Длинношеий, чуть пригнувшийся и свивший хвост кольцом. Зубастая пасть была распахнута в атаке, хребет, макушка головы и холка щетинились остроконечным гребнем.Четвертая фигурка вновь изображала человека. Он был безоружен, почти на голову ниже ростом и довольно просто одет. Его лицо, несмотря на тонкую резьбу, отличалось той же странной размытостью черт, что и у воина.Травник хмыкнул, вытряхнул на стол последнюю оставшуюся в шкатулке фигурку и вытаращил глаза:— Черт… — невольно вырвалось у него.— Где? — старик, подслеповато щурясь, нагнулся к столу. — А… Это не черт. Это лис.
Три маленьких мальчишеских фигурки возникли возле выхода из полутемного кривого тупичка совершенно неожиданно, и Телли непроизвольно перешел на шаг, а затем и вовсе остановился. Шагнул назад. Сердце его бешено заколотилось. Он огляделся по сторонам и понял, что «нарвался».Трое не спеша двинулись вперед, и вскоре желтоватый отсвет фонаря выхватил из темноты ухмыляющиеся рожи Отто и двоих его неизменных приятелей.— Гля, пацаны, — вовсю изображая удивление, воскликнул Отто-Блотто, — снеговик ползет! А вроде, не сезон…— Точняк, не сезон, — подтвердил тот, что пониже ростом, со щербинкой на передних зубах. Сплюнул. — Да и не место.Телли так и прозвал для себя этих трех корешей — Отто-Блотто, Рябой и Щербатый. Последних он не знал по именам, да по большому счету, ему было все равно.— Я ж говорил тебе, чтоб ты не лазил, где не надо, — кулаки в карманах Отто лениво зашевелились. — Говорил, али нет, а, мельник?— Я не мельник, — буркнул Телли, отступая вглубь проулка и придерживая сумку с колбасой и булкой хлеба.— А кто иначе, коли вся башка в муке? — хохотнул второй, с избитой оспинами рожей. Протянул руку за сумкой. — Он самый, энтот, значит, му… мукомор и есть…— А могет быть, маляр?— Ну-ка, дай мешок.Рябой не дрался без свинчатки. Телли чуть помедлил и нехотя скинул заплечную лямку. Перед его глазами вдруг возник Жуга — память услужливо и, как всегда в момент опасности, с необычайной резкостью оживила события двухнедельной давности, когда Жуга, поддавшись его уговорам, принялся таки учить мальчишку, как давать отпор.«Понимаешь, — говорил травник, — твоя беда в том, что ты боишься драки. А в драке нет смысла попусту бояться. Если ты боишься — тебя побьют. А если не боишься, то конечно тоже побьют, но страшно уже не будет. А значит, сможешь им дать сдачи. И помни — те, кто бьют втроем одного, всегда его боятся, а иначе вышли бы один на один.»Послушать — так сплошное развлеченье… Телли в сомнении поднял взгляд.И эти вот — его боятся?Что-то не похоже…«Ты скорый на язык, — говорил тогда Жуга, — вертлявый и соображаешь быстро. Полено, вон, тогда поймал на мах… Не получилось убежать — хитри, играй, кружись. Их же трое. Ты-то знаешь, как ударишь и куда, а вот они — черта с два, даже друг про дружку! Обзови их, что ли… Разорви рубаху, в рожу плюнь, заставь их растеряться. Делай суматоху! Понял?»«Понял», — Телли кивнул.«Ни хрена ты не понял, — усмехнулся травник, вставая. — Ну, что ж, давай учиться…»В руках у Щербатого мелькнула короткая толстая палка. Известное дело — канава пустым кулаком не дерется. Телли понял, что дело плохо, и…Шагнул вперед.— Что, — простодушно хлопая глазами, спросил он Щербатого, — палочкой меня бить будешь? — голова его нелепо дернулась, и Телли, по какому-то наитию не сменив интонации, повторил как нелепое эхо: — Палочкой меня бить будешь?.. Палочкой меня бить будешь?..— Эй, ты че… — Щербатый, растерявшись, отступил.«Ты должен быть сильным, ты должен уметь сказать: „Руки прочь от меня!“. Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе жить?! Что будут стоить тысячи слов, когда важна будет крепость руки?»