормозил. Это были две школьницы;
они радостно полезли в кузов - и с визгом выкатились обратно,
увидев гроб.
Шоферюгу это еще больше развеселило. Он рассказал, что недавно вез
хоронить шахтера с девятой шахты. Приехали на кладбище, а гроб
пустой: машину так кидало на ухабах, что покойник вывалился за
борт. Зимой в Инте темнеет рано; включили полный свет и медленно
поехали назад, светя фарами. Пропажа нашлась, конечно.
(Не к месту будь замечено: на кладбище почему-то часто
возникают комические ситуации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58