еще до этого инцидента в камеру заходил оче-
редной "покупатель" (так звали на пересылках вербовщиков рабочей
силы для лагерей). Он спросил и у Женьки:
- Профессия?
- Бандит, - отчеканил рыжий и горделиво оглянулся на нас. Мы
ведь были фраера, т.е. "черти", а они "люди" - так называют себя
воры. А человек - это звучит гордо... И вот теперь такое позори-
ще, такой удар по воровскому самолюбию.
Впрочем, Петька Якир объяснил нам, что в "законе", а по дру-
гому сказать, в воровском кодексе чести, появилось много послаб-
лений - в прямой связи с ужесточением режима в тюрьмах и лагерях.
Например: пайка это святое, ее нельзя отобрать даже у фраера - но
ради спасения жизни можно. "Ради спасения жизни" можно искать за-
щиты и у вертухаев. Разве непохоже это на бюрократическое "в по-
рядке исключения", позволявшее советским боссам хватать без оче-
реди машины, квартиры и дачи?..
История с Женькой Кравцовым имела свое продолжение.
Месяца через два на Красной Пресне - в тюрьме-пересылке -
рыжий снова встретился с Юликом: их привезли туда почти одновре-
менно. И все шансы были на то, что попадут они в одну камеру. На
тюремном дворе обе партии держали порознь. Женька бесновался,
выкрикивал угрозы: сейчас он очкастому шнифты выколет, пасть пор-

- 112 -

вет, задавит на хуй!.. И ведь сделал бы: в его компании было пол-
но блатарей. Убить, скорей всего, не убили бы, но избили б до по-
лусмерти. По счастью, их развели по разным камерам.
Расправы над рыжим я не стыжусь, он был редкостный гад. Но
мы, неся свою полицейскую службу, избили еще одного нарушителя -
опять же за украденную - и опять же не у нас - пайку. Этот был не
блатной - просто оголодавший вояка.
Разумеется, воровать пайки нехорошо. Но не очень хорошо,
когда трое сытых парней бьют голодного, не смеющего сопротивлять-
ся человека. Я писал раньше, что тюрьма учит терпимости. Теперь
добавлю: но и жестокости тоже. Если завели порядок, приходится
его поддерживать. Не очень приятно вспоминать, что именно на нас
выпала роль экзекуторов - но что было, то было. Из песни слова не
выкинешь.
Население пересыльной камеры безостановочно мигрирует - ко-
го-то увозят, кого-то привозят. Ушла от нас большая партия специ-
алистов - электрики, слесаря, радиотехники. С ними увезли и Мишку
Левина - потом выяснилось, что недалеко, в подмосковную шарагу.
Ту самую спецлабораторию, которую Солженицын описал в "Круге пер-
вом".
А появился в камере загадочный молчаливый человек в полной
форме американского солдата - только что без знаков различия.
Держался особняком, в разговоры ни с кем не вступал. Так мы и не
узнали о нем ничего, кроме странной фамилии - Скарбек.
Но месяца через два Юлик Дунский попал со Скарбеком в один
этап, они вместе приехали в лагерь - под Фатежем, в Курской об-
ласти. Скарбек долго присматривался к окружающим и наконец оста-
новил свой выбор на Юлике. Походил, походил вокруг него - и

- 113 -

раскололся. Вот что он рассказал.
Он, Скарбек Сигизмунд Абрамович, польский еврей, работал на
советскую разведку. Много лет он прожил в Италии, был хозяином не
то лавочки, не то какой-то мастерской. Жена тоже была нашей шпи-
онкой. Подрос сын - включился в "Большую Игру" и он. Незадолго до
войны итальянцы Скарбека арестовали и посадили в тюрьму на ма-
леньком острове - вроде замка д'Иф, где сидел граф Монте-Кристо,
объяснил Сигизмунд Абрамович.
Жена в пироге - классический способ, если верить старым ро-
манам, - передала ему записку: "Скоро тебя освободят. Сталин ска-
зал: "Такие люди, как Скарбек, не должны сидеть". Но время шло, а
Скарбека не освобождали.
На волю он вышел при очень неожиданных обстоятельствах -
когда открылся второй фронт. Американцы, высадившись на юге Ита-
лии, стали на радостях освобождать заключенных. Дошла очередь и
до узников "замка д'Иф". В бумагах янки не любили копаться: прос-
то расспрашивали, кто за что сидит. Скарбек не стал хвастать сво-
ими шпионскими заслугами; соврал, будто сидит за убийство жены.
Его выпустили, и он тут же связался с советским офицером связи:
были такие при американских частях.
Сигизмунда Абрамовича срочно отправили в Москву, подержали
сколько-то времени на Лубянке и дали срок - кажется, не очень
большой. И вот теперь он решил написать письмо Ворошилову, чтобы
тот разобрался в его деле, наказал следователей и велел выпустить
Скарбека. За годы, проведенные в Италии - почти вся жизнь - Си-
гизмунд Абрамович подзабыл русский язык. Говорить мог, а писать
затруднялся. Поэтому-то ему и пришлось волей-неволей обратиться
за помощью к Юлику.

