Он проверял свои руки-протезы, подкручивал какие-то винты. Ивана он не видел.
Где-то высоко-высоко над головой была каторга. Оттуда был выход.
«Ты проведешь здесь всего семь суток. Семь земных суток.» – прошипело в мозгу напоследок.
И тут же продолжилось, но уже извне, без шипа, чистым высоким, но каким-то искусственным голосом:
– За это время ты узнаешь все. Для тебя не останется тайн. А потом ты войдешь в нас.
– Как это? – спросил Иван. Он не собирался больше ни в кого входить.
– Ты станешь крохотной частичкой огромного организма нашей цивилизации. Ты будешь всегда в ней. Ты будешь всегда для нее.
– Вообще-то у меня были другие планы, – тихо заметил Иван.
– Скоро ты поймешь, сколь ничтожны все ваши планы и замыслы.
Надо было заходить с другой стороны. Но Иван спросил в лоб:
– Но почему именно мы оказались избранниками? Разве мало других людей и нелюдей, как кое-кто недавно выразился?
– Во-первых, мы забираем лишь тех, кто обречен на неминуемую смерть: попавших в страшные катастрофы, умирающих от старости или неизлечимых болезней, мы можем вытащить смертника из-под пули, летящей в его грудь, вырвать из-под обрушивающегося на его шею топора… мы берем только абсолютно обреченных.
– Значит, если бы вас не оказалось в пещере, нам с Кешей пришел бы конец?!
– Да.
– А почему я вам должен верить?
– Можно и не верить.
Иван промолчал. Он смотрел перед собой, в хрустальную толщу.
– Во-вторых, мы берем только прошедших двенадцать барьеров смерти. Ты их прошел. Ты много раз был на самой грани. Обычно мало кому удается преодолеть два или три барьера.
– А Кеша?
– Он прошел семнадцать барьеров по нарастающей. Это почти идеальный маттериал для цивилизации.
Ивана перекорежило. Опять речь шла о материале, человеческом материале. Где-то он уже слышал об этом, причем не единожды.
– Вы – это черные гиргейские рыбины? – снова спросил он без намека на такт.
– Представь себе океан, по которому плывет утлая лодочка с умирающим от жажды и палящего солнца несчастным рыбаком. Ему грезятся тысячи невероятных вещей, над ним распускаются ослепительными веерами миражи, сказочные миражи, его окружают сонмы призраков. Он живет в этом нереальном, несуществующем мире, он верит в него, он ощущает всю его полноту, этот мир осязаем для него и зрим. И тут из свинцовой непомерной толщи вод высовывается крохотная змеиная голова на тончайшей шее. Она реальна, ничего реальнее ее нет, нигде во Вселенной. Он видит эту змейку, бледную и жалкую, в ярчайшем созвездии фантомов, и он почти не верит в нее, ее нет, это тень водоросли, прилипшей к мачте, это ресница в воспаленном глазе, он отмахивается не от призраков, а от нее, он не хочет видеть ее, он отвык от реальности, он весь в мире безумия. А реальность такова – тончайшая шейка, скрываясь в толщах вод, переходит в гибкую, длинную, могучую и бесконечную шею исполинского дракона, усеянного сверкающей чешуей, и столь велик этот дракон, уходящий вниз, в незримость, что сама Земля с океанами на ней – лишь трепещущая жидкая бусинка на верхней чешуйке. И бусинок таких – мириады. И в каждой – крохотная головка исполинского дракойа. Одна и повсюду – в триллионах тридлиардов миров. И реальна только она, венчающая исполинское тело. Но безумный и жалкий рыбачок в своей жалкой лодчонке предпочитает видеть миражи, его пугает подлинная реальность, она ему не нужна. Понимаешь? Мы не даем тебе выбора. Ты уже наш. Ты не умрешь в своей лодке. Мы тебя забрали из нее.
– И что дальше? – вяло поинтересовался Иван.