Тил бросился вперед, но бить Щербатого не стал. Заместо этого на полпути рванулся вдруг к Рябому — тот как раз залез по локоть в сумку — и врезал ему по зубам. Удар получился несильный, вскользь, но совершенно неожиданный, Рябой не удержался на ногах и плюхнулся на мостовую, выронив мешок.— Ах, ты… — Отто рванулся вперед и чуть не столкнулся со Щербатым. Завертел растерянно башкой. — Хватай его, Румпель!— Я… хак!..Локоть Телли врезался Щербатому под дых. Тот хватанул губами воздух и согнулся пополам. Телли вывернулся, вскрикнув от боли, отпрыгнул к стене («Со стены не нападают») и быстро оглядел всех троих («Не теряй врага из виду! Никогда!»). Драка, похоже, переходила в самую опасную стадию — противники опомнились. Можно было попытаться убежать, но колбаса… и хлеб…Телли стиснул зубы.— Ну, гад, — прошипел Отто, — ну, ежик, ты меня достал…— Сам ты ежик!Телли рванулся («Делай суматоху!»), подхватил валявшийся на мостовой осколок черепицы и запустил им в фонарь. Попал, и не успел еще затихнуть звон разбитого стекла, как Телли, не вставая, бросился вперед. Холодный ветер мигом затушил свечу, из освещения осталась лишь луна. На вновь подрастерявшуюся троицу посыпались удары («Ступня, колено, голень, пах, дыхалка! — голос травника звучал в ушах. — Не трать сил попусту, бей туда, где больно!»). Кто-то пнул его и промахнулся. Другой попал, но потерял равновесие, взвизгнул и упал, хватаясь за промежность. Выронил свинчатку.— Ы-ы, гадюка-а-а!— Не трожь! — Телли прыгнул, оседлал упавшего Щербатого, наступил ему на руку и вырвал из пальцев дубинку. Замахнулся: «Изувечу!».— А-а!Двое оставшихся насели на него, подмяли и отпрянули, вдруг обнаружив, что колотят не того.— Черт!— Мамочки, как больно…— Это ты! А этот где?— Уй, мамочки… — стонал Рябой.— Вон он!Отто обернулся.Телли стоял над ними и бежать, похоже, не собирался. Подражая травнику, Телли медленно повел в воздухе концом дубинки и замер.— Еще добавить, или хватит? — осведомился он. Голос его слегка подрагивал, и должного эффекта не произвел, но все же заставил всех троих призадуматься.— Ну, гнида…Телли без замаха, что есть силы заехал Отто палкой по спине. Тот взвыл и повалился на бок.— Меня звать Телли, — сказал он, отступив на шаг. Голос его звенел. — И я буду ходить там, где захочу, ты понял?— Понял, — проворчал хозяин Блошиной канавы, потирая спину.— Ни хрена ты не понял, — Телли, как ему казалось — с очень грозным видом сплюнул, перехватил трофейную палку под мышку, подобрал мешок и вскинул его на плечо.Стукнула дверь пекарни. Фридрих — подмастерье булочника, парень рослый и усатый, но худой как привидение и весь такой же белый от муки, выглянул на улицу и осмотрелся по сторонам.— Фонарь расколотили… — охнул он и, разозленный, кинулся к мальчишкам. В руке его, откуда ни возьмись, появилась тяжеленная дубовая скалка.— Я вас, сукины дети!..Все четверо, включая и Рябого, со всех ног пустились наутек.И в этот миг на улице возникла собака.Телли первым заметил ее, взвизгнул заполошно, бросил палку, сумку и помчался, не разбирая дороги. Налетел в потемках на фонарь, упал, отполз к стене и скорчился в комок. Фридрих ахнул и метнулся обратно в пекарню, оброненная им скалка с сухим перестуком покатилась по брусчатке мостовой. Отто и компания разбежались кто куда. Рябой, несмотря на все свои ушибы, попытался вскарабкаться на фонарь, периодически съезжая, оглянулся и припустил за остальными, дико вереща.Телли остался один.Собака приближалась. Громадная, серебристо-серая, она бежала совершенно бесшумно, легким собачьим галопом, и почему-то — со стороны тупичка, откуда не было, да и не могло быть никакого выхода. Огромные глаза ее горели в лунном свете словно два зеленых огонька. Телли хотел зажмуриться и не смог, парализованный страхом, лишь молча сидел и смотрел, как чудовищная тварь поравнялась с ним и… промчалась мимо.Даже не взглянула на него.В зубах она несла кошель.