- 114 -

Тот послушно изложил на бумаге просьбу Скарбека - пересмот-
реть дело. Но когда дошло до заключительной части: "А пока, до
освобождения, прошу Вас т.Ворошилов, прислать мне две банки
мясных консервов, две банки сгущенного молока и три метра ткани
на портянки" - Юлик усомнился:
- Сигизмунд Абрамович, может быть, не стоит? Ну не станет
Ворошилов бегать по магазинам, искать Скарбеку портянки.
- Вы не понимаете, Юлий. Ворошилов знает, что я сделал поль-
зы больше, чем три дивизии Красной Армии... Пишите, пишите!
Юлик написал. Посылку Ворошилов не прислал и вообще не отве-
тил - но много лет спустя из книги Евгения Воробьева "Земля, до
востребования" (о героическом разведчике Маневиче, заграничном
шефе Скарбека) мы узнали, что Сигизмунд Абрамович освободился и
живет в Москве. Подумали: не повидаться ли? Но решили, что не
стоит - все-таки очень чужой был человек.
Время от времени в нашу камеру попадал кто-то прямо после
суда. К таким сразу кидались, выспрашивали новости: что там на
фронте? Что вообще слыхать? Шел май 1945-го, ясно было, что война
вот-вот кончится. Всей камерой обсуждали настойчивый слух: Сталин
сказал, вот окончится война и будет амнистия, которая удивит мир.
Слух этот сбылся и амнистия сорок пятого года действительно
удивила мир: уголовников повыпускали, пятьдесят восьмую оставили
в лагерях. Между прочим, эта параша широко ходила по лагерям,
каждый год возникая в той же редакции: Сталин сказал... удивит
мир... И точно: следующая, так называемая бериевская, амнистия -
уже после смерти Иосифа Виссарионовича - опять удивила, освободи-
ла одно ворье.
9-го мая привезли двоих с заседания трибунала. Прямо с поро-

- 115 -

га они заорали:
- Война кончилась!!!
А вечером был салют Победы. В зарешеченные окна, над наморд-
никами, виделось небо; видно было, как взлетают в него огни салю-
та. С улицы до нас доносилось приглушенное толстыми бутырскими
стенами ура. Вся камера подхватила его. Вместе со всеми радостно
орала и наша антисоветская террористическая группа. В грядущую
амнистию, честно говоря, мы не верили. Просто радовались за своих
родных и друзей на воле, за свою страну.


Примечания автора:

*) "Все возвращается на круги своя". Говорят, пересыльный
корпус в Бутырках снова перестраивают: переделывают в храм Божий.
**) Нянька была личностью незаурядной. Заядлая курильщица,
она собирала на тротуарах окурки, вытряхивала остатки табака и
сворачивала цигарку. Боясь, как бы она не подхватила какую-нибудь
гадость и не заразила ребенка, мама давала ей деньги на папиросы,
но это не помогало: окурки казались няне слаще. У нее были и дру-
гие, такие же независимые взгляды на жизнь.
- Елена Петровна, - говорила она маме, - любви нет. Есть
только страсть.
***) Отвлекаясь от политики, скажу, что в фильме Астангов
играл вора Костю Капитана просто замечательно. Худой, нервный,
даже истеричный - сколько точно таких я повидал за свой срок! Но
Астангов-то не сидел... В вахтанговском спектакле Раппапорт, иг-
рая Костю, повторял своего Фильку-анархиста из "Интервенции" -

- 116 -

т.е., мастерски лепил забавную, но совершенно условную фигуру. А
что касается достоверности самого сюжета - "перековки" рецеди-
виста, - тут фильм и спектакль друг друга стоили. Уверен, что
драматург Погодин не кривил душой сознательно; скорее, это было,
выражаясь языком юристов, "добросовестное заблуждение" - как у
всех у нас тогда.
****) "Побиск" - это еще что! Во дворе у Юлика Дунского жил
мальчик, которому его сознательные родители дали и имя идеологи-
чески выдержанное, и фамилию - Догнатий Перегнатов. (Тогда в моде
был лозунг "Догнать и перегнать Америку".) Дворовые ребята звали
его Догонялкин. Но мучился он от родительской глупости не долго:
погиб на войне. А сколько было Социал, Индустриев, Интерн, Энер-
гий! Загляните хотя бы в справочник Союза Кинематографистов.
*****) В 59-м году Юлик Дунский услышал в подмосковной
электричке, как эту "Сюзанну" с бутырскими словами поют совсем
молодые ребята. Спросил, откуда знают; ему объяснили: а ее на
всех армейских сборах поют. Юлик был польщен.
******) Мастырка - от слова мастырить, т.е., мастерить, де-
лать. Так называется, скажем, искусственная язва: ее можно сде-
лать на руке соком лютика едкого; а можно прижечь папиросой го-
ловку члена - проходит за сифилитическую язву. Можно вызвать
флегмону, продернув через кожу нитку, намоченную в керосине или
на худой конец выпачканную зубным налетом. Можно насыпать в глаза
истолченный грифель химического карандаша - получится сильнейший
конъюнктивит... И так далее - до бесконечности. Цель мастырщика -
получить освобождение от работы, а то и попасть в лазарет, отдох-
нуть.