– Отвыкай от миражей-призраков.
– Постараемся, – заверил Иван не слишком искренне. – Но вы так и не ответили на мой вопрос.
– Ну подумай, как какие-то черные рыбины могут быть нами? Разве пальцы человека – это уже сам человек? Разве волны, сигналы радара, испускаемые им, это уже сам радар?
– Понятно, – согласился Иван, – это ваши руки. И этими ручками вы захаяали нас с Кешей, не спросив даже нашего согласия. Мне все понятненькб!
Положение было безвыходное. Хоть в петлю головой! Все планы трещали по швам… да и какие теперь планы! О готовящемся вторжении знают Дил Бронкс, Гуг… но что они смогут сделать?! Еще, правда, Первозург остается, он где-то на Земле. Но этот может миллион лет выжидать или снова залезет в свой кокон, в новые "чертоги*. Да пропади они все пропадом! И нечего удивляться – конец всегда бывает нелепым и неожиданным. Так проходит слава земная!
А с ней и все прочее проходит. Вон, Кеша, сидит, ковыряет свои протезы, и ни черта ему не нужно, радуется, что живживехонек, хорошо ему. Никакой связи с Кешей не было.
Какая связь через толщу хрусталя.
– Это не хрусталь. Это энергетические поля.
– Мне от вашей новости стало значительно легче, благодарю вас, – съязвил Иван. И тут же вспомнил Молодцы Пристанища – значит, и там были поля? и на Земле, под Антарктидой – тоже поля? Выходит, они, эти всевластные невидимки повсюду? И в Системе?
– Мы не делим Мироздание на области, которые вы называете по вашей прихоти разными названиями, нам это просто не нужно. Каждое место во Вселенной имеет свои – координаты, и этого вполне достаточно.
– А вам не скушно жить? – задал глуповатый вопрос Иван.
– На уровне существования нашей Цивилизации нет понятия «скушно». Это ваши слабости, это болезни телесников-материальников.
Иван начинал понимать с кем имеет дело. И все же счел нужным переспросить:
– И что ж это за уровень такой?
– Большой Взрыв можно было пережить только на энергетическом уровне.
Ивану стало совсем плохо. Ежели эти властелины Вселенных существуют в виде силовых полей и прочих не зримых оком штуковин, это их личное дело, Бог им в помощь, как говорится. Но они собираются обратить в нечто подобное и его, Ивана! Хорошие дела-а-а! Это еще похлеще воплощения – там хоть и в гадине какой-нибудь, в чудище поганом, но все ж-таки в живом теле, а здесь – ничто в ничем!
– Ты зря тратишь время, все предрешено, – растолковал ситуацию голос.
– Мне хотелось бы переброситься парочкой слов со своим приятелем, – попросил Иван.
Сипловатый голос Кеши проник в уши сразу:
– Ты, небось, сбрендил. Гуг? – поинтересовался Кеша с ходу. – Или мы оба чокнулись?!
– Думаю, что не только мы, – отрезал Иван. И спросил в свою очередь: – Они предлагали тебе…
Кеша скривился в уродливой беззащитно-хищной улыбке.
– Не-е, Гуг, они не предлагают, ты это зря. На бойню ведут без всяких там предложений. Но я ухожу от них.
– Как это?! – воскликнул Иван.
– Очень простенько. Гуг. Ты, небось, слыхал – им нужен качественный материал, добротный?
– Слыхал.
– Я пообещал им пройти еще через три-четыре барьера, ну чего нам стоит!
– И когда?
– Да хоть щас! – коротко ответил Кеша.
– Я никогда ни от кого не слыхал про эти барьеры, я никогда не видел…
Кеша прервал его.
– Да ладно. Гуг, чего воду в ступе толочь, все и так ясно, мы в их лапах, нужно играть по их правилам – чего надобно, чтоб материальчик был справный?! Будет сделано, господа хорошие. Нам бежать-то от вас некуда, все одно под колпаком, верно? А времени у них – хоть отбавляй, годикдругой обождут, не сопреют. Короче, они меня, Гуг, поняли.
