И какие бы оттенки не имела их кожа, кожа эта была гладкой, упругой, чистой, чуть поблескивающей, что говорило и об отменном питании, и о достатке витаминов, и, возможно, о массажах, душах и прочем, прочем. Блестящие пышные волосы – у одной иссиня-черные, у другой – белокурые, у третьей – русые с пепельным налетом, говорили о том же. Что же касалось их фигур, то у Ивана просто дух захватывало, он готов был стоять здесь до полного изнеможения и любоваться этими волнительными полными бедрами, стройными и сильными ногами, гибкими талиями, высокими и налитыми грудями, чуть покачивающимися при каждом движении. Он уже позабыл, где находится, позабыл про опасности и тревоги. Он был с ними, он ничего не видел кроме них. Чувство одиночества сразу пропало, исчезло, улетучилось. Он вглядывался в их живые ясные глаза, в открытые прекрасные лица, упивался их голосами, иногда и грубыми, резкими, но не менее влекущими от того. И он не обращал внимания на ожерелья из жемчуга. Да и откуда здесь мог взяться этот самый жемчуг! Он не видел алмазных нитей на их шеях, в волосах, не замечал тоненьких витых браслетиков, поблескивающих на запястьях и лодыжках. Ничего из всех этих и многих других украшений он просто не видел, точнее, видел, конечно же, но не в отдельности, не сами по себе они воспринимались им, а лишь как вполне естественное продолжение этих тел, рук, ног, как органичная часть кожи… Да, после всех передряг картина была отрадная.
И все-таки Иван сразу выделил одну – ту, что имела чуть охрипший голос и пепельно-русые волосы, ту, что вспомнила о семидесятом годе их столетия. Она была необыкновенна, она была сказочно хороша. И не той картиночной, журнальной смазливостью, что считается эталоном и нравится всем без исключения, а обаянием, женственностью, даже какой-то нескладностью, проглядывавшей в движениях, Иван внимательно слушал смуглянку, а смотрел на другую. И потому все у него мешалось в голове, все плыло перед глазами. Он даже не удивился, что не первым из землян оказался в этой самой непонятной «системе».
– И до вас тут сидели строптивые бабенки, – тянула свое смуглянка, – все возникали по каждому поводу-то им не то, это – не это! А толку, тра-тата-та! Повозникают, повозникают – и ломаются. А как созреют, видать, так и уводят! Вон, Марту же увели при вас, так?!
– Чего же тебя не трогают тогда, а? Ты ведь все сроки пересидела, в перестарках уже ходишь? – ехидно вопросила беленькая.
Смуглянка бросила в нее каким-то круглым желтым плодом, но промахнулась. Надула губки.
– Сама ты дура старая! – пробасила она после некоторой заминки. – Меня на десерт берегут! И они все втроем рассмеялись.
Иван тоже не смог сдержать улыбки, хотя в словах смугляночки был резон – она вполне годилась «на десерт».
– Во-о! Нет, вы только поглядите! – смуглянка снова махнула рукой, указывая на кого-то. – И эта жирная ящерица хохочет! Нет, я не выдержу этого!
Иван встрепенулся, он и не подозревал о присутствии здесь еще кого-то. Он сразу же опустился на траву, переполз к стволу соседнего деревца, всего на полтора метра. Осторожно встал. Высунул голову. И обомлел. И как он мог так опростоволоситься?? Еще бы немного – и он уткнулся носом в спину негуманоиду, точно такому же, как те, что встречали его возле коллапсара.
Негуманоид сидел спиной к Ивану, опираясь на беленький резной заборчик, забросив на него чешуйчатую длинную руку с морщинистыми пальцами, унизанными перстнями, кольцами. Он лениво шевелил пальцами, словно перебирая что-то невидимое, и отблески поигрывали на матово черных когтях. Был негуманоид спокоен и вял.
