Теперь они, конечно, были на вид компетентными и уверенными в себе, но через голос и манеры миссис Седдон все равно прорывалась маленькая Мери, дочка второго садовника.
Я выслушала длинное описание мисс Дебби, ее дома, отца, пони, одежды, украшений, свадьбы, свадебных подарков и гостей. Когда я узнала о том, как бы ее мама хотела бы быть на свадьбе, если бы была жива, и на подходе возник рассказ об одежде, украшениях и свадьбе мамы, я решила немножко подправить течение разговора.
— А у мисс Дебби был сын, да? Конечно, Вы хотели остаться, чтобы за ним присматривать?
— Мистер Рауль? — Она немного поджала губы. — Для него они завели французских нянек. Такой был тихий мальчик, на Филиппа маленько похож, тихохонький, и никакого беспокойства. Кто бы мог подумать… — Тут она остановилась, повздыхала и закачала головой. — Ну мисс, он наполовину иностранец, что ни говорите.
Вся провинциальная Англия выразилась в этой фразе. Я с нетерпением ждала продолжения, но она с удивительной вредностью сказала:
— Но вообще-то я никогда не была сплетницей. Извини, мне пора работать, а тебе — распаковывать вещи. Ну, мисс, если только что будет нужно, только попросите у меня или Седдона, и мы все сделаем.
— Спасибо большое. Я очень рада, что вы здесь оказались, — добавила я наивно, доставила старушке удовольствие.
— Очень мило с твоей стороны. Но ты скоро освоишься, во всем разберешься. Я когда сюда приехала, слова по-французски не могла сказать, а теперь говорю не медленнее их.
— Да, я слышала. У вас здорово получается. — Я встала и опять закрыла замки чемодана. — Тридцать лет — это очень долго, к тому же далеко от дома. А не захотелось вернуться, когда месье де Валми женился опять?
— Мы говорили об этом с Седдоном, но у него легкий характер, нам понравилась новая мадам, и она, вроде, нами довольна, мы и остались. А потом у меня в детстве была ужасная астма, никакие лекарства не помогали. А тут все прекрасно прошло. Иногда бывает, но почти сразу проходит. Это воздух. Он тут очень здоровый и сухой.
— Здесь очень красиво.
— А потом, — сказала миссис Седдон, — когда с хозяином произошло несчастье, он и слышать не хотел, чтобы мы уехали. Он не выносит перемен, понимаешь?
— Поняла по его словам в холле. Он… Ему очень больно?
— Больно? Нет. Но бывают дни. И нельзя его обвинять, при таких-то делах.
— Конечно нет. Естественно иногда впадать в депрессию.
— В депрессию? — Она посмотрела на меня, как на иностранку. — Хозяин?
Я все пыталась как-то увязать впечатление легкости и уверенности в себе Леона де Валми с нарисованным им самим образом невротика.
— Да. Ему себя иногда жалко?
Она издала звук, подозрительно похожий на храп.
— Жалко себя! Да ни за что! Последнее время характер у него стал пожестче, но все что было сохранилось, и не сомневайся. Он никогда не сдастся из-за такой ерунды, как обезножеть навсегда.
— По-моему, понимаю. Во всяком случае, про это не думаешь, когда с ним говоришь. (Я не стала добавлять: «Если он сам про это не напоминает», — но мысль эта во мне засела.)
— Это точно, — Она опять кивнула. — Он сам про это почти забыл. С этим его электрическим стулом, лифтом, телефонами на каждом углу, и еще Бернард служит ему ногами, да он может делать все, что хочет. Но иногда, вот так просто, что-то опять ему все это оживляет и тогда…
Я спросила, вспоминая о сцене в холле:
— А что?
— Бог его знает. Плохая ночь, или что-то пошло не так там, куда ему самому не добраться, или что-нибудь нужно делать, а денег нет, или мистер Рауль…
И опять она резко замолчала. Я ждала. Она безо всякой необходимости поправила чехол на стуле, а потом сказала неопределенно:
— Мистер Рауль управляет для него другим поместьем Бельйвин на юге Франции, а там всегда неприятности с деньгами, это хозяина огорчает… и вообще, он здесь редко бывает, да и правильно, потому что он чаще других напоминает хозяину, что он — инвалид, и очень даже сильно.
— Напоминает? Ну, это зверство.
Она была шокирована.
— Да не нарочно, ты пойми. Я не это сказала! Это только, что… Мистер Рауль такой, каким хозяин был двадцать лет назад.
— Поняла. Он делает все то же самое. В поло играет, Да?
Домоправительница удивленно на меня взглянула.
— Они тебе про это рассказали?
— Нет. Мне это сказала его знакомая. В самолете.
— А, понятно. Да вроде того. Он мог делать все, хозяин-то. — Она улыбнулась мечтательно и немного печально. — Мисс Дебби всегда говорила, что однажды он сломает шею. Весь спорт был его, любой — машины, лошади, яхты… Даже драка на мечах. За одно это у него целая полка кубков.
— За фехтование?