– Весь остаток жизни быть на крючке?
Кеша осклабился.
– Мы все время на чьем-нибудь крючке болтаемся. Гуг. Только не каждый это видит.
– Ты уходишь?
– Нет! Обожду пока. Мне без тебя не с руки линять отсюда.
– Ясно.
Иван отвернулся от Кеши. Собрался и, не разжимая губ, мысленно обратился к незримому носителю высокого и явно искусственного голоса:
– Вы нас слышали?
– Да.
– Я хотел бы уйти вместе со своим другом. Я чувствую в себе силы…
– Ты ошибаешься. В тебе больше нет жизненного запаса. Твой напарник еще сможет пробиться через несколько барьеров. Но ты иссяк полностью. Мы не отпустим тебя.
Спорить было бесполезно. Иван ударил кулаком по хрустальному полу. И вновь повернулся к Кеше.
– Уходи! – сказал он резко. – Ты ведь можешь уйти в любое место, да?
– Ага, в окрестностях нашей Вселенной.
– Ты ходил на боевых капсулах?
– Доводилось, Гуг.
– Запоминай координаты… – Иван пошел напролом. Тут не от кого скрывать секреты.
У него еще не было никакого плана. Он понимал, что сидит в ловушке без выхода. Но он не мог сдаться без боя, без попытки прорыва. Титановое ядро Гиргеи! Тысячи миль базальта, гранита, свинцовой жижи, тысячи слоев и ярусов, охрана, силовые поля! И все для того только, чтобы вызволить на волюшку вольную одного разбойника Гуга с его прекрасной любовницей да двух затравленных, скрученных судьбой в узел преступников – карлика Цая и Кешу Мочилу? И все?! Иван заскрипел стиснутыми зубами. Нет, и этого немало! И ради этого можно было лезть в свинцовый ад каторги.
– Ну, давай, уматывай! – прохрипел он Кеше. – Чего ждешь?!
– Боевые коды?
Иван чуть не хлопнул себя по лбу. Растяпа! Склеротик!
Он назвал семь трехзначных чисел… и будто вспышка просветления озарила его. Это удача! Огромная удача! Именно Кеше надо идти, они не дадут ему погибнуть раньше времени, им нужен хороший материал, а такого второго не скоро сыщешь! Ах, если бы он был на месте Кеши, он бы…
– Я все понял, Гуг, – снова осклабился ветеран аранайской войны. – Я пошел. До скорой встречи, Ваня!
Иван резко повернул голову. Но Кеши уже не было в хрустальной клетке. Он раскусил его? Или эти невидимки подсказали? Ну и плевать, пускай Кеша знает, что это только оболочка Гугова, а внутри нее – другой. Воистину, все они в лодке посреди океана, и все – в безумном угаре, не различают, где явь, где сон.
– Тебе не стоит волноваться, – опять прозвучал голос, – всего лишь семь земных суток, даже чуть меньше. И ты станешь выше всех тревог и забот, ты позабудешь про тяготы и невзгоды. И не бойся, ты не растворишься в силовых линиях неизвестных тебе полей. Ты войдешь в нашу энергетическую общность, но останешься в телесной ободочке. Ты, как множество тебе подобных, как те, кого ты называешь гиргейскими клыкастыми рыбинами, станешь нашими пальцами, нашими руками…
– Вашими щупальцами в чужом для вас мире?!
– Да. Именно так. Ты пригоден для этой сложной роли.
– Спасибо.
Череэ семь суток, даже чуть раньше он перестанет быть собою. Все земное будет для него чуждым, нелепым, жалким. Его память перестанет быть его памятью. И образы тех двоих, что были распяты на поручнях космолета в черных безднах Вселенной, на самом ее краю, станут ему чужими, они не будут мучить его, терзать, они перестанут являться ему во снах и наяву. Иди, и да будь благословен!
