Господи, подумал он вновь с тоской, как ужасно, что нет Лили; такая маленьк
ая, а сколько силы.
Вернувшись из Америки, он сказал, что у него в Нью-Йорке родилась дочь; жен
щина, которую он любил, зовут Элли; с тех пор Лиля стала дружочком
; Ося Брик связал жизнь с другой женщиной, но разрушить ту общность, ч
то связывала их, не могли Ц каждый жил в своей комнате, только стол был об
щим, стол, за которым собирались друзья Маяковского, значит и ее…

…Маяковский быстро зашагал на Камергерский, в кафе, что напротив МХАТа,
Ц назначил встречу с Вероникой Полонской.
Любуясь ею, двадцатилетней, с длинными зелеными глазами, нереально краси
вой, Маяковский всегда вспоминал теплый день прошлой весны, шум на трибу
нах ипподрома, когда жокей Игорек Сергеенко первым привел своего серого
, в яблоках, цельнотянутого Красавчика; муж Вероники, артист Яншин, отправ
ился получать в кассу тотализатора деньги, приз был большой, Красавчика
считали «темным», его никто не играл, кроме Маяковского, Ц он с юмором от
носился к тем, кто слушал жучков с конюшен и рассматривал коней накануне
заезда в бинокль. «Случай, удача, рок, Ц пыхал он сквозь зажатый мундштук
„Герцеговины Флор“, Ц поверьте старому покеристу, Вероника-Норочка». О
н тогда устроил веселый обед в «Селекте»; всего год назад, как же быстроле
тно время, какие прекрасные люди собрались за столом: и Юрий Олеша, и Довж
енко, и Пастернак, и Мейерхольд с Зиночкой Райх, и затаенно-искрометный Иг
орь Ильинский, и Ося Брик, и Татлин…
…Маяковский сел в дальний угол кафе, оперся подбородком на тяжелую рукоя
тку палки, подошедшему половому сказал принести стакан чая, покрепче, тр
и заварки.
Вероника пришла с репетиции замкнутая, отрешенная, Ц роль не давалась, с
трашилась показа Немировичу-Данченко.
Ц Норочка, брось ты этот чертов театр, расстанься с Яншиным, я хочу, чтобы
ты жила у меня, подле, всегда…
Он знал, что она ответит; он многое чувствовал загодя, еще до того, как слов
о было произнесено другим; бедненькая, она до сих пор не решается сказать
мне «ты», ни разу не сказала «Володя», а «Владимир Владимирович» Ц смешн
о… А может, горько; я стал старым, шестнадцать лет разницы. У меня совсем не
осталось сердца, я его всем раздавал Ц Лиле, Тане, Веронике, Джо, даже наше
й той маленькой девушке из Сочи со странным именем Калерия… Как же страш
но думать про то, что обо мне станут говорить потом , какое разд
олье для любителей сплетен…
Он вспомнил, как Вероника рассказывала, что Олеша, проигравшись на Гендр
иковом в покер, мелко рвал колоду и посыпал обрывки пиковых королей и тре
фовых дам на лестнице Ц от квартиры Бриков до парадной двери; потом, впро
чем, тихо прошептал: "Прекрасное название для романа Ц «Зависть».
Злость искреннего признания все равно талантлива…
Он плохо понимал быстрые слова Вероники, в голове шумело, болел затылок, о
тчетливо, словно вбитые в мозг, звучали слова тех, кто пришел на вчерашний
диспут: «Все, что вы пишете, Ц демагогия!»; «вы Ц „якающий“ поэт, в вас нет
скромности, свойственной нашему народному характеру!»
Отчего же так злы люди?!
Близко увидел рубленое лицо Пикассо, Ц на Монпарнасе тогда собрались с
амые близкие Ц Леже, Барт, Пикассо, Гончарова, Ладо Гудиашвили, Дягилев, Ж
ак Липшиц.
