https://wodolei.ru/catalog/unitazy/cvetnie/zolotye/
И теперь, узнав о приближении Борджа, граждане Фаэнцы объявили, что будут защищать своего законного господина и повелителя.
Но одной преданности недостаточно — нужна еще и сила, а маленькая Фаэнца не располагала необходимыми военными средствами. Тронутый любовью подданных, юноша страстно желал оправдать их доверие — и в то же время боялся навлечь гибель на себя и на тысячи ни в чем не повинных людей. Он еще колебался, когда подоспела неожиданная помощь. Добрые вести пришли с севера.
Дед Асторре, Джованни Бентивольо, властитель Болоньи, уже давно с беспокойством следил за перемещениями ватиканских войск в непосредственной близости от своих границ. Враждебность папы к Болонье не составляла секрета, равно как и то, что ключевые посты в армии Чезаре Борджа занимали смертельные враги Бентивольо — Орсини, Бальони и Мальвецци. Только милость французского короля позволяла городу до сих пор сохранять независимость, но эта гарантия была дорогостоящей и ненадежной. Первостепенное значение для Людовика XII имел союз с папой, а не с Болоньей. Понимая это, Джованни Бентивольо стремился сдержать экспансию до того, как король бросит его на произвол судьбы и ненасытных Борджа. Пограничные крепости представляли собой последний рубеж, и в середине октября из Болоньи в Фаэнцу выехал граф Гуидо Торелла, имевший полномочия предложить Асторре деньги, оружие и солдат для обороны города.
Граф обсудил положение дел с городским советом. Он считал самым разумным отправить мальчика в Венецию, пока враги еще далеко, и после этого заняться военными приготовлениями. Но совет воспротивился, ссылаясь на то, что только присутствие юного государя воодушевляет горожан, а без него никто не захочет сражаться. Скрепя сердце, Торелла согласился с этим доводом.
Скоро слухи о переговорах достигли Рима, вызвав там немедленную реакцию. Папа направил в Болонью грозное послание, в котором запрещал Бентивольо под страхом отлучения от церкви вмешиваться в дела Фаэнцы. Но нужда заставляет обходить любые запреты — и вот полк, предназначенный в помощь Асторре, двинулся на усиление гарнизона крепости Кастель-Болоньезе. А секретный приказ, имевшийся у командира, предписывал ему после краткого отдыха в стенах крепости спешить все к той же Фаэнце. Эта нехитрая уловка избавила Бентивольо от прямой конфронтации с Ватиканом, между тем как Асторре получил тысячу обученных солдат. Теперь обороной города могли заняться военные.
Седьмого ноября начались боевые действия: передовые кавалерийские части Вителлоццо Вителли вынудили к сдаче и заняли несколько небольших крепостей, прикрывавших подступы к владениям Манфреди. А через три дня у ворот Фаэнцы уже трепетали на осеннем ветру знамена Борджа: под командованием самого герцога сюда подошли основные силы армии.
Ультиматум был отвергнут, и Чезаре начал готовиться к осаде. Его лагерь расположился к востоку от города, между реками Ламоне и Марцано. Уже на второй день солдаты принялись освобождать сектор обстрела для артиллерии, методично и безжалостно разрушая все постройки, вырубая сады и оливковые рощи и выгоняя тех немногих жителей, кто еще оставался в домах вне городских стен.
Зрелище этих приготовлений доставляло защитникам мало радости. Не все было ладно и в самом городе: обнаружилась измена. Кто-то заметил во рву арбалетную стрелу с привязанной к ней запиской, которая оказалась адресованной коменданту Кастаньини. Комендант был арестован и брошен в тюрьму. Отныне всей обороной города распоряжался Джанэванджелиста Манфреди, двоюродный брат Асторре.
На третий день заговорили орудия герцога, сосредоточив огонь на одном из старых бастионов. После непрерывной недельной канонады ветхая кладка не выдержала, и башня обрушилась в крепостной ров, засыпав его обломками. Это произошло утром двадцатого ноября. Обозленные осенней непогодой, холодом и дождями, солдаты кинулись на штурм, не дожидаясь приказа.
