..
Потом я был стеной и шкафом, просто сквознячком. Вскоре я не мог
разобраться, кто же я, что меня тянет и что отталкивает, я стал то ли
всем, то ли ничем, как запутавшийся герой песни "Интернационал". Я никогда
не исчезал, я был всегда и везде...
Потом зрение мое замутилось, как ветровое стекло автомобиля
где-нибудь в Череповце, и я едва добрался до мягкой поверхности, чтобы
опуститься на нее задницей. Когда взгляд прояснился, то первом делом
вперился в работающий экран. Там показывали мне Бекки и Хелен. Мисс
Федорчук что-то лопотала и зыркала похотливыми глазами-блестками на Бекки.
Та вела себя расслаблено, понимая, что от податливости зависит ее
благополучие. Увы, обе бабы сейчас выглядели для меня какой-то пакостью.
Другой экран показывал жену мою Риту, она была грязной и оборванной,
ползала в каком-то засраном подвале словно опарыш. Я понял, что эфир
прямой. Но как не искал в себе жалость, ничего такого не нашел.
А затем спиной уловил, что не один. Обернулся и в самом деле - в
кресле с высокой спинкой, что располагалось у окна, сидела мать. Как раз в
той одежде, в которой ушла на последнюю охоту.
- Ты здесь? Значит, все обошлось. Хорошо, что ты добралась до этого
хреновенького канадского городишки, который немногим лучше, чем Няксимволь
- здесь тоже хватает шаманов.
Я подошел ближе. Какая там мать. Это была Хелен. Странно, что я их
спутал.
- В самом деле, какая разница. Посчитай, сколько у тебя было мамаш за
несколько миллионов лет? - предлагает Хелен.
Мне кажется это правильным. Наверное, я окончательно свихнулся.
- Как такие спорные суждения вылетает изо рта руководителя солидной
фирмы?
- Более чем солидной. С полудня мы обладаем многомиллионными
активами.
- Значит, ваш вирус урыл "ролл-оновские" фирмы, мисс Федорчук?
- Первая часть операции завершилась, Ник. Мы резко приблизили
Слияние.
- Как же вы, мисс Федорчук, рассуждаете о Слиянии после этих
лесбийских штучек.
Хелен отреагировала на упрек спокойно.
- Эти кроватные выкрутасы только для прорыва. Если что-то тебя
сдерживает, прорвись.
- Отлично. Я не прочь прорваться к вам. Может юркнем в койку.
Мисс Федорчук рассмеялась сухим почти старческим смехом.
- Вам, Коля, это не для прорыва надо, а чтобы остаться засохшей
какашкой под кустом. Вот когда станете нашим, тогда посмотрим, что вам
понадобится.
- Да, ладно не напрягайтесь, Хелен. Во мне же одна духовность
осталась.
Но тут меня поймал импульс и я кинулся на эту тетку. Даже что-то
сорвал с мисс Федорчук, кажется блузку. Но мне своевременно пшикнул в
физию газовый пистолет и я хорошо поплыл.
А перед внутренним взором опять замаячило материно лицо. Умеют, суки,
работать. Не зря этот микрочип мне в крестец впился. Но такие мысли
недолго меня доставали.
Я ловил ее руку, руку матери и просил прощения. Лицо матери нахально
сменялось физиономией Хелен, мордой медведицы, кустом сирени, обглоданным
черепом, сухим пнем.
- Поэтому мы тебя выбрали, а не прикончили, - донесся трескучий даже
искрящийся голос Хелен. - Ты живешь с нами в одном лесу. Ты составляешь
вместе с нами один лес, оттого твои идеи нам очень помогли. Придумав
"Секту", ты как бы дал нам план действий...
В следующее просветление я нашел в своей комнате всю сектантскую
шатию-братию, включая Пеку и Оксану. На этот раз их физиономии мне
показались симпатичными, даже родными.
- Ну вы пришли вовремя. Надеюсь, я стал относиться к вам лучше не
из-за микрочипа, а потому что вы умылись и причесались.
Мы уселись на ковре в кружок, взялись за руки и сразу все понеслось.
Никто не приставал с заданиями, не лез с наставлениями; я знал, что
делать. Ковер пророс цветами, стебельки и травинки щекотали голые ноги.
Потолок стал подниматься, а мы начали опускаться. Я видел, что из
ковра-лужайки торчат только головы, какой-то цветок щекотнул мне нос, я
чихнул, а затем настала мгла. Мы были уже под землей. Иногда легкие
всполохи позволяли увидеть чернозем, белесые корешки, червяков и куколок,
кротовьи ходы. Следом наступили гранитные немного мерцающие толщи, дальше
базальтовые, глянцево-черные. Потом была тьма, слегка подмазанная багровым
излучением, в ней принялись мелькать лица и тела, они теснились все
кучнее, быстро утончались, делались струйками, голоса превращалась в
назойливое жужжание.