— Точно, так это называется. Но машины и кони были главнее. Я часто думала, что он всем сломает шею, когда он несся по зигзагу через мост. Иногда можно было подумать, что в него вселился дьявол… Будто он мог делать все, причем лучше всех.
Да, подумала я, в это можно поверить. Даже инвалид, он все равно архангел.
— А теперь ему приходится смотреть, как сын ездит верхом и на машине и фехтует?..
— Что касается этого, у месье Рауля нет денег. Оно и хорошо, а то был бы таким, как отец. И я сказала, он здесь не часто. Он живет в Беломвине. Я там никогда не была, но, говорят, хорошенькое местечко.
Я издала неопределенный звук вежливого интереса, когда она стала мне рассказывать о том поместье, но на самом деле не слушала. Я размышляла о том, что если существует молодая копия месье де Валми, очень хорошо, что он приезжает сюда редко. Невозможно представить себе двух Леонов де Валми, уютно устроившихся под одной крышей. Опять разыгралось дурацкое романтическое воображение. Ну и ничего странного. Ведь на основании чего я размышляю? Смутных воспоминаний двенадцатилетней давности и впечатлений от мощной личности, которая каким-то чудным способом поиграла со мной для собственного развлечения, по каким-то причинам захотела создать о себе ложное представление. И тут вдруг до меня дошло, что в моем знакомстве с замком есть огромный пропуск. И что владелец всего этого великолепия, самый важный из всех Валми — месье граф, Филипп.
А теперь миссис Седдон собиралась заняться собственными делами. Она твердо побрела к двери, но только для того, чтобы там остановиться и обернуться. Я наклонилась над чемоданом и стала вытаскивать вещи, а она на меня смотрела.
— Послушай… Хозяин… Он нормально с тобой обращался, нет? Мне показалось, что он смеялся.
Я выпрямилась, не выпуская из рук носовых платков.
— Совершенно нормально, миссис Седдон. Он был очень мил.
— Ну и хорошо. Я жалела, что не смогла поговорить с тобой первой и предупредить, как он иногда обращается с незнакомыми.
Я ее очень даже понимала. Очевидно, что, так сказать, эмоциональное самочувствие поместья в основном зависит от Леона де Валми и его настроений. Я сказала жизнерадостно:
— Спасибо большое, но не беспокойтесь. Он очень хорошо со мной обращался и дал понять, что меня здесь ждут и приветствуют.
— Да ну? — Она даже глаза вытаращила. — Ну и очень хорошо. Я знаю, он был доволен, когда пришло письмо мадам о тебе, но, как правило, он ненавидит перемены в доме. Вот почему мы так удивились, когда уволили няню Филиппа, которая была с семьей много лет, и сказали, что приедет девушка из Англии.
— Мадам сказала. — Я положила платки и выудила из чемодана что-то из нижнего белья. — Но ее же не уволили. Я так поняла, что она не захотела жить в дикой местности и, так как мадам была в Лондоне, месье де Валми попросил ее найти английскую гувернантку.
— Нет. — Миссис Седдон была совершенно уверена в своих словах. — Ты чего-то не поняла. Няня привязалась к Филиппу, ее сердце чуть не разбилось, когда пришлось уходить.
— Да? Я была убеждена, что она ушла из-за заброшенности этого места. Должно быть, я ошиблась. — Я пожала плечами и упрекнула себя в склонности к этому чисто французскому жесту. — Может, мадам просто предупреждала меня, как здесь живется. Но она очень хотела взять на работу кого-нибудь, чтобы учить его английскому.
— У Филиппа прекрасный английский, — произнесла миссис Седдон сурово.
Я засмеялась и сказала:
— Рада слышать. В любом случае, если Филиппу девять, он достаточно большой, чтобы поменять няню на гувернантку. Я так поняла месье Валми, что идея состоит в этом. И для начала постараюсь называть детскую классом, девять — это слишком много, чтобы сидеть в детской.
— Господин Филипп очень маленький для своего возраста, хотя иногда, на мой взгляд, слишком важный. Но тут, конечно, нечего удивляться, после того, что случилось, бедная крошка. Он в конце концов отойдет, но это требует времени.
— Знаю.
Она молча посмотрела на меня, а потом сказала осторожно:
— Если можно спросить, ты помнишь своих родителей?
— Да. — Я встретила добрый любопытный взгляд. Честность есть честность. Я ее интересую не меньше, чем меня — семья Валми. — Мне было четырнадцать, когда они погибли. В воздушной катастрофе, как у Филиппа. Мадам сказала, что я была в приюте в Англии?
— Это точно. Она написала, что услышала о тебе от своей приятельницы, леди Бенчли, которая отзывалась о тебе очень хорошо, ну очень.