- 117 -

*******) Настоящий Мацуока был министром иностранных дел до-
военной Японии - тем самым, кого Сталин после переговоров в Моск-
ве самолично, в нарушение протокола, проводил до вагона. Видимо,
на радостях: обдурил очкастого, подписал договор, по которому
обязывался не нападать на Японию - а ведь знал, что нападет. И
напал-таки, в сорок пятом. Это как в старой шутке: хозяин своему
слову, хочу дам, хочу возьму назад. А что касается Мацуоки-Эль-
штейна, кто-то из его знакомых уверял меня, что это он, а не
Арк.Белинков, писал "роман в сомнениях". Но я точно помню: Сули-
мов говорил о Белинкове. Впрочем, какая разница? Посадили-то обо-
их.
********) Кандей - карцер (он же торба, он же трюм, он же
пердильник). Отвернуть - украсть, угол Ъ.- чемодан. Битый фрей Ъ.(или
битый фраер) - не вор, но авторитетный опытный лагерник. Таким
был сам Якир: никогда "не ставил себя блатным", но бывал допущен
к воровским толковищам.
Феня - по-старому "блатная музыка" - заслуживает отдельного
разговора. Здесь скажу только, что с удивлением прочел в латвийс-
ком журнале комментарии автора к составленному им же - с хорошим
знанием дела - глоссарию. Перенося свою вполне заслуженную непри-
язнь к блатным на их язык, он отказывает фене в выразительности,
считает ее тупой и безобразной. Мы с Ю.Дунским так не думали.
Есть в блатном жаргоне и юмор, и образность:
Последний хуй без соли доедаем - живем голодно;
Ударить по старому рубцу - совокупиться (с женщиной);
Или всем известное "надеть деревянный бушлат".
Под влиянием фени формировался и общелагерный язык:
Фитиль - доходяга (потому что "догорает"); лебединое озеро -
компания доходяг (доходить имеет много синонимов, в том числе

- 118 -

поплыть).
Интересны и источники, часто самые неожиданные, за счет ко-
торых феня пополняет свой словарный фонд; среди них даже иврит:
кешер, ксива, хевра, динтойра ("суд торы" - так называлось
всесоюзное толковище, высший воровской суд чести.)
Интересующихся могу отослать к нашему с Юликом рассказу
"Лучший из них" (журн."Киносценарии" N 3, 1992г.).

И последнее примечаие к главе "Церковь". Я написал ее в го-
роде, название которого начинается с той же буквы "Ц" - Цинцинна-
ти, штат Огайо. Мы с женой Мариной гостим у дочки Юли. Жарко; в
соседней комнате капризничает по-английски внук Сашка, скулит
вполне по-русски лабрадор-ретривер сучка Люси, орет двухмесячная
Франческа-Габриелла, она же Гаврюша-Хрюша - а я сижу в трусах и
вспоминаю... (Юлик Дунский сказал бы: "Давно ли по помойкам пол-
зали?")


V. КРАСНАЯ ПРЕСНЯ. МЕСТА РЕВОЛЮЦИОННЫХ БОЕВ

К Концу мая Церковь стали энергично разгружать. Каждый день
увозили несколько партий, человек по тридцать - сколько удавалось
запихнуть в воронок. Известно было, что сейчас повезут в пере-
сыльную тюрьму на Красной Пресне, а оттуда этапом в лагерь. Мы
надеялись попасть все вместе, но не тут-то было: гулаговское на-
чальство не любило, чтоб однодельцы оказывались в одном лагере.
Боялись, похоже, что "из искры возгорится пламя" и антисоветчики
продолжат свою контрреволюционную деятельность в лагерях. Но ан-

- 119 -

тисоветчики-то были липовые, а "деятельности" не было вообще. Че-
кисты сами придумывали себе страхи - как героиня Корнея Чуковско-
го: "Дали Мурочке тетрадь, стала Мура рисовать..." Нарисовала чу-
дище и заплакала: "Это бяка-закаляка рогатая, я ее боюсь!"
Ну, хорошо, нашу "группу" легко было разослать по разным ла-
герям: всего четырнадцать человек. А вот с настоящими однодельца-
ми - бандеровцами, власовцами, литовскими "бандитами", т.е. пар-
тизанами-националистами - с теми было посложней, на всех отдель-
ных лагерей не напасешься... Короче говоря, всех нас увезли из
Бутырок порознь, и снова встретиться нам пришлось очень нескоро.
Воронок, в котором ехал я, на этот раз был не купейный, а
общий и набит до отказа. Пассажиры стояли, притиснувшись друг к
дружке, и слушали поучения доцента Каменецкого. Где, кого и чему
он учил до ареста, я забыл, но эту его лекцию помню наизусть:
- Товарищи, - вещал он, - сейчас нас привезут на Красную
Пресню. Там мы, возможно, встретимся с уголовниками и, возможно,
их будет много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58