И наконец остались только вихри, искрящиеся разрядами вихри. А еще
ниже стихли и вихри, была только потрескивающая пустота, впрочем
присутствовали какие-то скрытые и мощные течения.
Потом я перестал их чувствовать, и сразу в меня вошла вся мощь и
многомерье вихрей, и миллиарды лиц и тел, и хлопотливая жизнь корешков,
червяков, бабочек, мышек, птичек. Я сразу оценил их убогое житие: еда,
выделение, размножение. Но то были всего лишь вектора, по которым напирала
жизнь. Стали ясны клавиши, на которых играли Создатели. И сейчас мы могли
подвинуть этих Великих и занять их места. Мы сделаем так, что миллиарды
клеточек-особей, в которые вливается жизнь, заощущают себя частицами
целого и будут сознательно служить общим целям.
Потом словно на лифте я проехался вспять, в исходную комнату. Все
члены нашей команды поднялись на ноги, выдохнули и отправились в подвал.
Там нас стало уже двадцать. Мы начали брать из ящиков оружие. Я подхватил
автомат "Интерармс" 7,62 - это что-то вроде Калашникова - с лазерным
целеуказателем и подствольным гранатометом. Люблю увесистое оружие.
Скрепил клейкой лентой три магазина. Пека взял автоматический гранатомет,
крупногабаритная Оксана - крупнокалиберное помповое ружье. Потом мы
принялись переодеваться. Одни напялили белые халаты медработников, другие
- синие спецовки техперсонала. Негры и желтолицые натянули на головы
черные маски. Я облачился в спецовку и вместе с еще шестью товарищами
уселся в фургончик с надписью на борту "муниципалитет Питтстауна". При
этом я чувствовал почти физически, что меня как стакан наполняет новая
сила и новая воля. Я ощущал себя кровеносным сосудом большого и умного
организма.
Мы двинулись от клиники к центру города и остановились возле старого
и приметного конторского здания на Кингсроуд. Построили его еще в
сороковых годах, здесь обосновались филиалы и даже штаб-квартиры известных
и крупных компаний.
Кстати, когда мы подъезжали, я заметил, что с четырех сторон у
дцадцатиэтажного дома пустое пространство: площадь, автостоянка, еще одна
автостоянка, небольшой скверик.
Мы остановились не с фасадной стороны. И вошли через служебную дверь,
пронося оружие в ящиках для инструментов и под мешковатой одеждой. Сонный
охранник ни одним усом не шевельнул. Дальше мы разделились. Я вместе с
Пекой переместился в сортир последнего этажа, где мы достали оружие, я
свой "Интерармс", он - коротенький пистолет-пулемет "Беретта 951Р" и
автоматический гранатомет. В кармашки моей куртки легли гранаты. Еще
надели мы и пояса с самохватами. К ним полагался моток тоненького, но
крепкого тросика с якорем на конце. Напялили очки переменной прозрачности,
наушники с микрофонами, прицепили цифровые кодирующие
приемники-передатчики.
Потом открыли чердачную дверку и поднялись еще выше. В смысле,
оказались на крыше. Я подошел к самому ее краю и понял, что не испытываю
никакого дрейфежа. Я, конечно, никогда не паниковал насчет высоты, но
относился к удалению от почвы с достаточным уважением. А сейчас ничего
такого, никакой слабости в мошонке, словно я был ростом до самой земли. Я
даже немного наклонился и плюнул вниз.
Зацепили мы с Пекой тросики за печные трубы и стали спускаться на
двенадцатый этаж. Когда наши ребята с первого этажа пошли в атаку на
ближайший пост охраны, двинулись и мы. Сперва в намеченное окно влетела
ослепляющая граната из моего подствольника. Следом ввалились и мы с Пекой.
За окном была комната, где располагался второй пост охраны и наблюдения.
Там было четверо, из них двое в штатском. Они, естественно, крепко
зажмурились. Тех, что в форме, мы сняли сразу. Они и испугаться не успели.
Когда человек в штатском прикиде потащил ствол из своего пиджака, я
засадил в него очередь. Он еще не упал, но во лбу уже появилась дырочка,
другое отверстие, что под кадыком, вытолкнуло первую порцию крови. Пека,
не колеблясь, прострочил последнего обитателя комнаты. Я проверил - оружия
при нем не было.
А еще я заметил, что не совершил ни одного неточного движения, значит
не было ни сомнений, ни размышлений.
Пека выскочил за дверь и через несколько секунд сообщил мне, что я
могу выдвигаться на следующую позицию.
