Карлсен сразу же заговорил — торопливо, словно боясь, что его перебьют:
— Этой ночью было что-то странное. Ко мне в комнату пришла мисс Бенгтссон.
— Что же в этом странного, дорогой мой капитан? — озорно улыбнулся Гейерстам, приподняв брови. По его тону Карлсен догадался, что он уже обо всем знает.
— Прошу вас, дослушайте…
И началось то, чего он так боялся: нежелание тут как тут, да такое сильное, словно кто-то вцепился ему в глотку. Лицо у Карлсена побагровело, голос зазвучал трудно, сдавленно. Гейерстам и Фаллада смотрели на капитана с удивлением. Он, заикаясь, выдавливал слова, намереваясь произнести их любой ценой.
— Мне не кажется, что она думала остаться у меня на ночь. Точнее, я даже уверен, что нет: она оставила свою дверь открытой и не выключила свет. Она единственно хотела мне сказать, что я забираю ее энергию… Более того, и я не собирался с ней спать. Я женат пять лет… и за все это время ни разу даже не поцеловал другую женшину…»
— С тобой все в порядке? — спросил Фаллада обеспокоенно.
Несмотря на припекающее солнце, зубы у Карлсена клацали и тело бил ледяной озноб. Он стиснул кулаки и сел на них. В целом ощущение напоминало дни стажировки на астронавта, когда кандидатов крутят на тренажере. Одним лишь усилием воли Карлсен заставлял себя продолжать:
— Дайте договорить… Понимаете, она была права. Я и есть вампир. Я понял это, когда она меня коснулась. Та чертова баба по-прежнему существует, только внутри меня. Это не бред. Я знаю это… Понимаю, звучит странно, но даже вот сейчас: я вам пытаюсь сказать, а мне словно на горло наступают. — Вжавшись спиной в долбленую нишу, Карлсен почувствовал себя защищеннее. Глубоко вздохнул. — Сейчас, дайте отдышаться минуту. Все будет в порядке.
Прошла минута с лишним, прежде чем ему удалось унять дрожь. Самое главное сказано, теперь можно и дух перевести. Он отер пот с лица.
— Не переживайте, — проникновенно обратился к Олофу Гейерстам. — Послушайте-ка, что я вам скажу. Основное из того, что вы мне сейчас изложили, я уже знал. Я все понял еще тогда, вечером, когда Сельма сказала, что вы взяли больше, энергии, чем она ожидала. А когда еще и вы рассказали мне о встрече с женщиной-вампиром, я утвердился в своем мнении окончательно. — Он положил ладонь на руку Карлсену. — Смею заверить: это не так серьезно, как вам кажется.
— Хорошо бы, коли так… — с тяжелым сердцем произнес Карлсен.
— Ты можешь описать, что именно случилось? — нетерпеливо спросил Фаллада.
— Попробую.
Едва начав говорить, Карлсен почувствовал себя спокойнее. Дотошное изложение подробностей даже как-то отвлекало. Закончил он рассказом о догадках, возникших во время завтрака. После недолгой паузы Гейерстам сказал:
— И из этого вы заключили, что вы — вампир?
— А разве нет, по-вашему?
— По-моему, нет. Мне кажется, вы просто стали сознавать вампиризм, присущий людям. Вот и все. Карлсен сдержал невольное раздражение.
— Я вытянул из нее столько, что еще немного — и она бы умерла от истощения. Это, по-вашему, и есть вампиризм, присущий людям?
— Нет. Но, мне верится, есть возможность, существующая на данном рубеже человеческой эволюции. Это существо не превратило вас в вампира. Оно лишь заронило семя нового витка в развитии. А развитие это может быть с одинаковой силой направлено и на добро, и на зло.
— Это как же? — вскинулся Карлсен.
— Начать с того, что она углубила вашу силу сочувствия и проникновения. Ведь вы же не уничтожили Сельму? Вы, по сути, дали ей энергию. У вас есть инстинктивное чутье, что акт любви подразумевает и давать, и брать.
Наступила тишина, нарушаемая лишь птичьим щебетом и шумом журчащей по камням воды. Потом Карлсен сказал:
— Налицо то, что она сделала из меня вампира. Она внушила ненормальные, не свойственные мне прежде желания и наделила силой их осуществлять.
Фаллада и Гейерстам принялись говорить одновременно.
— Извините, — притормозил Фаллада.
— Вы не понимаете, — продолжал Гейерстам. — В любом человеке кроются какие угодно желания. Вы когда-нибудь читали о первом случае проявления вампиризма, с которым я столкнулся?
— Это о молодом скульпторе?
— Да. Хотя, в общем-то, не скульпторе, а художнике. Звали его Торстен Веттерлунд. Эдакий, знаете, молодой атлет, предрасположенный к садизму — не так чтобы очень, но что-то было. Той девице, Нине фон Герштайн, удалось сделать из него мазохиста-невротика. А для чего, не догадываетесь?
Карлсен кивнул.