События того дня сам Чезаре изложил в письме к герцогу Урбинскому. Он сидел за завтраком, когда раздался страшный грохот. Догадавшись в чем дело, Чезаре выскочил из палатки и увидел беспорядочную толпу — здесь были и его солдаты в красно-желтых камзолах, и гасконские стрелки короля Людовика. Все они, не разбирая дороги, бежали к пролому — ведь, по старинному обычаю, первый, кто взберется на стену вражеского города, получает почетную награду. Имелась и еще одна причина для спешки. В случае добровольной сдачи осажденным гарантировалась жизнь и неприкосновенность имущества, а город, взятый штурмом, отдавался на разграбление. Сейчас никто из алчных наемников не думал о смерти от вражеского клинка, боясь только одного — как бы гарнизон Фаэнцы не выкинул белый флаг и не лишил их законной добычи.
Герцог догнал, своих солдат уже во рву. Он-то знал, что стихийный натиск не может увенчаться успехом. Оборону здесь держали не только горожане, неопытные в военном деле, но и многочисленное, хорошо обученное болонское войско Бентивольо. Со стен летели стрелы и камни, лились кипяток и горящая смола. Самовольная атака грозила обернуться нешуточными потерями. Побагровев от ярости, Чезаре метался в гуще толпы, выкрикивая команды и ругаясь, хватая за шиворот самых ретивых вояк и отшвыривая их назад. И столь велика была власть двадцатипятилетнего полководца, что ему удалось подчинить своей воле несколько сот обезумевших людей. Эта вылазка стоила жизни одному из офицеров Чезаре, Онорио Савелли, убитому ядром, выпущенным из осадного орудия — артиллеристы, не зная, что происходит у крепости, продолжали бомбардировку. Да и сам герцог едва не был убит камнем, сброшенным с крепостной стены.
Видимо, сама природа решила прийти на помощь осажденной Фаэнце. Туманы, ветер и дождь сменились снегопадом, который начался двадцать второго ноября и вскоре превратился в настоящую пургу. Эта столь редкая для Италии снежная буря продолжалась сутки. Лагерь занесло сугробами, и солдаты коченели в тонких палатках. Ободренные этим обстоятельством, защитники города совершили внезапную вылазку. В рукопашной схватке обе стороны понесли тяжелые потери. А снег все шел.
Как ни досадно было Чезаре признать свою неудачу, выбора у него не оставалось. В конце концов ои приказал свернуть лагерь и готовиться к переходу на зимние квартиры.
Осада превратилась в блокаду. Герцог разместил войска во всех окрестных деревнях, чтобы воспрепятствовать снабжению города или подходу подкреплений. Командиры частей должны были наблюдать за положением в Фаэнце и непрестанно тревожить гарнизон и жителей, изматывая их в мелких стычках.
Впрочем, боевой дух осажденных нимало не пострадал. Парламентеры, посланные герцогом с повторным предложением сдаться, вернулись назад с ответом: «Весь совет и все граждане Фаэнцы единодушно решили — не щадя жизни, по-прежнему оборонять права и владения Манфреди».
Удостоверившись, что его распоряжения выполнены и город блокирован, Чезаре с полуторастами кавалеристами и тремя тысячами пехотинцев возвратился в Форли. Здесь он снова продемонстрировал обычную для него, но совсем нечастую среди полководцев мудрую предусмотрительность в отношениях с покоренной областью. По указанию герцога хозяева каждого дома, где располагались на постой его солдаты, получали денежную компенсацию за понесенные расходы. Любые недоразумения подлежали разбору в городском совете, а в особо важных случаях — у самого командующего. В войсках было объявлено о смертной казни за мародерство и кражу, а это предостережение подкрепилось наглядным уроком: через неделю после прибытия Валентино в Форли зимний ветер уже раскачивал тела повешенных на оконной решетке герцогского дворца. На груди у каждого из казненных висела доска с надписью, сообщавшей его имя, должность и совершенное преступление.