Кто-то стрелял из другого конца коридора, из подсобки. Я не смог
точно прицелиться и жвахнул туда из подствольника. Бубухнула граната,
кому-то заплохело и стрельба прекратилась. Мы с Пекой предложили
быстренько залечь всем оказавшимся в коридоре. Впрочем, они сами
действовали так оперативно, будто им жилы подрезали. Я перестал ощущать в
ближайшем пространстве какую-либо агрессивность, кроме той, что источали
мы с Пекой. Одна за другой мы открыли пяток дверей, за ними были большие
конторские помещения, перегороженные невысокими ширмочками. Я чувствовал
то же, наверное, что и китобои, которые наткнулись на стадо китов. Передо
мной ничего, кроме беззащитного заложничьего мяса. Они могут закричать,
могут испортить воздух и обмочиться, но не более того. Даже скучно стало,
охота ведь еще порезвиться и поразмяться.
Но пора чистить и подметать следующий этаж.
- Дуб, Дуб, вызывает Вяз, - сказал я в микрофон человеку, который был
нашей "ветвью". (А мы соответственно являлись его "листьями".) - Первая
часть маршрута пройдена. Ликвидировано от четырех до пяти "заноз". Ущерб
заложникам минимальный.
- Спасибо, Вяз. Продолжайте. В правом крыле на четырнадцатом этаже
внешним наблюдением зафиксировано пять "заноз". Воспользуйтесь шахтой
грузового подъемника.
"Дуб" - это Эминов. Работает нью-йоркский представитель. Его мозг
быстр и точен. Он чувствует реальность и нереальность гораздо острее меня.
Он гораздо проще воспринимает волны и импульсы, которые должны породить
пока еще маловероятные события.
Я сковырнул панельку вызова лифта и отключил подачу сигналов. Нам
конкуренты не нужны. Теперь отжать дверки и вверх по тросу.
Влезать на этаж будем не возле пола, а в районе потолка, так
неожиданнее. Тем более, что меня окатила волна чьей-то сосредоточенной
"деловой" злобы. Пека резко отжал створки двери, я шмальнул из автомата, а
затем уже спрыгнул на пол.
И действительно нас ждали. Только потому, что я разместился кверху от
проема, не схлопотал пару очередей в пузо. Потом Пека швырнул гранату. В
этом коридоре хватало людей и помимо охранников. Через пять секунд на полу
лежало семь трупов, заляпанных красным, - двое охранников и пятеро
клерков, в том числе девушка. Через десять секунд до меня дошло, что можно
было поступить и иначе: мне задержаться возле потолка, а Пеке швырнуть
пару дымовых шашек. В этом случае я бы скорее разглядел противников, чем
они меня. Допустили мы ошибочку - впрочем, моего напарника это не слишком
обеспокоило.
Я бежал по коридору, по стенам которого жались перепуганные
полусумасшедшие полуотключившиеся заложники. Они словно сопли были
размазаны, такие же противные.
За стенами располагались компьютерные залы - я полоснул бронебойными
очередями направо и налево, поверх голов, и услышал как там все попадали
со страха, увлекая за собой на пол клавиатуры и мониторы. Это мне,
наконец, понравилось. Похоже, я люблю ощущать запах бздения.
В конце коридора возле дверей пассажирских лифтов мы остановились.
Наступил перерыв. В здании никто нам больше не сопротивлялся. Прежде чем
Дуб-Эминов сообщил это, все стало ясно по потоку радости, испускаемому
всей нашей группой.

8. ОМУТ НА МЕСТЕ ЛУЖИ
Я тот, который был известен некоторым людям и официальным инстанциям
как Николай Вайзман. В других местах и витках времени у меня иные имена.
Истинное мое имя называть бессмысленно, я же не глупенькая Рита, которая
считает себя воплощением африканской богинюшки Индомбы. Имен у богов еще
больше чем у людей, поэтому Я для вас - просто фраваши, дух, одним из
проявлений которого является мимолетный образ господина Вайзмана. Были у
меня тысячи других обличий, человекоформ. Большинство из них даже не
подозревали о моем наличии, о том, что в самой их середке сижу Я, что Я
похож на паука, а они - на мою паутину.
Умничающие недоноски считают, что такие как я паразитируют на мире,
созданном другими. Это неистинно - мир, сделанными другими, был бы
скучноват, потому что все желают только жрать, пить, трахаться или
запечатлеваться в памяти народной. А я и подобные мне пытаются придать
жизни Простейших некоторый высший смысл. Недоноски считают, что такие как
я несут зло. Тоже неправда. Мириады особей зажаты в тиски пищевой пирамиды
и как только, переразмножившись, начинают выбиваться из нее, то следует
кровавая и страшная расплата: голод ли, эпидемия ли, война. А мы
вмешиваемся, когда ЭТО уже случилось и стараемся, чтобы громадная энергия
жизни не пропала зря. Чтобы побеждали лучшие, чтобы генералы воевали
искуснее, ученые старательнее варили головой, солдаты проявляли чудеса
мужества и героизма, писатели со сладострастным ужасом мастерски клеймили
зверства войны.
С полудня конторское здание было целиком в наших руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20