- Хорошо бы оно еще высохнуть успело, - вместо благодарности я начал
критиковать. - Ладно, обойдемся тем, что есть. Попробуем, во всяком
случае.
Мне следовало проститься с Ахатани, как положено. И сказать
что-нибудь подобающее Тенаху. Но у меня ничего не получалось. Все эти дни
я мог ждать боя, ужасной гибели и вообще самого гнусного. Занятие,
конечно, не из приятных. Но теперь я не мог даже ждать. Неотвратимое
надвинулось.
- Тебе страшно? - спросил проницательный Тенах.
- Страшно, - ответил я. - Наверное. Я даже не знаю.
- Тебя проводить? - спросила Ахатани.
- Ни в коем случае. Даже и близко не подходите. И если я не вернусь,
тоже. Тем более не подходите.
Вот и все прощание. Я ушел в дом и сидел там до вечера. Тенах и
Ахатани меня не тревожили. Я съел яичницу и два яблока. Хватит с меня.
Иначе я просто не доеду до сухого русла.
Сумерки я встретил уже в седле. Темнота сгустилась быстро. Я трижды
произнес полузабытые слова заклятия. Кусты больше не загораживали мне
путь. Они исчезли. Вместо них меж деревьев вырастала из земли и ветвилась
ночь. Я пустил коня в галоп. Мне нужно добраться до места раньше, чем
исчезнут и деревья, иначе я заблужусь среди лунных стволов.
Пока все шло хорошо. Мой вороной уверенно рассекал грудью ночь, как
волну, и мрак вновь смыкался за моей спиной. Лунный свет, еще невидимый,
прятался в земле, и напитавшись им, деревья становились все легче, их
кроны все прозрачней и призрачней. В их мерцании я увидел опустевшее
русло. Влага еще не ушла из него, но прибрежный песок был сухим. Деревья
трепетали, растворяясь в небе, и когда я достиг русла, последнее дерево
исчезло. Их больше не было. Только сплошной лунный свет в месте, где нет
дорог.
Я спрыгнул с коня. Мне уже не было страшно. У меня не дрожали руки.
Мне не было даже безразлично. Моя душа и тело не знали, как им ответить на
то, что окружало меня - и не отвечали.
Я мучительно припоминал, что должен делать дальше. Никакого
результата. Я стиснул зубы, закрыл глаза и попытался представить себе
страницы книги, от которой Наставник оторвал меня столько лет назад. Потом
открыл глаза. На сей раз память не подвела.
Я вынул из ножен свой первый в жизни клинок - тонкий, узкий, легкий.
Такой легкий, что я чуть от усердия не поранился, выхватив его привычным
для тяжелого меча усилия. Этот же показался почти невесомым. Я поднял его
над головой. Лунный свет заструился по клинку, омывая его, и клинок
заструился навстречу мне. В моих руках была рукоять и только, и нежное
течение стали влилось в лунный свет, и лунный свет слился с ним. А потом
лунные лучи вонзились в сухой песок, и стальной луч вернулся на свою
рукоять.
Я медлил, словно мог что-то изменить, словно кто-то мог прийти мне на
помощь. Потом опустил клинок. Потом произнес слова Зова.
Ветра не было, но лунный свет взвихрил песок и бросил его на лезвие.
И с восторгом ужаса услышал я стальной лунный звон, тихий, но отчетливый.
Мой клинок смеялся.
Я перевел дыхание. Конечно, этот смех не обязательно предвещает
победу, но плачь точно возвестил бы мне мою смерть.
Я повторил слова призыва. На сей раз даже песок не шелохнулся. Ничто
не дрогнуло вокруг меня. Но я чувствовал, что мой зов достиг цели. То,
чего нет пришло.
Теперь стоило торопиться. Невоплощенное, оно опасно для меня. Нельзя
убить то, чего нет. Мне предстояло воплотить его. Конечно, я мог бы взять
для этой цели жертву, как советовал Тенах, но сама мысль отдать чью-то
плоть тому, чего нет, претила мне. У меня была только одна плоть. Моя
собственная.
Быстро, пока то, чего нет, не ушло или не набросилось, пока я сам не
успел осознать весь ужас того, что я делаю, я приступил к Разделению
Плоти.
Я произнес связывающее заклинание, и хотя по-прежнему ничего не
видел, но почувствовал: оно подействовало.
- Создайся плотью от плоти моей, - я говорил очень быстро, чтоб боль
не помешала мне, - возьми дыханье от дыханья моего, наполни свои жилы
кровью от крови моей, встань передо мною клинок к клинку моему.
И тут грянула боль. Во мне разрывалась гроза, и мои жилы вспыхнули
синими молниями. На человеческом языке просто нет слов для такой боли. Еще
мгновение - и боль вышла за пределы сознания, еще миг - и она стала
слишком огромной, чтоб я мог ее воспринять.
Я упал на колени и вновь поднялся. Кровавая чернота, сдавившая мои
глаза, медленно отступала. То, чего нет, стояло передо мной в
позаимствованной у меня плоти.
Отчаянье едва не охватило меня, когда я невольно опустил глаза и
увидел собственные руки.