— Догадываешься? — спросил Фаллада с удивлением.
— Из садиста у нее бы не получалось сосать энергию, — заключил Карлсен.
— Совершенно верно. Садист жаждет поглощать, а не быть поглощенным. Поэтому ей надо было изменить его сексуальную ориентацию. И она добилась этого, удовлетворяя все его прихоти — все садистские фантазии, — пока он не попал в зависимость от нее. Наконец, он сделался ее рабом, и тогда она могла уже беспрепятственно поглощать его энергию.
— Как вы его вылечили? — спросил Фаллада.
— А, это интересный случай. Я сразу же обнаружил, что в его симптомах кроется что-то противоречивое. После того, как та девушка ушла от него, он сделался эксгибиционистом, выставляющим свое естество перед женщинами на улице. Это был в чистом виде мазохизм: он наслаждался самоуничижением. Но он же признался, что у него развилось желание раздевать детей и кусать их. Явный садизм. Понятно, во многих садистах есть элемент мазохизма, и наоборот. Но я пришел к убеждения, что развитием этих садистских наклонностей он пытался одолеть в себе мазохизм. Он поведал мне о сексуальных фантазиях, которые были у него до знакомства с Ниной; от них всех отдавало садизмом. Рассказывал о проститутке, к которой в свое время хаживал — девице, позволявшей валять себя и связывать, прежде чем они совокуплялись. И выход наметился самоочевидный. Мне пришлось воодушевить его снова развить в себе садистские наклонности. Он снова начал наведываться к той проститутке. А затем повстречал продавщицу из обувного магазина, которой нравилось, когда ее перед любовью стегают хлыстом. Он женился на ней, и они жили душа в душу.
— И вампиризму настал конец?
— Да, именно. Я не могу назвать его исцеление конкретно своей заслугой. Он сам уже начал лечить себя до того, как пришел ко мне на прием…
Карлсен кисло улыбнулся.
— Если так рассуждать, то мне бы сейчас впору переделаться в мазохиста.
Гейерстам щелкнул пальцами.
— Нет, но вы кое о чем мне напомнили, — воскликнул он с внезапным волнением. — То, что я совсем упустил из виду. — Сосредоточенно хмурясь, он смотрел куда-то поверх воды, словно забыв о своих спутниках. Неожиданно он резко поднялся.
— Я хочу вас показать одной женщине… Идемте. — Граф решительным шагом двинулся вверх по склону холма. Фаллада, перекинувшись взглядом с Карлсеном, недоуменно пожал плечами. Следом за графом они двигались тропой, идущей вдоль ручья.
— Помните, я говорил вам о роднике Святого Эрика? — не оборачиваясь, спросил через плечо граф. — У меня там, во флигеле, живет одна старая латышка. У нее есть второе зрение…
Тропа становилась круче, толстый ковер из сосновых игл делал ее скользкой. Деревья стояли так густо, что сверху едва пробивался свет. Минут через пять у Карлсена и Фаллады появилась одышка; граф уверенно шел впереди как ни в чем не бывало. Вот он задержался их подождать.
— Хорошо, вовремя пришла мысль сводить вас к ней. Женщина просто уникальная. В свое время она жила возле Скарвзье, но селяне ее боялись. Внешность у нее немного…
Его слова утонули в грозном собачьем лае. Навстречу троим ринулся громадный рыжий кобель. Гейерстам протянул руку; пес понюхал ее — и мирно затрусил возле идущего Гейерстама.
Приостановился граф на краю опушки. Тут и там из земли торчали гранитные валуны. На другой стороне опушки стоял небольшой деревянный домик. Мимо бежал ручей, срываясь вертикально в водопад.
— Labrit, mate! — позвал Гейерстам.
Ответа не последовало.
— Вы бы шли пока, посмотрели на родник, — сказал он Карлсену с Фалладой, — а я узнаю, спит она или нет. — Граф кивком указал на невысокое гранитное сооружение на самой вершине холма. — Вон он, родник Святого Эрика. Если есть артрит, подагра или проказа, надо в нем искупаться.
Карлсен и Фаллада (а также пес, что неотлучно плелся рядом) подобрались по ступеням к источнику. Там на манер карточного домика, смыкались глыбы грубо отесанного гранита, замшелые, словно в зеленом бархате. Вода струилась из-под огромной плиты, лежащей поперек входа. Карлсен опустился возле нее на колени и посмотрел в скважину. Вода была совершенно прозрачная, но глубина такова, что дна не разглядеть. На миг вспомнилось стекло наблюдательного монитора на «Гермесе». Одновременно перед внутренним взором возник необозримый корпус реликта, словно отражаясь в глубине источника. Видение длилось лишь миг. Карлсен сунул руку в воду — та была ледяной; через секунду заломило кисть.
Поднявшись, он спиной прислонился к гранитной плите.
— Ты в порядке? — забеспокоился Фаллада.