Лишь со второго взгляда Иван понял, что он немного отличался от тех бравых ребят, что разодрали его капсулу будто консервную банку. Те были крепкие, подтянутые несмотря на врожденную корявость. А этот растекся по сиденьицу жирной задницей, обтянутой сереньким комбинезоном. Бока у него свисали по обе стороны от ремня. Затылок был гол и шишкаст, лишь чешуйчатые темные пластины будто завесь шлема ложились на спину. Но и из-за них были видны обрюзгшие, висящие явно ниже подбородка щеки-бырла, усеянные бородавками и седыми толстыми волосками. Негуманоид был стар и мерзок. Судя по всему, его не интересовали женские прелести, да, наверное, и женщины как таковые его тоже совершенно не интересовали… И могли ли вообще эти «ящерицы» хоть как-то реагировать на земных женщин? Может, у них были свои понятия о привлекательности, красоте? Иван не стал ломать голову.
Он вдруг пожалел, что так бездарно использовал парализатор! Сейчас бы эта штуковина ох как пригодилась! Лезть в пояс за усыпителями одноразовыми не хотелось. Иван спрятался за ствол.
На какое-то мгновение толстяк обернулся, пошарил глазами в листве, зевнул с присвистом и сапом, отвернулся. Рожа его была на редкость противна: нос блямбой свисал ниже верхней губы, изо всех его четырех отверстий текло, глаза были не черны и бессмысленно-жестоки как у тех парней, а мутны, болезненны.
– Ишь ты, насторожился! – сказала смуглянка. – Услышал чего-то!
– Чучело – оно и есть чучело! – заключила бесповоротно беленькая. – Лан, ты чего загрустила?
Лана, русоволосая красавица, не ответила, она водила перед носом голубеньким цветочком, потом коснулась его губами, кончиком языка… и отбросила.
– Мерзость! Тут все мерзость! – проговорила она в сторону, ни к кому не обращаясь.
Она закинула руки за голову, и тяжелые шары грудей колыхнулись, спина прогнулась, талия стала еще тоньше… Не будь здесь этого гнусного вертухая-евнуха, Иван бы не удержался, подошел бы к женщинам, подошел бы к ней, необыкновенной и грустной Лане. Но не следовало забывать, что ты не у себя дома, не на Земле.
Она чуть изогнула шею, повернула голову… и они встретились взглядами. Ивана бросила в дрожь. Но он заметил, что и у нее резко расширились зрачки – она испугалась, оторопела от неожиданности. Но не вскрикнула.
– Ты чего это? – поинтересовалась светленькая.
– Ничего, – еле слышно произнесла Лана. Голос ее в эту минуту совершенно сел.
Иван приложил палец к губам. Она еле заметно кивнула в ответ.
– Точно, сбрендила, – заключила смуглянка, зевнула и улеглась на спину.
Иван, не сводя глаз с Ланы, на ощупь, расстегнул пояс, запустил руку внутрь скафандра. Ему пришлось лезть в набедренный карман, чтобы вытащить усыпитель. Он согнулся, но головы не опустил. Краешком глаза он следил за обрюзгшим охранником, Тот сидел в прежней безвольной позе, шевелил пальцами… Шарик усыпителя разорвался над его бабьим покатым плечом – розовенькое облачко тут же растворилось в воздухе. Иван не сомневался в успехе – ведь усыпитель одноразовый был проверенным средством, многоцелевым и многокомпонентным, в горошинке содержались сильнодействующие усыпители, в основном, газообразные, рассчитанные на самые разные живые организмы – не сработает один, другой, третий… десятый даст результат!
Евнух-вертухай сполз по сиденьицу наземь, почти бесшумно, словно мешок с мякиной. Только пластинчатая голова легонько стукнулась о край заборчика. И шумок этот не остался незамеченным.
– Чего это! – всполошилась смуглянка и вскочила на ноги. – Ой, глядите, девочки!
– Тихо ты! – прошипела русоволосая Лана.
– А чего?! – не поняла смуглянка. – Чего-о?!