«Я, наконец, понял вас, поэт Маяковский, Ц гвоздил Пабло. Ц Вы большое дит
я. Вы изнываете от мечтаний. Вы самый одинокий человек на земле, оттого что
самый талантливый, Ц на данном историческом отрезке. Потом вас сменю я,
правда. Конечно, я не скрипка, со мной жить трудно, но если решите пожить не
жно, Ц переселяйтесь из своей „Истрии“ в мое ателье»…
Люди проходят мимо самых прекрасных предложений, сделанных самыми нежн
ыми друзьями, Ц почему? Закон воронки, чавкающее засасывание суетой пов
седневности?
Или предопределенность?
Ц Вы чем-то огорчены? Ц услышал он, наконец, Полонскую.
Ц Я? Ц Маяковский пожал плечами, презрительно усмехнулся. Ц А чем можн
о меня огорчить?
Ц Почему вы так скрытны? Вы как стена… Постоянно отталкивание. Любовь Ц
это когда знаешь все друг о друге…
Он покачал головой:
Ц Тогда это не любовь, а протокол допроса, Норочка…

…Лавут, импрессарио Маяковского, сразу же бросился на кухню, к примусу:
Ц Я подогрею бульон, у вас очень грустное и усталое лицо…
Ц Бульон лечит усталость?
Ц Конечно! Ц Лавут несколько даже обиделся такому вопросу. Ц Куриный
бульон Ц это еврейский стрептоцид! Снимайте пиджак, ложитесь на диван, я
вернусь и помассирую вам пальцы…
Ц Погодите, Ц остановил его Маяковский. Ц Я что-то не хочу куриного бул
ьона… Не сердитесь. А вот чаю бы выпил…
Ц Хм… С чаем не совсем хорошо, но я одолжу у соседей, кажется, у них осталас
ь пара заварок…
Ц Чем отдадите?
Ц Как чем?! Бульоном! Прямой обмен, как в семнадцатом! Что революция «сниз
у», что «сверху», все равно люди сразу же начинают меняться товаром, а не к
упюрами. Это хорошо, правда?
Маяковский закурил:
Ц Скажите, вы бы смогли устроить мне турне с чтением новой работы?
Лавут откликнулся не сразу, в глаза не смотрел, слишком суетливо расстав
лял на столе, покрытом толстой плюшевой скатертью, золоченые фарфоровые
чашки:
Ц И как же определим в афише произведение?
Ц Поэма «Плохо»… Критика недостатков республики… Обо всем, что компром
етирует революцию, отбрасывает нас вспять, в ужас самодержавной сонливо
сти, обрученной с кичливой коммунистической бюрократией…
Ц Вы говорите слишком громко, у меня внимательные соседи…
Ц То, во что веришь, надо говорить громко.

…Лавут занимался переговорами с цирком, который только что поставил фее
рию Маяковского «Москва горит», посвященную четвертьвековой годовщине
восстания на Пресне; поскольку боями руководили те, кого ныне объявили «
уклонистами», театры на предложение поэта не откликнулись; выручили ста
рые связи с Дуровым; все же какое это счастье, что традициям тихой покорно
сти противопоставляется дружество!
Нигде это так не берегут, как в цирке, Ц искусство смелых, что канатоходе
ц, что клоун, один бьется, другого сажают, Ц видимо, все дело в этом…
Маяковский внешне спокойно пережил замалчивание в прессе и этой его нов
ой работы; на премьере, чувствуя на себе скорбный взгляд Лавута, шепнул: «П
аша, вон главная оценка моей работы: в третьем ряду, Ц это дороже всех рец
ензий». Ц «При чем здесь третий ряд и рецензии?» Ц не понял Лавут. В треть
ем ряду, на седьмом месте сидел Пастернак; лицо пепельное от волнения, дли
нные пальцы пианиста сцеплены нерасторжимо, в глазах слезы. «Он похож на
коня», Ц вздохнул Лавут, когда Маяковский объяснил ему, что он имел в вид
у, говоря про «третий ряд».