В конце декабря 1500 года Чезаре Борджа с несколькими сотнями лучших солдат перебрался в столицу Романьи — Чезену. Наместником герцога в Форли стал епископ Трани, а военным комендантом — дон Мигель де Корелла (он же Микелетто, Микеле, как именуют его итальянские хроники). Фанатично преданный своему господину, капитан де Корелла держал солдат в не меньшей строгости, чем сам герцог, и беспокоиться за надежность тыла не приходилось.
Резиденцией Валентино в Чезене стал пустовавший до тех пор дворец Новелла-Малатеста, спешно отремонтированный и украшенный в соответствии с взыскательным вкусом нового жильца. Рождественский бал, устроенный там герцогом для всех дворян и почетных граждан города, вполне оправдывал утвердившуюся за Чезаре славу безрассудного расточителя. Роскошью и изобилием его пиры всегда являли собой резкий контраст со скромными трапезами старшего Борджа (как мы уже говорили, Александр VI смолоду отличался умеренностью в пище и предпочитал самые простые блюда). Приглашение на ужин к святейшему отцу считалось в Риме куда менее завидным, чем такое же приглашение к герцогу Валентино.
В течение зимы не произошло каких-либо заметных перемен в положении Фаэнцы. Правда, был случай, когда небольшой отряд сумел под покровом ночи спуститься в крепостной ров. Забросив на стену веревочные лестницы, солдаты полезли наверх, надеясь без шума перебить стражу и открыть ворота. Но их уже ждали. Внезапно в ров полетели горящие факелы и с ближних башен грянули смертоносные орудийные залпы.
Подхватив раненых, папские гвардейцы бросились прочь, а те, что успели пробраться в город, были схвачены и казнены.
Между тем праздники в Чезене следовали один за другим. Казалось, что герцог совсем забыл о войне, попусту растрачивая время и деньги в кутежах со своими соратниками. Эти молодые аристократы не пропускали ни одного карнавала в округе, о чем с явным неодобрением упоминает составитель «Diario Cesenate» note 23. Безымянный летописец находил особенно предосудительным участие его светлости в сельских празднествах, проходивших в окрестных деревнях с Рождества до Крещения. Более того, переодетый герцог не только ел и пил вместе с простолюдинами, но и не отказывался выступить в состязаниях силачей и борцов. Вероятно, это были великолепные зрелища, и легко представить досаду какого-нибудь деревенского геркулеса, повергнутого наземь холеным городским красавцем, белоручкой с золотисто-каштановыми кудрями. Но эти руки, не знавшие иных инструментов, кроме гусиного пера, меча и копья, без видимого напряжения разгибали железную подкову.
Тем временем папа прилагал все усилия, чтобы застраховать Чезаре от возможных неудач в летней кампании. Святой отец считал, что осада Фаэнцы провалилась вовсе не из-за плохой погоды — он возлагал вину на дерзкого ослушника Джованни Бентивольо, чьи солдаты позволили малолетнему Манфреди сохранить власть и отстоять город. Свое мнение римский папа красноречиво и обстоятельно изложил в письме королю Людовику, покровительство которого до сих пор обеспечивало независимость Болоньи.
Конечно, Бентивольо скоро узнал об этих жалобах и понял, какие опасности ожидают его. Или папа отлучит его от церкви — тогда он, Джованни Бентивольо, может быть изгнан собственными подданными, или французский король откажется от союза с Болоньей — в этом случае последует вторжение войск Борджа. Страх перед потерей трона оказался сильнее родственных чувств, и Бентивольо отозвал войска из Фаэнцы.
Впрочем, это не принесло ему покоя. Хитрый Александр продолжал свои сетования, живописуя христианнейшему королю происки болонцев и весь вред, причиненный ими планам апостолического престола. В конце концов Людовик посоветовал несчастному Бентивольо не раздражать святого отца и смягчить его гнев какой-нибудь дополнительной уступкой. В действительности же Александр, развивая всю эту интригу, от души веселился.