— Она очень добра. Леди Бенчли была членом правления в приюте последние три года. Потом я стала работать в школе для мальчиков ассистентом, оказалось, что у нее там сын. Мы как-то разговаривали с ней в день для посещений. Я ей сказала, что место мне не нравится, а она спросила, не думала ли я о частном месте за границей, потому что ее подруга мадам де Валми ищет гувернантку для племянника и просила порекомендовать кого-нибудь из приюта. Когда я узнала, что место во Франции, я сразу согласилась, я… Я почему-то всегда мечтала жить во Франции. На следующий день я поехала в Лондон и встретилась с ней. Леди Бенчли позвонила про меня, и… И я получила место.
Я не добавила, что мадам восприняла рекомендации леди Бенчли слишком серьезно. Эта добрая и легкомысленная леди большую часть времени изображала из себя что-то вроде частной биржи труда по устройству выпускников приюта Констанс Бутчер на работу к своим друзьям. Сомневаюсь, чтобы она что-нибудь обо мне знала. И у меня определенно сложилось впечатление, что мадам де Валми так активно хотела найти подходящую девушку за свое короткое пребывание в Лондоне, что не поинтересовалась моей историей в такой степени, в какой обычно делается. Не то, чтобы это, конечно, имело значение.
Я улыбнулась миссис Седдон, которая все продолжала меня слегка озадаченно разглядывать. Потом неожиданно она так улыбнулась в ответ, что золотая цепь на ее груди зазвенела и закачалась.
— Хорошо. Хорошо. — Хотя она не добавила «ты подходишь», но эта фраза явно присутствовала. — И теперь мне правда пора идти. Скоро к тебе поднимется Берта с чаем, она присматривает за этими комнатами, и в общем она — хорошая девушка, но немножко балбеска, так сказать. Я думаю, ты сможешь с ней объясниться, и господин Филипп поможет.
— Постараюсь. А где господин Филипп?
— Наверное, в детской, — сказала миссис Седдон, держа руку на двери. — Но мадам определенно говорила, что тебе не нужно сегодня им заниматься. Выпьешь чашечку чая… Настоящего, между прочим, хотя пришлось тридцать лет учить их его заваривать. А потом будешь устраиваться, обедать, и увидишь господина Филиппа только завтра. Никакого беспокойства сегодня.
— Очень хорошо, спасибо. Буду с нетерпением ждать чая.
Я стояла, глядя на дверь, и рассеянно перебирала в руках складки одежды. Думала я о двух вещах. Во-первых, я не должна была понять, как миссис Седдон говорила мадам про лифт. Если я собиралась так легко ошибаться, лучше было быстрее покаяться, пока не начались серьезные неприятности. Во-вторых, я думала о ее прощальной фразе. «Никакого беспокойства…» И он «наверное» в детской… Я аккуратно положила нижнюю юбку в шкаф, повернулась и пошла из красивой спальни, через розы и слоновую кость гостиной к двери класса. Постояла минуточку, прислушалась. Тишина. Аккуратно постучала и повернула позолоченную ручку. Дверь мягко приоткрылась. Я толкнула ее и вошла.
Первая моя мысль была, что этот маленький мальчик не симпатичный. Слишком маленький для своего возраста, на тонкой шее круглая темная голова. Черные очень коротко подстриженные волосы. Бледная, почти восковая кожа. Черные очень большие глаза. Ладони и коленки костлявые и, почему-то, трогательные. В синих шортах и полосатой кофте лежит на животе и читает большую книжку. Крохотный и скучный на огромном роскошном ковре. Он медленно обернулся и встал. Я сказала по-английски:
— Я — мадмуазель Мартин. Вы, должно быть, Филипп.
Он кивнул, похоже, застеснялся. Но воспитание взяло верх, он шагнул вперед и протянул руку.
— Очень рад вас видеть, мадмуазель Мартин. — Голос у него оказался тонким и тихим, похожим на него самого, почти без выражения. — Надеюсь, вы будете счастливы в Валми.
Пожимая ему руку, я опять вспомнила, что владелец поместья — он. Почему-то эта мысль делала его еще меньше и незначительнее.
— Мне сказали, что вы можете быть заняты, — изрекла я, — но я подумала, что лучше сразу пойти и встретиться с вами.
Он немножко поразмышлял на эту тему, поизучал меня заинтересованно.
— Вы правда собираетесь учить меня английскому?
— Да.
— Вы не похожи на гувернантку.
— Значит придется постараться изменить свой вид.
— Нет. Мне так нравится. Не надо.
Я поняла, Валми начинают рано, и засмеялась:
— Merci du compliment, Monsieur le Comte.
Он быстро глянул снизу вверх блестящими черными глазами, но только спросил:
— Завтра будут уроки?
— Наверное. Не знаю. Я скорее всего вечером увижу твою тетю и она скажет, какая программа.
— Вы уже видели… дядю?
Этот монотонный голос действительно чуть-чуть изменился или мне показалось?
— Да.
Он стоял очень тихо и был по-своему таким же недоступным, как Элоиза де Валми. Задачи мои здесь могут оказаться не слишком легкими. Манеры очень хорошие, он не окажется «трудным ребенком» с обычной гувернантской точки зрения, но удастся ли когда-нибудь его узнать, пробиться через колючую проволоку замкнутости?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27