Золотые Купола превратятся в бессмысленные и ненужные полусферы, отражающие чужой свет чужого ненужного све-" типа. Не будет Великой России, не будет Федерации, не будет Пристанища… будут объемы и плоскости Вселенной, объемы, имеющие свои координаты, и плоскости в этих объемах. Будут цифры, числа, атомы, молекулы, гравитационные уровни, напряженности полей, бесстрастие… Бесстрастие? И кровяные, пышущие лютой злобой глазища?!
Нет, здесь что-то не так. Таких глаз не может быть у бесстрастных созерцателей «этой жизни». Так может смотреть желающий зла или несущий зло в своем существе. Они чего-то недоговаривают. Они лгут! А значит, они не столь всесильны, как пытаются это представить! Ведь на самом деле обладающему абсолютным всевластием нет нужды кривить душой, скрывать что-то. Сильный может раздавить без всяких слов, может потешить свое самолюбие, потолковать о том о сем, но унижаться до лжи он не станет.
Иван мог и ошибаться: Чуждый Разум – потемки.
А тем временем карлик Цай ван Дау, потомок императорской фамилии в тридцать восьмом колене, плод любви землянина и инопланетянки, вовсе не прохлаждался на Азорских островах, и даже не изнывал под ласковым гавайским солнцем. Проклиная все на свете, карлик Цай цолз б грязи и пыли по восьмому спиральному витку дельта-крюкера – «черная нить» была на редкость узкой, тесной, вонючей… но у нее было и положительное свойство, она не значилась ни на одном плане, даже секретном. Об этой черной ниточке в толщах гиргенита знали всего трос: сам ван Дау и еще двое из Синдиката. Проклятый Синдикат! От него нет спасения нигде, от него нет укрытия! Синдикат не любит ленивых и нерасторопных. Еще больше он не любит слишком хитрых, которые норовят выскользнуть из-под его неусыпного ока. Карлик Цай знал об этом лучше других – ему уже приходилось иметь дело с серыми стражами из Синдиката. Он знал, что испытывает несчастный, которому через позвоночный столб пропускают психотронные ку-разряды.
После той лихой забавы ему трижды меняли спинной мозг.
Серые, стражи были похлеще родного папаши имперского отпрыска Цая ван Дау.
А папаша у бедолаги Цая был еще тот.
Звездный рейнджер Федерации, закованный в девятислойную броню Филипп Гамогоза Жестокий – свирепый и беспощадный убийца, появился на Умаганге сто два года назад. Ничего подобного изнеженные и развращенные обитатели дряхлеющей планеты созвездия Рогедора не видали.
В ослепительном сиянии тысячи ревущих солнц прямо к подножию восьмисотметрового агатового императорского дворца, на верхнюю площадку Сада Наслаждений, сокрушая тысячелетние древовидные цветы-арагавы, извергая из чрева своего адский вой, визг, сип, клубы черного дыма и ядовитых газов, сотрясая недра и раздирая трещинами поверхность, из лиловых заоблачных высей опустился железный дракон. Не успели развеяться клубы черного дыма, как дракон испустил из себя десять стальных птиц-убийц.
И началось! Не было ни переговоров, ни контактов, ни прочих сантиментов – уничтожалось все движущееся: летящее, плывущее, идущее, прыгающее, ползущее. Истреблялось беспощадно и безоговорочно. Филипп Гамогоза посвоему проводил предварительный этан геизации новой планеты. Он всего лишь два месяца как вырвался из ада Лазурного Эдема, полумыслящей планеты-садиста, и потому мстил всем подряд, безразборно и тупо. В первые шесть дней было уничтожено две трети аборигенов, превращена в пыль и руины почти половина прекраснейших ажурных дворцов и ослепительно прекрасных хижин умаганской нищеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52