Чезаре был прекрасно осведомлен о происходящем. В начале февраля, перенеся свою штаб-квартиру в Имолу, он отправил к Бентивольо посла с требованием сдать крепость Кастель-Болоньезе. Пойти на такое унижение болонский правитель не хотел и не мог. Кастель-Болоньезе, главный стратегический центр его владений, располагалась на пересечении важнейших дорог и прикрывала подступы к самой Болонье. Поэтому Бентивольо предложил компромисс, горячо надеясь, что Валентино не решится начать новую войну, оставив у себя в тылу непокоренную Фаэнцу. Никак не затрагивая вопрос о крепости и не отвечая ни да ни нет, он выразил готовность снабдить потрепанную боями и непогодой армию герцога всеми необходимыми припасами и снаряжением.
Это был верный ход. Чезаре удовлетворился предложенным выкупом, а папа сменил гнев на милость и даже поблагодарил Бентивольо за щедрую помощь своему возлюбленному сыну.
Когда герцог находился в Имоле, Италию облетел слух о некой мелодраматической истории, связанной с его именем. Речь шла о похищении одной знатной дамы, Доротеи Караччоло. Она гостила у герцогини Урбинской, а затем поехала домой, в Венецию. Какие именно приключения пережила в пути прекрасная Доротея, доподлинно неизвестно, но в Венецию пришла тревожная весть — будто испанцы из армии Валентино остановили ее карету, перебили слуг и увезли красавицу в неизвестном направлении. Передавали, что это беззаконное дело осуществилось по приказу герцога.
«Донесения» Капелло уже получили в Венеции достаточную известность, и никакое новое обвинение в адрес Чезаре не казалось после них невероятным. Муж Доротеи, Джанбаттиста Караччо, кинулся в сенат Республики, требуя восстановить справедливость и покарать наглого похитителя. Вся история выглядела настолько дерзкой, что сенат направил в Имолу специального посла, мессера Маненти. К нему присоединились французский представитель де Тран (он решил завернуть в Имолу проездом из Венеции в Рим) и капитан Ив д'Аллегр.
Начало переговоров не предвещало ничего хорошего. Убежденный в виновности Чезаре, Маненти в самой резкой форме потребовал немедленного освобождения пленницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Но одной преданности недостаточно — нужна еще и сила, а маленькая Фаэнца не располагала необходимыми военными средствами. Тронутый любовью подданных, юноша страстно желал оправдать их доверие — и в то же время боялся навлечь гибель на себя и на тысячи ни в чем не повинных людей. Он еще колебался, когда подоспела неожиданная помощь. Добрые вести пришли с севера.
Дед Асторре, Джованни Бентивольо, властитель Болоньи, уже давно с беспокойством следил за перемещениями ватиканских войск в непосредственной близости от своих границ. Враждебность папы к Болонье не составляла секрета, равно как и то, что ключевые посты в армии Чезаре Борджа занимали смертельные враги Бентивольо — Орсини, Бальони и Мальвецци. Только милость французского короля позволяла городу до сих пор сохранять независимость, но эта гарантия была дорогостоящей и ненадежной. Первостепенное значение для Людовика XII имел союз с папой, а не с Болоньей. Понимая это, Джованни Бентивольо стремился сдержать экспансию до того, как король бросит его на произвол судьбы и ненасытных Борджа. Пограничные крепости представляли собой последний рубеж, и в середине октября из Болоньи в Фаэнцу выехал граф Гуидо Торелла, имевший полномочия предложить Асторре деньги, оружие и солдат для обороны города.
Граф обсудил положение дел с городским советом. Он считал самым разумным отправить мальчика в Венецию, пока враги еще далеко, и после этого заняться военными приготовлениями. Но совет воспротивился, ссылаясь на то, что только присутствие юного государя воодушевляет горожан, а без него никто не захочет сражаться. Скрепя сердце, Торелла согласился с этим доводом.
