Боб побудет один. Ты
слишком возбужден, Боб. Пойми меня правильно. Джентльмену здесь будет
спокойнее, чем с тобой или в компании Джонни. Приходи завтра, и мы все
решим. Адье!
Боб ушел. Алькальд протрубил в раковину, заменявшую в этих местах
колокольчик, затем полез в ящик с сигарами и начал распробовать их одну за
другой. Кончилось это тем, что он в раздражении переломал все сигары, а
обломки вышвырнул в окно. Чернокожий, явившийся на звук раковины,
терпеливо ожидал, когда хозяин закончит это занятие.
- Послушай, - взревел судья. - Где ты берешь такую дрянь? Они не
горят и не тянутся! Скажи этой шоколадной ведьме, подруге Джонни, что я
больше у нее не покупаю. Поезжай за реку, к мистеру Дьюси, и привези ящик.
Да скажи, чтоб выбрал получше! Стой! Передай еще, что мне надо потолковать
с ним и с соседями! Понял? И не вздумай задерживаться! Чтоб через два часа
был дома! Поедешь на новом мустанге. Посмотрим, на что он годится.
Чернокожий пулей выскочил из комнаты.
- Вы мой гость, - сказал судья. - Завтра вы будете в полном порядке.
Хозяин показал мне свои владения. Мы много говорили о Техасе, о том,
что близится его отторжение от Мексики, еще не зная, насколько
пророческими оказались наши слова. С наступлением сумерек я пошел спать.
Поутру меня разбудил топот копыт. Это приехал Боб. Я видел в окно,
как он слезет с лошади. Мне показалось, что руки и ноги плохо повинуются
ему, он пошатывался. Нет, он не был пьян. Его пригибала к земле
смертельная усталость, какая бывает, когда душевные муки становятся
физической болью.
Я мигом поднялся и побежал открывать дверь. Он стоял, прислонившись к
мустангу, в позе мученика и глухо стонал.
- Вы не хотите зайти в дом?
Он смотрел на меня невидящим взглядом. Я в прямом смысле оторвал его
от коня и повел в дом. Боб позволял делать с собой все что угодно и лишь
неуверенно переставлял ноги. Ни единого слова я от него еще не услышал.
Снова топот копыт. Судя по звуку, приближалась не одна группа
всадников. Действительно, сначала показались двое, за ними - еще несколько
верховых. На всех были охотничьи куртки, безрукавки и ноговицы из оленьей
кожи, у всех - карабины и тесаки. Крепкие упрямые парни, каких немало в
юго-западных штатах. А лица выдавали в них истых кентуккийцев. С такими
ребятами Техас может рассчитывать на независимость!
Заходя в дом, они хмуро поздоровались со мной. Их зоркие взгляды
зацепили и Боба. Они были явно заинтригованы этой встречей, хотя умело
прятали любопытство под маской холодного равнодушия. На меня, впрочем,
тоже было брошено несколько пристальных взглядов, однако это никак не
означало приглашения к разговору. Речь шла о демонстративных передвижениях
войск вблизи границ Техаса. Но хладнокровие этих людей было столь
несокрушимо, что, казалось, им не было никакого дела до военной угрозы.
К дому подъезжали все новые и новые соседи. В конечном счете их
оказалось четырнадцать. Все как на подбор сильные, с привлекательными
волевыми лицами. За исключением двух, которые мне сразу не понравились. Да
и земляки, видимо, не питали к ним дружеских чувств: никто не протянул им
руки. Вскоре двери отворились, и в комнату вошел хозяин. Не скрывая
душевной радости, мужчины двинулись ему навстречу. Все, кроме тех двух. Им
не подал руки и судья. Поздоровавшись с соседями, он взял меня за локоть и
представил своим гостям.
Слуга расставлял кресла и коробки с сигарами. Указав на сервированный
столик, хозяин, наконец, уселся. Гости прикладывались к стаканам и
разбирали сигары. Закуска и обкуривание комнаты заняли порядочно времени.
Боб совершенно истомился.
- Мистер Морзе, - обратился ко мне судья, - сделайте милость,
угощайтесь!
Я взял сигару, закурил, и лишь когда надо мной поднялось облачко
дыма, хозяин с довольным видом откинулся на спинку кресла.
Во всей этой педантичной приверженности церемониалу было какое-то
патриархальное величие.
- Нам предстоит решить одно дело, - сказал алькальд, - но пусть лучше
о нем скажет тот, кого оно касается.
Мужчины перевели взгляды с алькальда на Боба и на меня.
- Боб Рок! Или как тебя там. Если есть что сказать, говори.
- Я уже сказал, - буркнул Боб.
- Вчера было воскресенье. По воскресеньям отдыхают от дел, а не
занимаются ими. Все, сказанное вчера, во внимание не принимается. Я не
хочу, чтобы ты непременно повторял свои вчерашние сказки. К тому же,
разговор был с глазу на глаз. Мистера Морзе, я не считаю: он нездешний.
- Сколько можно говорить, дело-то ясное, - опять огрызнулся Боб.
На твердокаменных лицах мужчин застыло выражение мрачной серьезности.