"Каждый из нас по-своему лошадь, Ц сказал Маяковский. Ц Самые добрые люд
и на земле Ц это лошади. Вообще, дрессированные львы производят жалкое в
печатление, Ц выглядит так, если бы меня приучили заученно кричать: «Да з
дравствует самый великий стилист мировой литературы пролетариата Кудр
ейко!». А лошади, заметьте, достойные соучастники представления, и еще неи
звестно, кто ведет программу Ц человек или конь".

…Последние недели Маяковский слышал поэму «Плохо» в каждой своей клето
чке, она рвала мозг, Ц жарко, так что леденели пальцы, слезились глаза, сжи
малось сердце.
Он слышал в себе строки-удары про то, как на ленинскую идею обмена свободн
ым трудом и мыслью началось наступление тотальной регламентированност
и: "Я" Ц это гимн индивидуализму!". «На смену выскочкам от поэзии катит лави
на ударников слова!». "Правда за «мы»! Несчастные, доверчивые люди! Ведь за
примат средне-общего, против самовыявления личности тайно борется само
е что ни на есть чванливое и царственное "я"! Уничтожить тех, кто живет прав
дой, то есть мыслью, остальных подмять под свою графическую догму, стать з
атем надо всеми, Ц неужели непонятно?!

…Он чувствовал новую поэму каждой клеточкой, но при этом в каждой клеточ
ке его огромного существа жило воспоминание о том разговоре, состоявшем
ся после того, как был закончен «Клоп». Оно, это унизительное воспоминани
е, жило в нем отдельно, затаенно, помимо его воли. «А где положительный гер
ой? Ц пытали его холодноглазые собеседники. Ц У вас нет противопоставл
ения злу добра, Владимир Владимирович. Вас не поймут трудящиеся!» Ц «Ком
едия Ц не универсальный порошок: клеит и Венеру, и ночной горшок». Ц «То
варищ Маяковский, вы не Эзоп, вам не дано прятать свои идеи между строками
буффонадной комедии… А если вы станете относиться свысока к критике кол
лег по цеху, мы вас вычеркнем из литературы: в истории есть примеры, когда
предписывалось забыть более громкие имена, Ц ничего, прекраснейшим обр
азом забывали…»
Маяковский с ужасом вспомнил, как после обсуждения «Бани», когда он отка
зался принять правку, ему сказали: «Что ж, тогда пошлем вашу комедию на рец
ензию». В ярости он не сразу понял, что это такое. Ему сострадающе заметили
: «Не надо гневаться, Владимир Владимирович… Даже в науке это принято Ц к
аждую новую идею следует опробовать на оппонентах». Ц "Вот поэтому мы та
к и отстаем! Боимся поставить на смелую идею, не обкатав ее пре
дварительно на старых китах-авторитетах!" Ц «Обкатать? Это жаргон билья
рдного закутка… Или ипподрома… Замахиваетесь на существующее, товарищ
Маяковский? Зря. Все существующее ныне Ц оправданно, целесообразно и Ц
на века!»
Ц Родной, прилягте, на вас лица нет, Ц сказал Лавут. Ц Прошу вас, не отказ
ывайтесь от бульона… Чтобы читать «Плохо», надо быть сильным…
Ц А я Ц сильный, Ц ответил Маяковский с детской удивившей его самого о
бидой. Ц Человек, который может принимать решения, не очень-то слаб. Ужас
но, когда наступает паралич воли. Вот тогда действительно конец прозябан
ие, жалкость, страх… Слушайте, а за что банда так меня ненавидит, а?
Лавут беззвучно рассмеялся.
Ц И вы берете в расчет их ненависть?! Они Ц пигмеи, Володя! Пройдет время,
и они исчезнут! А вы уже при жизни бронзовый… Они не могут простить вам тог
о, что вас знают и любят, на вас идут, а про них слыхом не слыхали… Моцарт и С
альери, это же вечное… Только моцартов мало, а сальерями пруд пруди… Вы ду
маете, они не подкатываются ко мне: «Займитесь концертами пролетарских п
оэтов»? Ого! Знаете, сколько они сулят процентов со сбора?! В десять раз бол
ьше, чем вы! Я не люблю говорить о любви в глаза, но о деньгах надо говорить т
олько так, поэтому я им ответил: «На ваших поэтов я не загоню и мильонной ч
асти тех, кто рвется на Маяковского! Процент всегда будет в его пользу!» Та
к они пригрозили: «Смотрите, закроем вашу нэповскую лавочку!»