Травник видел бег.Он чувствовал свое движение меж сдвинутых домов, работу гибкого, хищного тела. Он мчался сквозь моросящий дождь, в холодном свете убывающей луны, изжелта-бледной, скрытой облаками, похожей чем-то на истертую угловатую монету. Лицо на монете смеялось. Дома, ворота, фонари. Чужими глазами все виделось необычайно ясно, словно днем. Он мчался. Он бежал. Потому что…Еще он видел человека с саблей, в красном с серебром кафтане, человека, которого он почему-то ненавидел, ненавидел люто, страшно. Ненавидел, но не мог с ним справиться. Потому что…Еще он почему-то видел дверь, обшарпанную стойку с кружками на ней, солому на полу и темень за окном. Горел фонарь под потолком. Короткие толстенькие пальцы с многолетней сноровкой тасовали медные кружочки, тишину закрытой корчмы нарушал приятный, еле слышный звон. Кабатчик подсчитывал дневную выручку. Губы его шевелились. Серебро проворные пальцы убрали подальше. Медяшки звякали. На краткий миг взгляд травника выхватил в их потоке странную семиугольную монетку. Еще одну. Еще. Кабатчик не обратил на них внимания и продолжал считать.Неожиданно раздался стук в дверь.— Кто там? — окликнул кабатчик, и помолчав, добавил: — Закрыто уже!Вместо ответа поскреблись еще раз. Тихо, осторожно.— Чтоб тебя… — ругнулся тот. Сгреб монеты в кошелек. В дверь снова постучали. — Слышу, иду!Он обошел стойку. Из крайней бочки капало, кабатчик машинально прикрутил недозакрытый краник. Помедлил, подобрал мясницкий нож, засунул его на пояс и направился к двери. Посмотрел в окно, но кроме темноты и собственного отражения в черном стекле ничего там не увидел.Отражение…Жуга попытался кричать, но не смог. Потому что…Снова стук. Шаги.— Да иду же! Вот же черт, принесла нелегкая кого-то на ночь глядя…Короткие пальцы коснулись холодного металла и старая погнутая щеколда медленно поползла в сторону.И тогда Жуга закричал.