- Не спеши выносить себе приговор, приятель. Твое самообвинение имеет
один слабый пункт: у тебя лихорадка!
- Да что ты будешь делать! - чуть не заплакал Боб. - Неужто вы не
можете избавить меня от самого себя? Повесить! Повесить на дереве, под
которым он лежит!
Мужчины угрюмо молчали.
- Вот незадача-то, - продолжал Боб. - Если б он угрожал мне, затеял
бы свару, не дал бы на табак... А мне черт на ухо нажужжал, я и вскинул
ружье...
- Вы прикончили человека, - густо пробасил один из присяжных.
- Прикончил!
- Как это было?
- У черта надо спросить или у Джонни. Нет, у этого не надо. Не было
его там, Джонни-то. Я только встретил его в трактире. Джонни попутал меня,
показал, кого потрошить. Ну я и дрогнул. Это было вблизи патриарха, на
берегу Хасинто.
- Я так и подумал, что там что-то нечисто, - подал голос еще один, -
когда мы проезжали мимо дерева, там была уйма воронья и прочей нечисти. Не
так ли, мистер Харт?
Мистер Харт кивнул.
- У него жена с ребенком, - сказал Боб.
- Кто же это был? - снова спросил бас.
- На лбу у него не написано.
- Надо бы это выяснить, алькальд.
- Зачем выяснять? - пробубнил Боб.
- Зачем? - вскинулся судья. - Да затем, что не можем мы вас судить,
не поинтересовавшись доказательствами. - И вот еще что. Прошу заметить,
что этот тип не в себе. У него лихорадка, в этом состоянии, подстрекаемый
Джонни, он и совершил преступление. На грани отчаяния из-за проигранных
денег. Но несмотря на всю свою озлобленность, он спас жизнь этому
джентльмену - мистеру Эдварду Натанаэлю Морзе.
- Спас?
- В полном смысле, - ответил я, - и не только тем, что вытащил из
воды, но и заботливой опекой, к которой просто принудил Джонни и его
мулатку. Если б не Боб, я бы не выжил! Могу в этом поклясться.
Боб бросил на меня взгляд, огнем опаливший мне нервы. Я уставился в
окно, не в силах видеть слезы в его глазах.
- Джонни подстрекал вас?
- Не сказал бы. Он лишь навел на кошелек.
- А что он при этом говорил?
- Вам-то что? Это вас не касается.
- Не касается? Ну уж дудки! Очень даже касается, - возразил один из
присяжных.
- Он сказал: "Ты что, Боб, рехнулся, упускать такие деньги! Их можно
поменять всего-то на пол-унции свинца".
- Он так сказал?
- Спросите у него.
- Мы спрашиваем у вас!
- Ну, сказал.
- Вы ручаетесь?
- К чему языками трепать. Я хочу, чтобы меня повесили...
- Верно, Боб, верно, - сказал алькальд. - Но мы не можем повесить
тебя, покуда не убедимся, что ты это заслужил. Мистер Уизе! Вы у нас
прокуратор [здесь: судебный следователь]. Ваше слово!
Один из присяжных поднялся, подошел к столику с напитками и, приняв
непринужденную позу, взял бутылку и стакан.
- Ну что же, алькальд, - сказал он, - если Боб и вправду убил
человека, злодейски убил, я полагаю, Боб должен быть помешан. - С этими
словами он осушил стакан.
Боб облегченно вздохнул. Все прочие согласно кивнули.
- Ладно, - сказал судья, - если вы так думаете, а Боб не возражает,
мы должны исполнить его волю. Вообще говоря, надо бы передать это дело в
Сан-Антонио. Но поскольку он - один из наших, окажем ему такую милость.
Мне это особого удовольствия не доставляет. В любом случае необходимо
осмотреть убитого и допросить Джонни. Таков наш долг, долг по отношению к
Бобу как одному из сограждан.
- Ясное дело, - подтвердили все. - Надо этим заняться.
- Джонни-то здесь при чем? - взмолился Боб. - Я сколько раз вам
говорил, не было его там, не было!
- При чем? - удивился судья. - Да, убивал ты, но по его наущению! Не
было бы Джонни, не видать бы тебе ни этого встречного, ни его кошелька! Не
проиграй ты свои двадцать пятьдесят, тебе бы и в голову не пришло добывать
золото с помощью свинца!
- Это уж точно! - подтвердили присяжные.
- Ты - убийца с большой дороги, Боб! Но говорю тебе без лести, мне
волосок на твоей голове дороже, чем Джонни со всеми его потрохами. Мне
очень, очень досадно, что ты, человек, в сущности, не злой, поддался
дурному влиянию и сбился с пути. А ведь если бы ты взялся за ум, то мог бы
стать полезным гражданином Техаса. Ты умеешь держать в руках винтовку!
Последние слова произвели впечатление на присяжных. Все выжидающе
смотрели на Боба.
- Кто знает, - продолжал судья, - может, ты сослужил бы обществу
службу, будучи живым, а не повешенным. Ты стоишь дюжины мексиканцев!