Скоро слухи о переговорах достигли Рима, вызвав там немедленную реакцию. Папа направил в Болонью грозное послание, в котором запрещал Бентивольо под страхом отлучения от церкви вмешиваться в дела Фаэнцы. Но нужда заставляет обходить любые запреты — и вот полк, предназначенный в помощь Асторре, двинулся на усиление гарнизона крепости Кастель-Болоньезе. А секретный приказ, имевшийся у командира, предписывал ему после краткого отдыха в стенах крепости спешить все к той же Фаэнце. Эта нехитрая уловка избавила Бентивольо от прямой конфронтации с Ватиканом, между тем как Асторре получил тысячу обученных солдат. Теперь обороной города могли заняться военные.
Седьмого ноября начались боевые действия: передовые кавалерийские части Вителлоццо Вителли вынудили к сдаче и заняли несколько небольших крепостей, прикрывавших подступы к владениям Манфреди. А через три дня у ворот Фаэнцы уже трепетали на осеннем ветру знамена Борджа: под командованием самого герцога сюда подошли основные силы армии.
Ультиматум был отвергнут, и Чезаре начал готовиться к осаде. Его лагерь расположился к востоку от города, между реками Ламоне и Марцано. Уже на второй день солдаты принялись освобождать сектор обстрела для артиллерии, методично и безжалостно разрушая все постройки, вырубая сады и оливковые рощи и выгоняя тех немногих жителей, кто еще оставался в домах вне городских стен.
Зрелище этих приготовлений доставляло защитникам мало радости. Не все было ладно и в самом городе: обнаружилась измена. Кто-то заметил во рву арбалетную стрелу с привязанной к ней запиской, которая оказалась адресованной коменданту Кастаньини. Комендант был арестован и брошен в тюрьму. Отныне всей обороной города распоряжался Джанэванджелиста Манфреди, двоюродный брат Асторре.
На третий день заговорили орудия герцога, сосредоточив огонь на одном из старых бастионов. После непрерывной недельной канонады ветхая кладка не выдержала, и башня обрушилась в крепостной ров, засыпав его обломками. Это произошло утром двадцатого ноября. Обозленные осенней непогодой, холодом и дождями, солдаты кинулись на штурм, не дожидаясь приказа.
События того дня сам Чезаре изложил в письме к герцогу Урбинскому. Он сидел за завтраком, когда раздался страшный грохот. Догадавшись в чем дело, Чезаре выскочил из палатки и увидел беспорядочную толпу — здесь были и его солдаты в красно-желтых камзолах, и гасконские стрелки короля Людовика. Все они, не разбирая дороги, бежали к пролому — ведь, по старинному обычаю, первый, кто взберется на стену вражеского города, получает почетную награду. Имелась и еще одна причина для спешки. В случае добровольной сдачи осажденным гарантировалась жизнь и неприкосновенность имущества, а город, взятый штурмом, отдавался на разграбление. Сейчас никто из алчных наемников не думал о смерти от вражеского клинка, боясь только одного — как бы гарнизон Фаэнцы не выкинул белый флаг и не лишил их законной добычи.
Герцог догнал, своих солдат уже во рву. Он-то знал, что стихийный натиск не может увенчаться успехом. Оборону здесь держали не только горожане, неопытные в военном деле, но и многочисленное, хорошо обученное болонское войско Бентивольо. Со стен летели стрелы и камни, лились кипяток и горящая смола. Самовольная атака грозила обернуться нешуточными потерями. Побагровев от ярости, Чезаре метался в гуще толпы, выкрикивая команды и ругаясь, хватая за шиворот самых ретивых вояк и отшвыривая их назад. И столь велика была власть двадцатипятилетнего полководца, что ему удалось подчинить своей воле несколько сот обезумевших людей. Эта вылазка стоила жизни одному из офицеров Чезаре, Онорио Савелли, убитому ядром, выпущенным из осадного орудия — артиллеристы, не зная, что происходит у крепости, продолжали бомбардировку. Да и сам герцог едва не был убит камнем, сброшенным с крепостной стены.
Видимо, сама природа решила прийти на помощь осажденной Фаэнце. Туманы, ветер и дождь сменились снегопадом, который начался двадцать второго ноября и вскоре превратился в настоящую пургу. Эта столь редкая для Италии снежная буря продолжалась сутки. Лагерь занесло сугробами, и солдаты коченели в тонких палатках. Ободренные этим обстоятельством, защитники города совершили внезапную вылазку. В рукопашной схватке обе стороны понесли тяжелые потери. А снег все шел.