Она вдруг увидала выпрыгнувшего из-за укрытия Ивана и заорала, заголосила с такой силой, будто была не живой и слабой земной женщиной, а по меньшей мере сиреной с бронехода.
Но Ивану было поздно отступать. Да и некуда! Он пнул безвольное тело жирного евнуха, заглянул в глаза – те были закачены, евнух явно не притворялся. На всякий случай Иван связал ему руки за спиной, ткнул носом в землю – пускай полежит.
– Вот это да-а! – на одном дыхании выдала беленькая. И свалилась без сознания.
Лана зажимала рот смуглянке, которая, видно, от неожиданности потеряла остатки ума. Но удерживать ее было нелегко.
– Вы откуда? – спросила Лана, тяжело дыша, отдувая прядь, лезшую в глаза.
– Оттуда, – ответил Иван невразумительно.
Но они поняли друг друга.
Смуглянка вырвалась и заорала пуще прежнего. В коротеньком перерыве между двумя воплями она вставила, обращаясь к русоволосой.
– Дура! Дурища! Ты чего – подыхать надумала из-за него?! Ну нет!!!
Иван, не обращая внимания на истеричку, подошел к Лане, взял за руку.
– Пойдем!
– Куда? – удивилась она. – Отсюда нет выхода.
– Выход всегда есть, – заверил ее Иван, – всегда и отовсюду. Пойдем!
Он сжал ее руку. И по телу его пробежала волна теплой, приятной дрожи. Он верил, что им удастся выбраться из этой чертовой непонятной «системы».
А она стояла перед ним такая беззащитная, нежная, красивая. Стояла и не пыталась даже прикрыть наготы. И в глазах ее было удивление, но не только оно, в глазах стояла какая-то странная, почти сумасшедшая радость. Иван сразу понял – она за ним пойдет на край света.
– Не будем терять времени! – сказал он.
И в эту же минуту ему в спину уперлось что-то твердое.
Иван замер. Он знал, что лучше не двигаться, что все выяснится само собой, может, это смугляночка шутит, что-то ее не видно… На спину надавили сильней. Он не отпускал ее руки. Он не верил, что все кончено, не хотел в это верить.
Но по ее глазам он увидал – да, это свершилось. Радость и удивление исчезли из ее глаз, а на их месте поселился страх, почти ужас, причем явно не за себя, ибо она не сделала даже попытки отстраниться, прикрыться, отойти. Ей было страшно за него.
– Руки за голову, слизняк! – проскрипело сзади. – Ну, живей! Не заставляй себя ждать!
Иван не мог выпустить ее руки. И тогда она сама выдернула ладонь и, будто опомнившись неожиданно, прикрыла обеими руками грудь. Но все равно было видно, как тяжело она дышит.
– Ничего, – проговорил Иван, стараясь, чтобы голос звучал спокойнее, – ничего, это лишь начало. Не бойся!
– Руки!
Он заложил руки за голову. И сразу почувствовал, что запястья и шея чем-то обхвачены, что его сковали какими-то непонятными наручниками, крепящимися к не менее непонятному жесткому, наверное, металлическому ошейнику. Он не ожидал такого!
– Они убьют тебя! – ужаснулась Лана.
И лицо ее исказилось гримасой.
Неожиданно из-за ветвей вынырнула смугляночка. И заявила надсадно:
– И не будет лезть, куда не след! Чего он лезет?! Поделом получит, не плачься!
– Они убьют тебя! – повторила русоволосая, не обратив ни малейшего внимания на слова смуглянки. – А я даже не знаю, как тебя зовут, как звали…
– Не бойся, – Иван улыбнулся, – если бы они хотели меня убить, так давно бы это сделали.
– Ты не знаешь их!
– Тут и знать ничего не надо.
– У них совершенно иная логика.
Иван почувствовал сильный удар в поясницу, следом еще один – меж лопаток. Но он не обернулся.
– Скажи хоть, как зовут тебя?