Боб поднял поникшую голову и глубоко вздохнул:
- Мне все ясно сквайр. Вижу, куда вы клоните. Но не могу, не могу я
больше ждать! Жизнь для меня - мука, пытка, проклятие! Куда бы ни подался,
всюду - мука!
- А ты сиди на месте.
- Не могу, меня все время тянет к патриарху!
- Давай так. Сегодня мы отправимся к патриарху без тебя, а завтра ты
подъедешь.
- В котором часу?
- Примерно в десять.
- А пораньше нельзя?
- Так не терпится в петлю? - спросил мистер Харт.
- Что толку болтать? Жить мочи нет! Чем скорее, тем лучше:
проболтаете, меня и вовсе лихорадка сожрет!
- Но не можем же мы из-за твоей лихорадки лететь сломя голову! -
вспылил прокуратор.
- От лихорадки и не так запоешь, мистер Уизе, - заметил мистер Трейс,
наполняя стакан. - Не будем испытывать его терпение.
- А что думаете, алькальд? - спросил прокуратор.
- Боб не очень-то скромничает в своих требованиях, - раздраженно
ответил судья.
Все молчали.
- Но если все согласны и уж коли речь идет о тебе, Боб, мы уступаем.
- Благодарю вас!
- Благодарить не за что! - буркнул судья. - Ступай на кухню! Скажи,
чтоб тебе дали хороший кусок ростбифа со всем, что полагается!
И, стукнув рукой по столу, он вызвал прислугу и распорядился:
- Ростбиф для Боба и прочее! Да проследите, чтоб он поел хорошенько.
А ты, Боб, завтра оденься поприличнее, как подобает порядочному
гражданину! Ясно?
Боб ушел. Присяжные сидели все в тех же непринужденных позах. Лишь
иногда кто-нибудь вставал, чтобы пропустить стаканчик или угоститься
сигарой. Любому вошедшему было бы невдомек, что здесь решается вопрос о
жизни и смерти человека. Правда, временами усиливался шумок, и можно было
понять, что условия, выдвинутые Бобом, устраивают не всех. Прошло
что-нибудь около часа, покуда каждый не успел высказать своего мнения, и
ни разу разговор не изменил своему спокойному течению. Даже когда речь
зашла о столь отвратительном и опасном субъекте, как Джонни, никто не
давал волю своим чувствам. Линчевание его казалось делом столь же
естественным, как отлов мустанга в прерии.
Приняв это решение, мужчины поднялись, выпили еще по стакану за
здоровье хозяина и его гостя, пожали нам руки и покинули дом.
Мне, понятное дело, было не до еды. Хозяин тоже смотрел невесело. Он
все еще не до конца примирился с тем, что его предложение сохранить Бобу
жизнь, как он выражался, в интересах общества, не было поддержано
присяжными. Разумеется, Боб виноват, он провинился перед гражданским
обществом, перед самим Господом Богом. Но вместо того чтобы заслужить
прощение Бога и соотечественников, предпочитает трусливо убраться с этого
света. Среди четырнадцати присяжных было двое, бежавших из штатов от
наказания за убийство. Но они несли груз своей вины как мужчины и как
мужчины желали искупить ее в борьбе с паршивыми мексиканцами.
Утром, когда мы сидели за завтраком, к дому подъехал одетый во все
черное всадник. Он слез с коня и заговорил с хозяином голосом Боба. Это и
был Боб, хотя мы не сразу узнали его. Вместо грязной повязки фетровая
шляпа, вместо кожаной безрукавки - приличный суконный костюм. От бороды не
осталось и следа. Перед нами стоял джентльмен. Он казался спокойным и
собранным, хотя глаза выражали глубокую печаль. Он протянул судье руку, и
тот ответил горячим рукопожатием.
- Ах, Боб, - сказал он. - Если б ты всегда слушал, что тебе говорят.
Я велел привезти костюм из Нью-Орлеана, чтоб хоть по воскресеньям ты имел
вид порядочного человека. Я бы сделал все, чтобы вернуть тебе человеческий
образ. Все, что в моих силах.
- Вы уже сделали, - сказал потрясенный Боб. - Господь воздаст вам за
это.
Тут, преисполнившись к судье немалого уважения, я пожал ему руку.
Он, однако, не был расположен к излишней чувствительности и молча
указал мне на еду.
Мы уже почти позавтракали, когда появилась первая группа всадников. С
довольно безразличным видом они поприветствовали каждого из нас, уселись
за стол и, дождавшись смены приборов, с аппетитом принялись за еду и
выпивку.
Покуда они закусывали, прибывали другие. И точно таким же образом
присоединялись к нашей компании. Во время этого получасового застолья вряд
ли прозвучало более сотни слов.
Наконец все насытились. Судья велел слугам убрать со стола и выйти из
комнаты. Он занял свое хозяйское место за длинным столом, присяжные сели
по бокам, а Боб встал лицом к судье. Я остался позади, как и те двое, что
бежали из Штатов. Суд важно приосанился.
- Мистер Уизе, - начал судья, - имеете ли вы что-либо сказать как
прокуратор?
1 2 3 4 5 6