Как ни досадно было Чезаре признать свою неудачу, выбора у него не оставалось. В конце концов ои приказал свернуть лагерь и готовиться к переходу на зимние квартиры.
Осада превратилась в блокаду. Герцог разместил войска во всех окрестных деревнях, чтобы воспрепятствовать снабжению города или подходу подкреплений. Командиры частей должны были наблюдать за положением в Фаэнце и непрестанно тревожить гарнизон и жителей, изматывая их в мелких стычках.
Впрочем, боевой дух осажденных нимало не пострадал. Парламентеры, посланные герцогом с повторным предложением сдаться, вернулись назад с ответом: «Весь совет и все граждане Фаэнцы единодушно решили — не щадя жизни, по-прежнему оборонять права и владения Манфреди».
Удостоверившись, что его распоряжения выполнены и город блокирован, Чезаре с полуторастами кавалеристами и тремя тысячами пехотинцев возвратился в Форли. Здесь он снова продемонстрировал обычную для него, но совсем нечастую среди полководцев мудрую предусмотрительность в отношениях с покоренной областью. По указанию герцога хозяева каждого дома, где располагались на постой его солдаты, получали денежную компенсацию за понесенные расходы. Любые недоразумения подлежали разбору в городском совете, а в особо важных случаях — у самого командующего. В войсках было объявлено о смертной казни за мародерство и кражу, а это предостережение подкрепилось наглядным уроком: через неделю после прибытия Валентино в Форли зимний ветер уже раскачивал тела повешенных на оконной решетке герцогского дворца. На груди у каждого из казненных висела доска с надписью, сообщавшей его имя, должность и совершенное преступление.
В конце декабря 1500 года Чезаре Борджа с несколькими сотнями лучших солдат перебрался в столицу Романьи — Чезену. Наместником герцога в Форли стал епископ Трани, а военным комендантом — дон Мигель де Корелла (он же Микелетто, Микеле, как именуют его итальянские хроники). Фанатично преданный своему господину, капитан де Корелла держал солдат в не меньшей строгости, чем сам герцог, и беспокоиться за надежность тыла не приходилось.
Резиденцией Валентино в Чезене стал пустовавший до тех пор дворец Новелла-Малатеста, спешно отремонтированный и украшенный в соответствии с взыскательным вкусом нового жильца. Рождественский бал, устроенный там герцогом для всех дворян и почетных граждан города, вполне оправдывал утвердившуюся за Чезаре славу безрассудного расточителя. Роскошью и изобилием его пиры всегда являли собой резкий контраст со скромными трапезами старшего Борджа (как мы уже говорили, Александр VI смолоду отличался умеренностью в пище и предпочитал самые простые блюда). Приглашение на ужин к святейшему отцу считалось в Риме куда менее завидным, чем такое же приглашение к герцогу Валентино.
В течение зимы не произошло каких-либо заметных перемен в положении Фаэнцы. Правда, был случай, когда небольшой отряд сумел под покровом ночи спуститься в крепостной ров. Забросив на стену веревочные лестницы, солдаты полезли наверх, надеясь без шума перебить стражу и открыть ворота. Но их уже ждали. Внезапно в ров полетели горящие факелы и с ближних башен грянули смертоносные орудийные залпы.
Подхватив раненых, папские гвардейцы бросились прочь, а те, что успели пробраться в город, были схвачены и казнены.