— Не волнуйся, Карлсен улыбнулся. — Может, с ума схожу, но в остальном все в порядке.
Снизу возле ступеней появился граф. Возле него стояла женщина в темно-коричневом платье-балахоне. Подойдя ближе, Карлсен увидел, что у нее нет носа, а один глаз крупнее другого. Как ни странно, лицо не казалось отталкивающим. Может, из-за яблочного румянца на щеках?
— Это Моа, — сказал Гейерстам.
Он заговорил с женщиной по-латышски, представляя гостей. Та улыбнулась и поклонилась. Затем поманила их в дом. Карлсен с удивлением отметил, что, несмотря на неправильные черты лица, латышка выглядела молодо и бодро.
Комната была большая и до странности пустая. Посреди громоздилась железная печь. Пол был застелен грубым домотканым половиком. Из мебели имелись только низкая кровать, стол, комод, а также старинная прялка. Карлсена заинтриговала лестница, направленная по стене вверх к дощатым антресолям и никуда, похоже, не ведущая.
Женщина обратилась к гостям на латышском, указывая на пол. Гейерстам перевел:
— Она извиняется, что нет стульев, и объясняет, что сама всегда сидит на полу. Это своего рода… мистический обряд.
Старуха жестом указала на подушки возле стены. Карлсен с Фалладои сели. Она склонилась над Карлсеном, заглянула в лицо и положила ладонь ему на лоб.
— Моа хочет знать, не больныли вы, — перевел Гейерстам ее слова.
— Скажите, что я не знаю. Затем и пришел, чтобы узнать.
Она вытянула ящик комода и достала оттуда моток пряжи. Насадила его на ось прялки. На конце нитки, как груз, крепилась деревянная бусина около трех сантиметров диаметром.
— Она проверит вас маятником, — объяснил Гейерстам.
— Как он действует?
— Можно сказать, своего рода лямбдометр. Измеряет поля.
— Непонятно почему, — подтвердил Фаллада, — но он срабатывает. У нас был старик, слуга, так у него это получалось.
— И что она сейчас делает?
— Выбирает нужную длину для мужчины — примерно шестьдесят сантиметров. — Старуха тщательно отмеряла пряжу по метровой рулетке, сматывая нить с прялки. Потом обратилась к Карлсену.
— Ей надо, чтобы вы легли на пол, — сказал Гейерстам.
Карлсен улегся на спину, глядя на стоящую над ним старуху. Вытянутый на длину руки маятник начал раскачиваться взад-вперед. Через несколько секунд нить пошла кругообразно. По шевелению губ было видно, что старуха считает. Примерно через минуту маятник возвратился к продольным колебаниям. Старуха улыбнулась и заговорила с Геиерстамом.
— Она говорит, — перевел он, — у вас нет ничего страшного. Поле здоровья у вас исключительно сильное.
— Хорошо. А сейчас что она думает делать?
Латышка снова отмеряла пряжу.
— Еще не все проверено.
Она опять завела над Карлсеном маятник. На этот раз во взгляде Гейерстама мелькнула настороженность. Карлсен с любопытством наблюдал, как движения маятника из продольных переходят в кругообразные. Губы Моа шевелились, считая. Она что-то негромко сказала Гейерстаму. Когда маятник вновь заходил в одной плоскости, она опустила его на пол, качая головой. Задумчиво насупясь, стояла, глядя вниз на Карлсена.
— Ладно, можете сесть, — сказал Гейерстам.
— Что все это значило?
Гейерстам заговорил со старухой по-латышски; ее ответ занял несколько минут. Карлсен внимательно вслушивался. Во время стажировки в Риге он освоил несколько фраз на латышском. Сейчас он различил слово «bistams» — что значит «опасный», и существительное «briesmas» — «опасность».
— Ne sievete? — спросил граф.
Та в ответ пожала плечами.
— Varbut.
Не переставая говорить, она завела маятник над Карлсеном, который сидел, прислонясь к стене. Затем продвинулась к Фалладе и подержала маятник у него над животом. Маятник на этот раз закачался взад-вперед. Старуха еще раз пожала плечами.
— Loti atvainojos. — Она кинула маятник на кровать.
— О чем речь? — спросил Карлсен.
— Может, вас это слегка смутит; на деле же ничего неожиданного нет, — сказал Гейерстам. — Когда Торстен Веттерлунд был во власти Нины, маятник реагировал на него как на женщину. Я ей про это сказал, но Моа в ответ указала, что эта длина — примерно шестьдесят три сантиметра — может также означать и «опасность».
— То есть, это та реакция, что исходит к ней из меня? — уточнил Карлсен.
— Да.
У него так и засосало под ложечкой от уныния и тяжелой досады. Сразу нахлынули изнурение и тошнота. Через несколько секунд последняя стала такой нестерпимой, что Карлсен испугался, как бы его не вырвало. Лоб покалывало от проступившего пота. Вяло шаря по сторонам руками, Карлсен начал подниматься, И тут глухо зарычал пес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33