– Ну, вот это уже веселей… а то – звали, надо же! Меня зовут Иван, – сказал он с непонятной оживленностью, почти выкрикнул, – и меня еще долго будут так звать. И я буду откликаться, веришь?
Глаза ее стали тоскливы и пусты.
– А ты верь! – повторил Иван. – Верь!
Завороженность сошла с него. Он был готов к действию и лишь выжидал момента. Но никто его не торопил, будто ему специально давали наговориться власть перед чем-то таким, о чем лучше не думать.
– Я хочу верить, но не могу, – просипела русоволосая. И из глаз ее потекли слезы. Она оторвала руки от груди, стала утирать их. Но слезы текли все сильнее.
Иван решил, что пора. В конце концов, он космолетчик или нет! Какими бы ни были неуязвимыми эти твари, а и он не лыком шит.
– Не надо, – прошептала она, угадав его намерения.
– Надо!
Иван резко подпрыгнул на два метра, развернулся в воздухе и всей тяжестью тела, всей силой ноги обрушил пятку на плечо противника. Почти сразу же полыхнула струя пламени, вырвавшаяся из ствола – у русоволосой срезало прядь, сама она шарахнулась в сторону, чуть не упала; И в этот миг Иван почувствовал, как треснуло что-то в плече негумоноида – он не знал, есть ли у них что-то наподобие ключиц или нет, но прием оказался верным. Лучемет вылетел из когтистых лап. Его хозяин ухватился за плечо, взвыл. Но Иван не дал ему опомниться – сбил с ног мощным ударом в грудь. Только после этого он упал на землю. Оттолкнулся спиной. Тут же вскочил.
Противник был повержен. Он не мог подняться, крутился волчком в траве, выл, визжал, непонятно ругался. Он был явно не столь вынослив и неубиваем как первые чужаки.
Иван не терял времени.
– Снимай! Быстро! – приказал он русоволосой и повернулся к ней спиной.
Она подняла руки, принялась расстегивать ошейник-наручники. Но ничего у нее не получалось. Она нервничала, торопилась, плакала…
– А ну тихо!
Иван увидал, что прямо ему в грудь направлен лучемет. Тот самый, что обронил негуманоид. А держала его смуглянка. Держала твердо, уверенно, будто она всегда ходила с оружием и умела его применять.
– Не дергайся!
– Ты что-о!!! – заорала из-за спины Ивана Лана.
– И ты, сука, стой! Не трепыхайся! Я не промахнусь!
Губы у смуглянки кривились, веко левого глаза подергивалось. Но она была уверена в себе.
– Брось лучемет, – попросил Иван мягко, – брось, ты же наша, ну!
Смуглянка широко и плотоядно улыбнулась, обнажив два ряда идеальных белых зубов.
– Была ваша, – проговорила она врастяжку, щуря глаза.
– Как это? – поинтересовалась вдруг сквозь слезы Лана, – Ты что, спятила? Брось, кому говорю, брось пушку.
– Что здесь происходит? – поинтересовалась очнувшаяся стройная блондиночка. – Мы на Земле?
– Цыц, гнида! – осекла ее смуглянка. – Мы в… – она выругалась и усмехнулась, – ясно?!
Иван напряг мышцы, он знал, что делать. Но его опередили.
– Не дергайся, мальчик, кому сказала! – с угрозой процедила смуглянка, и в черных глазах ее промелькнула искра. – Не трепыхайся, милый! Ежели у тебя коленка хоть на чуть согнется, я эту суку пополам пережгу, ахнуть не успеешь!
– Нет, я ничего не понимаю, – снова удивилась беленькая, она встала, подошла к смуглянке, протянула руку, – дай мне эту штуковину, не надо нажимать ни на что, я тебя умоляю!
Смуглянка даже не качнулась, просто ее правая нога вдруг взлетела на уровень живота блондинки, дрыгнулась, тут же вернулась на место, будто и не было ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49