Кости тому, чего нет, не отдают, и они остались при мне. Но мне
решительно не хватало мускулов для такого костяка. Он выпирал из-под кожи,
он был тяжел для меня. Хорошо еще, что я пришил штаны к рубахе, не то
сражаться бы мне с голым задом. Но одежда все равно была мне слишком
просторна, я в ней путался, она сковывала и без того неловкие движения. И
моя лунная сталь, мой невесомо легкий клинок словно налился свинцовой
тяжестью. В голове у меня звенело, словно от потери крови. Хотя почему
"словно"?
А то, чего нет, воплотилось. Он стоял передо мной и смеялся. Он не
нуждался в костях - отданная ему плоть и без них не падала, он сам был ее
опорой. Его бескостные руки... меня озноб пробирал от их вида. У него,
похоже, зачесалось правое ухо, и он почесал его левой рукой, ибо в правой
был меч. Почесал, заведя ее назад. Омерзительное зрелище.
Но самое страшное то, что я не успел сказать заключительные слова:
"Дай мне себя убить". А теперь уже поздно. Он сделал выпад, и я едва
уклонился. Если его клинок напьется моей крови раньше, чем мой - его, я
обречен. Я должен успеть первым.
Превозмогая жуткую слабость, я пытался достать его, а он уходил от
удара, парировал, завязывался в узлы, расплетался, омерзительно изгибался.
Он откровенно издевался надо мной. Поздно. Слишком поздно Тенах призвал
меня. Слишком много сил успело набрать то, чего нет.
Он убьет меня.
Сам не знаю, как это я сделал такой неуклюжий выпад. Моя бывшая плоть
загоготала и нанесла ответный удар. Вместо того, чтоб уйти от него или
нормально отпарировать, я сделал что-то странное. Не помню своего
движения. Никогда не вспомню. Своим клинком я неловко ударил по его мечу,
а сам, споткнувшись, ухватился за его мерзкое, извивающееся тело и
толкнул. И лезвие его меча рассекло его ногу.
Кровь хлестанула из раны с невероятной силой. Я остолбенел. Рана
совсем неглубокая. Этого не может быть!
Но кровь щедро лилась в песок, и моя бывшая плоть вопила и
извивалась, то и дело напарываясь на свое собственное оружие, не в силах
уйти от него.
Единожды напившись крови, его меч не мог остановиться. Его уже
невозможно было повернуть против меня. То, чего нет, придушенно выло, и я
содрогнулся, зная, что если бы я поранился своим клинком, со мной
произошло бы тоже самое.
Почти бесформенное извивающееся тело надвинулось на меня, обдавая
меня быстро чернеющей кровью. Может, оно надеялось обмануть свой меч?
Израненное, изорванное в клочья, оно не умирало. Страшные раны оказались
для него мучительны, но не гибельны. Все верно: его призрачный меч мог
нести смерть мне, но не ему. Разъяренное болью, оскальзываясь на крови,
оно еще пыталось добраться до меня. Я едва увернулся, когда извивающаяся
нога поставила мне подножку. И тогда я поднял свой слишком тяжелый для
меня лунный клинок и вонзил в него.
Я рубил и колол, еще и еще. Только холодное железо, выкованное
человеческими руками, может принести смерть таким, как он. Я должен был
убить его наверняка.
Это было отвратительно.
А потом он умер.
И тут я понял, что силы мои на исходе. И если я сейчас не пущу их в
ход, то я не смогу сделать этого никогда, и умру здесь, в измененном мире,
в пространстве моих заклинаний, среди лунного света, рядом с грудой
кровавого мяса.
И последним усилием воли, последним усилием сознания я вытолкнул себя
в реальный мир.

Я лежал на песке. Солнце поднялось высоко и било в глаза, но у меня
не хватало сил их закрыть. Это там, в лунном мире я еще мог стоять и
ходить и даже драться. Здесь, обескровленный, я умирал. Что ж, дело
сделано, можно и умереть. Только одно беспокоило меня: я не слышал шума
воды. Вроде я сказал Тенаху, что дамбу надо потом разрушить... или нет?
Я слышал голоса. Может, это возвращается в русло вода? Или я брежу?
Голоса звучали неразборчиво, гулко и глухо одновременно.
Потом рядом со мной возникли ноги. Я не мог перевести взгляд, чтобы
обозреть остальное, но ноги я видел отчетливо. Плетеные сандалии,
завязанные "узлом счастья". Это, несомненно, Тенах. Что он тут делает?! Я
же сказал, чтобы меня не искали.
- Бродяга, - с досадой произнес Тенах и побрел дальше.
Из острого солнечного блеска вынырнуло лицо Ахатани. Она склонилась
ко мне.
- Ты можешь подняться, милый? - спросила она.
Тенах снова подошел ко мне. Он долго всматривался. Наконец лицо его
исказил ужас узнавания.
- Вода... - прошептал я.
- Пить, милый? - и Ахатани приложила к моим губам флягу. Я с усилием
сделал два глотка.
- Нет... дамба... раз... рушить...
- Сделаем, - успокоил меня Тенах.
- Сей... час... - настаивал я.