Ц Я позвоню Пастернаку и напишу Ахматовой, чтобы они обсудили с вами их г
астроли по Союзу… Будьте им другом… Они Ц высокие поэты.
Ц Позвольте мне продолжать работу с Маяковским, пока я жив, ладно?
Маяковский смял лицо рукою; остались красные полосы:
Ц Позволю…
Ц Так я подаю бульон, да? Вы себе не представляете, что с вами станет, когда
вы покушаете курочки, Володя! Усталости как не бывало! В глазах блеск! Лег
кая сонливость, переходящая в десятиминутный отдых! И вы снова готовы к б
ою!
Ц Паша, Ц медленно, с трудом рождая слова, сказал Маяковский, Ц ответьт
е мне, отчего самые любимые и любящие так непримиримо неуживчивы и эгоис
тичны в своей любви? Неужели и любовь подобна спорту Ц как и там необходи
ма крутая, полная победа, завершающий гол, верхняя планка?
Лавут вздохнул:
Ц Берегись любящих.
Ты не ощутишь боли, сказал себе Маяковский; мгновение ужаса перед тем, как
палец превозможет сопротивление металла, который разрешит бойку удари
ть в капсюль, чтобы началась реакция плавящего жара и направленной силы,
Ц а потом спокойствие избавления от постоянной тоски. Ты сделал все, что
мог, пусть доделывают те, что идут следом… А Ц смогут? Ну, а ты, спросил он с
ебя, ты сможешь продолжать, если порвешь письмо? Каждый человек должен ис
поведовать правду, ответь же себе!
Когда клопы Ц методично и кроваво Ц доказывают, что твое творчество ме
лко, ненужно и случайно, рифмоплет политики, чуждый заботам простого чел
овека, когда гавани разбиты штормами, каково бороться? Мимикрия не для ме
ня, я не научусь искусству житейского благоразумия, хотя это достаточно
простая задача с одним лишь неизвестным, но это неизвестное Ц совесть…
Если бы я все же сел за «Плохо», я бы написал о тщательно обструганной сове
сти, хотя к такому ужасу очень горько прилагать сладостное слово детства
, Ц в Багдади, у папы, в лесничестве, всегда пахло свежей стружкой, похожей
на волосы Вероники.
Мама гордится тем, какой я сильный, а Лиля и Джо, наоборот, боятся: «Ты слишк
ом добр и открыт для удара»… Нет одной правды. Истина многомерна. Фашизм М
уссолини начался с того, что от любого человека директивно требовали одн
означного ответа на любой вопрос. А разве такое возможно? Это сделка, внут
ренний торг: «Кого ты больше любишь Ц папу или маму?»

…Интересно, кто из рапповских борцов за чистоту идеи нашептывает в Кремл
е про мою «Желтую кофту», страсть к железке, «Пощечину общественному вку
су». «Царь не имеет права подпускать того, на ком есть пятна»… Бедный русс
кий владыка, даже на Солнце есть пятна.
А если уехать в Грузию, подумал он, на какое-то мгновение ощутив себя плов
цом, выбившимся из сил. Ах, любимая моя Сакартвело, нежная страна, гордый н
арод, зачем я так редко приезжал к тебе?!
Он никогда не мог забыть, как Шенгелая, весело рассказывая, как он снимает
свою фильму с головоломными трюками взбросил свое тело гимнаста на пери
ла моста через Куру, выжал стойку и замер, услыхав крик Нато Вачнадзе; она
закричала, будто раненая чайка, только грузинки так плачут по любимому. М
аяковский невольно вспомнил, как он сам сделался пустым и ватно-бестеле
сным, когда тринадцать лет назад нажал на спусковой крючок револьвера, н
о лязгнула осечка…
1 2 3 4 5 6