Водоворот дурного сна нахлынул, затянул, сомкнулся вихрем брызжущей слюны, захлебнулся беззвучным криком и исчез. Как перекисшая брага вышибает днище у бочонка, как разгибается лук, запуская стрелу, так же и травника выбросило из сонного небытия. Он заполошно вскинулся и тупо уставился на стол перед собой, на вплавленные в мутную лужицу растекшегося воска три угловатых монетки. Огляделся. В доме было тихо. Свеча в поставце догорела до самой розетки. Рудольф дремал в кресле у камина. Дракончик тихо скулил, отчаянно царапая входную дверь в попытке выбраться наружу.— Тил? — позвал травник.Ответа не последовало.Услышав имя хозяина, Рик заскребся еще сильней. Жуга поморщился, потер виски. Обрывки сновидений наплывали друг на друга, путались, терялись. Таяли. Он снова слышал стук, бежал по улицам, подсчитывал выручку, кричал «Иду, иду!», отодвигал засов двери, не зная, что за нею…А что за нею?Обычно травник не имел привычки спать ни днем, ни даже вечером, по опыту зная, что потом проваляется полночи в напрасных попытках уснуть и утром встанет полностью разбитым. Только выпитое пиво смогло сморить его, пока он размышлял над своими находками. Пять костяных фигурок по прежнему стояли на столе.— Телли! — уже громче позвал он и вновь не получил ответа. Предчувствие беды усилилось. Травник ругнулся и потянул с гвоздя свой кожух. Свеча мигнула, ярко вспыхнула в последний раз и погасла. Разбуженный дракошкиной возней, проснулся Рудольф.— Который час? — спросил он. Отблеск угасающих углей ложился на его лицо нелепой движущейся черно-красной маской. Как будто отвечая на его вопрос, далекий колокол на башне отрывисто ударил один раз и смолк. Рудольф и Жуга встревожено уставились друг на друга.— Телли еще не приходил?— Нет…— Черт… — Жуга скрежетнул зубами и заметался, разыскивая шапку. Не нашел, махнул рукой и схватил свой посох. — Непоседа. Я ж предупреждал!В этот миг в дверь заколотились.— Откройте, это я! — кричал заполошно ломкий мальчишеский голос. — Откройте!Весь мокрый, в грязи, Телли ворвался в дом, как будто за ним гнались черти. Сам захлопнул дверь, задвинул засов и без сил опустился на пол.— Тебя что, опять побили? — Жуга с опаской посмотрел на дверь, но там все, вроде, было тихо. Телли помотал головой и протянул ему сумку.— Там… — всхлипнул он, — я вид… я видел…Он заплакал.— Ну? — травник присел и отпихнул в сторону дракона, который уже проявлял к сумке самый недвусмысленный интерес. — Что случилось? — он встряхнул мальчишку за плечи. — Да говори же! Что ты видел?!Телли не отвечал.… Удар, прыжок из темноты, горящие глаза, короткий визг, падение, разодранная плоть, мокрый шорох соломы под ногами… кровь бьет фонтаном из разорванных артерий, запоздалый взмах ножа и крик, крик, крик — отчаянный, безумный, переходящий в бульканье и хрип…Жуга пошатнулся и схватился за косяк. Прикрыл на миг глаза.— Что ты видел? — повторил он свой вопрос, уже зная, что услышит.— Собака… — выдавил тот, глотая слезы. Телли смог сказать всего одно слово, но и этого хватило, чтобы у Рудольфа забегали мурашки по спине. А через миг мальчишка взглянул на травника и вдруг забился в судорожном крике:— Не смотри на меня! Не смотри на меня так!!!
Редко когда в своей жизни Жуга бегал так быстро, хотя прекрасно понимал и знал, что не успеет. Знал, понимал, и все равно бежал, разбрызгивая лужи, срезая путь кривыми переходами дворов. С разгону налетел на целовавшуюся в подворотне парочку, девица взвизгнула, парень выругался и схватился за нож, но Жуга уже исчез за поворотом. Город кружил, петлял, запутывал дорогу паутиной узких переулков, городил на пути баррикады развалин. Неровная брусчатка мостовой блестела каплями недавнего дождя. Было стыло и холодно.Он опоздал.У «Двух Башмаков» уже гомонил народ, кто-то притащил фонарь. Холодея сердцем, травник протолкался сквозь толпу.— Что стряслось?— Хозяина порешили, — с веселым возбужденьем охотно сообщили ему. — За стражей уже побегли.— А за лекарем?— На хрена за лекарем? и так подохнет… Че ты пихаешься?! Ща как пихну…— Заткнись!В голосе травника было что-то такое, от чего словоохотливый зевака тут же заткнулся и поспешно уступил ему дорогу.В корчме, у самой стойки, лежал Томас. Травник протолкался сквозь вонючую, пропахшую пивом и страхом толпу и содрогнулся.— Боже мой…Такого он не видывал давно. Кабатчик еще дышал — залитая красным грудь его прерывисто вздымалась и опадала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13