- Сейчас нам надо забрать тебя домой. Где твой конь?
Боже, ведь я забыл его там, в лунном мире.
- Пасется за кустами, - ответила Ахатани. - Я его там видела.
Значит, не забыл. Вытащил его за собой. Ничегошеньки не помню.
- Приведи его сюда, попробуем усадить его в седло.
Тенах покачал головой.
- Не доедет, - он старательно избегал меня взглядом. - Лучше сделаем
какую-нибудь волокушу.
- Долго, - возразила Ахатани.
Я попытался привстать и потерял сознание. Не знаю сделали ли они
волокушу, навьючили на коня или просто несли меня. Дорога домой исчезла из
моей памяти.
В чувство меня привел адский холод. Меня раздевали. Я хотел сказать,
что мне холодно, что я не хочу, но тут Тенах взял меня на руки и отнес в
баню. Тепло обняло меня, как солнечный свет обнимает туман. И я был
туманом. Я исчезал, испарялся. Чьи-то пальцы углублялись в туман, пытались
удержать его.
Потом смутно помню прикосновение простыней к своей коже. И дальше
снова ничего.
Понятия не имею, как мне все-таки удалось выжить. Здоровый очень
наверное. Был. Когда я пришел в себя окончательно, то обнаружил, что
перина почти не прогибается подо мной. Мои руки - руки обтянутого кожей
скелета - лежали поверх одеяла. Рядом со мной сидел Тенах с прежней
гримасой ужаса на усталом лице и поил меня с ложечки какой-то целебной
пакостью.
- Улыбнись, Тенах, - прошептал я. - Иначе сквознячком тебя протянет,
и останешься с такой рожей на всю жизнь. Вся паства разбежится.
Тенах от неожиданности вздрогнул, лекарство пролилось на одеяло,
расплываясь темным пятном.
Вошла Ахатани, такая же бледная и усталая, как и Тенах, с темными
кругами под глазами. В руках она несла закрытый крышкой кувшин.
- Как он? - без всякой надежды в голосе спросила она.
Тенах возмущенно пожал плечами.
- Ругается, - сообщил он.
- Значит, живой, - заключил я.
Надо отдать Ахатани должное: сначала она поставила кувшин на стол, и
лишь затем пошатнулась от нежданной радости. У меня замечательная жена.
Она хотела что-то сказать. Улыбнулась. Заплакала. Дрожащими руками
сняла крышку с кувшина. По комнате разнесся пар, а с ним упоительный
аромат бульона. От этого запаха мой желудок замяукал и завыл. В глазах
потемнело. Я едва не выпрыгнул из кровати, пока Ахатани наливала бульон в
чашку. Я выхлебал ее, обжигаясь, в четыре исполинских глотка и попросил
еще. Вторую чашку я пил уже спокойней. Ахатани сидела рядом и гладила мои
плечи.
- А нельзя ничего отдельно посущественней? - робко спросил я, опуская
чашку.
- А ты сможешь жевать? - неуверенно поинтересовалась Ахатани.
- И еще как! - заверил я ее.
Принести чего-нибудь посущественней вызвался Тенах, ибо я как взял
Ахатани за руку, так и не мог ее отпустить. Едва Тенах скрылся за дверью,
мы молча обнялись. Ахатани не целовала меня, не пыталась ласкать. Она
просто уткнулась носом в мою шею и вдыхала запах моего тела.
- Устала? - спросил я. Она кивнула.
- Сейчас я поем, и мы поспим. Рядом. Хорошо?
Она снова кивнула.
Открылась дверь. Судя по всему, Тенах открыл ее задницей: руки его
были заняты подносом со всякой снедью.
- Забирайся сюда, - я чуть подвинулся, Ахатани легла рядом и
мгновенно уснула. Я принял из рук Тенаха поднос и ел, ел, ел, пока у меня
двигались челюсти. Потом они перестали двигаться, потому что я заснул. По
словам Тенаха, с куском мяса в зубах.

Назавтра я лежал на солнышке в саду. Ахатани на радости приготовила
много вкусного и потчевала нас с Тенахом. Трапеза проходила весело, ели мы
с нескрываемым удовольствием, особенно я.
- Что ты, - улыбнулся я. - Скорее уж я боюсь не превратиться снова в
человека. Ведь если меня кто сейчас встретит в темном переулке, окочурится
от страха, бедняга.
- Неправда, ты красивый, - запротестовала Ахатани.
Я засмеялся.
- Может, ты хоть расскажешь, как все было? - не выдержал Тенах.
- Почему бы и нет? Налейте мне вина, и я вам такое расскажу...
Мне налили, и я рассказал.
- Значит ты его убил? - подытожил Тенах.
- Разумеется, не он меня. А что, не похоже?
- Не очень, - грустно признал Тенах. - Нет, конечно, стало гораздо
лучше. И свои-чужие мысли исчезли. Но я думал...
- Ты думал, что все сразу станут хорошими до невозможности?
- Вроде того, - кивнул Тенах.
- Если бы, - хмыкнул я. - Есть двери, которые легче открыть, чем
закрыть.
1 2 3 4 5 6