Между тем праздники в Чезене следовали один за другим. Казалось, что герцог совсем забыл о войне, попусту растрачивая время и деньги в кутежах со своими соратниками. Эти молодые аристократы не пропускали ни одного карнавала в округе, о чем с явным неодобрением упоминает составитель «Diario Cesenate» note 23. Безымянный летописец находил особенно предосудительным участие его светлости в сельских празднествах, проходивших в окрестных деревнях с Рождества до Крещения. Более того, переодетый герцог не только ел и пил вместе с простолюдинами, но и не отказывался выступить в состязаниях силачей и борцов. Вероятно, это были великолепные зрелища, и легко представить досаду какого-нибудь деревенского геркулеса, повергнутого наземь холеным городским красавцем, белоручкой с золотисто-каштановыми кудрями. Но эти руки, не знавшие иных инструментов, кроме гусиного пера, меча и копья, без видимого напряжения разгибали железную подкову.
Тем временем папа прилагал все усилия, чтобы застраховать Чезаре от возможных неудач в летней кампании. Святой отец считал, что осада Фаэнцы провалилась вовсе не из-за плохой погоды — он возлагал вину на дерзкого ослушника Джованни Бентивольо, чьи солдаты позволили малолетнему Манфреди сохранить власть и отстоять город. Свое мнение римский папа красноречиво и обстоятельно изложил в письме королю Людовику, покровительство которого до сих пор обеспечивало независимость Болоньи.
Конечно, Бентивольо скоро узнал об этих жалобах и понял, какие опасности ожидают его. Или папа отлучит его от церкви — тогда он, Джованни Бентивольо, может быть изгнан собственными подданными, или французский король откажется от союза с Болоньей — в этом случае последует вторжение войск Борджа. Страх перед потерей трона оказался сильнее родственных чувств, и Бентивольо отозвал войска из Фаэнцы.
Впрочем, это не принесло ему покоя. Хитрый Александр продолжал свои сетования, живописуя христианнейшему королю происки болонцев и весь вред, причиненный ими планам апостолического престола. В конце концов Людовик посоветовал несчастному Бентивольо не раздражать святого отца и смягчить его гнев какой-нибудь дополнительной уступкой. В действительности же Александр, развивая всю эту интригу, от души веселился.
Чезаре был прекрасно осведомлен о происходящем. В начале февраля, перенеся свою штаб-квартиру в Имолу, он отправил к Бентивольо посла с требованием сдать крепость Кастель-Болоньезе. Пойти на такое унижение болонский правитель не хотел и не мог. Кастель-Болоньезе, главный стратегический центр его владений, располагалась на пересечении важнейших дорог и прикрывала подступы к самой Болонье. Поэтому Бентивольо предложил компромисс, горячо надеясь, что Валентино не решится начать новую войну, оставив у себя в тылу непокоренную Фаэнцу. Никак не затрагивая вопрос о крепости и не отвечая ни да ни нет, он выразил готовность снабдить потрепанную боями и непогодой армию герцога всеми необходимыми припасами и снаряжением.
Это был верный ход. Чезаре удовлетворился предложенным выкупом, а папа сменил гнев на милость и даже поблагодарил Бентивольо за щедрую помощь своему возлюбленному сыну.
Когда герцог находился в Имоле, Италию облетел слух о некой мелодраматической истории, связанной с его именем. Речь шла о похищении одной знатной дамы, Доротеи Караччоло. Она гостила у герцогини Урбинской, а затем поехала домой, в Венецию. Какие именно приключения пережила в пути прекрасная Доротея, доподлинно неизвестно, но в Венецию пришла тревожная весть — будто испанцы из армии Валентино остановили ее карету, перебили слуг и увезли красавицу в неизвестном направлении. Передавали, что это беззаконное дело осуществилось по приказу герцога.
«Донесения» Капелло уже получили в Венеции достаточную известность, и никакое новое обвинение в адрес Чезаре не казалось после них невероятным. Муж Доротеи, Джанбаттиста Караччо, кинулся в сенат Республики, требуя восстановить справедливость и покарать наглого похитителя. Вся история выглядела настолько дерзкой, что сенат направил в Имолу специального посла, мессера Маненти. К нему присоединились французский представитель де Тран (он решил завернуть в Имолу проездом из Венеции в Рим) и капитан Ив д'Аллегр.
Начало переговоров не предвещало ничего хорошего. Убежденный в виновности Чезаре, Маненти в самой резкой форме потребовал немедленного освобождения пленницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41