Смотреть было интересно и немножко страшно. Совсем чуть-чуть. А на самого Эвмея смотреть было интересно и немножко смешно. Пегие волосы обрезаны на скорую руку, торчат во все стороны – не волосы, а перья. И на подбородке – перья. Жиденькие. А на щеках почти нету; это, наверное, потому, что щеки рябые, в ямочках с неровными краями. Не хотят перья расти в ямочках.
И глаза у Эвмея лягушачьи: навыкате.
– Ты молодец, басиленок, – Эвмей тряхнул снятой шкуркой, сунул ее туда же, за пазуху (ишь ты! не пазуха, а волшебная сумка Персея!); на животе, выше пояса, вздулась опухоль. – Не испугался. А я тоже хорош: дернись ты невпопад, как есть угодил бы по тебе! Плохой я раб. Нерадивый. Непредусмотрительный. А с плохими рабами что делают?
Нет.
Он по-прежнему не шутил. Задумался, ожидая подсказки от басиленка.
– Их наказывают, – мальчишка почувствовал себя большим и умным; хозяином себя почувствовал. Ага, свинопас, простых вещей не знаешь?!
– Точно! – обрадовался Эвмей, безжалостно дергая перья на подбородке. – А как их наказывают?
– Н-ну... бьют их.
– Ух ты! Здорово! Так давай, чего ты ждешь?
– Я? что давать?!
– Давай, наказывай меня. Бей!
Деваться было некуда. Сам ведь сказал, никто за язык не тянул... Без размаха Одиссей ткнул свинопаса кулачком в бок.
Бок оказался теплым и твердым.
– Да ну тебя! – в лягушачьих глазах Эвмея заблестели самые настоящие слезы. – Разве ж так бьют? По-настоящему давай!
Одиссей ударил по-настоящему.
И заорал во всю глотку, едва не свернув себе запястье.
– Басилеи не плачут, – мосластый палец Эвмея качнулся у лица, застыл живым укором. – И басилята не плачут. Где это видано: бьешь нерадивого раба, и сам ревешь в три ручья! Давай, я тебе покажу... руку надо держать вот так...
К вечеру Одиссей уже сумел один раз ударить своего нового раба по-настоящему.
Ну, почти по-настоящему.
Для начала вполне пристойно.
* * *
...алеф, бет, гимет, далет, хе, вав... зайн, хет, тет, йод, мем... а дядя Алким говорит, что у финикийцев сперва не мем, а каф, и потом уже – мем... нун, самех, пе, шаде, коф, реш, шин, тав...
Скучища! Вот мама, она всегда ворчит: «Бедненький! бледненький! Мучают ребенка!..» – мама, она права, мама добрая, а они все мучают ребенка!
Учители-мучители!
Сегодня занятия у дамата Алкима казались Одиссею особенно нудными. Такое иногда бывало, и чаще, чем следовало бы: чтение, письмо и счет вызывали зевоту – того и гляди, скулы вывихнешь! В Пие, понимаешь, по велению Нелея Пилосского откормили три свиньи для всенародного празднества, в Метапе – четыре, а в Сфагиях лишь две... сколько всего свиней откормили для свинородного... тьфу ты! – для всенародного празднества?! Много откормили, ешь не хочу! Наконец счет-чтение, к счастью, остались позади, а к письму дядя Алким так и не приступил. Одиссей очень надеялся, что уже и не приступит. Ибо отец Ментора, увлекшись, принялся рассказывать детям о жизни на Большой Земле: какие там есть города, какие гавани, где живут магнеты, где – этолийцы, где – мирмидоняне, и кто с кем сейчас в союзе, а кто, наоборот, воюет.
Поначалу было интересно. Особенно насчет кто какой город захватил, а кому удалось отбиться. Но дядя Алким есть дядя Алким, и вскоре пошло-поехало: снабжение Тиринфской крепости ячменем, поставки в Аргос ввозной бронзы, конкуренция критских и микенских ювелиров, подготовка опытных атлофетов[14] для Истмиад...
Одиссей чуть не заснул.
Он бы, наверное, заснул, если бы Ментор время от времени не пихал его локтем в бок. Наследник басилея Лаэрта вскидывался с твердым намерением немедленно надавать белобрысой гидре тумаков, но вспоминал, где они.
В итоге гидра оставалась безнаказанной.
Пришлось ограничиться поимкой здоровенного рыжего муравья и запусканием последнего Ментору за шиворот. После чего мститель минуту-другую давился от смеха, наблюдая, как ерзает приятель на скамье. Натешившись, один рыжий сбежал к своим муравьятам, а второй вновь стал слушать дядю Алкима, едва удерживаясь от зевоты.
Эвмей, тот уже давным-давно заснул по-настоящему: улегся прямо под стеной, в тени – и засопел. Однако когда Одиссею понадобилось отлучиться по малой нужде, рябой свинопас открыл один глаз, проследил, куда направился мальчик – и вновь отдал дань легкокрылому Гипносу лишь по возвращению басиленка.
Эвмею хорошо, ему спать можно. Ему учиться не надо – потому что он уже взрослый. А еще потому, что раб. Рабом, конечно, быть плохо – но, как оказалось, из всякого правила есть исключения. Ишь, дрыхнет, и ухом не ведет! Ленивый раб. Нерадивый. Не помогает хозяину всенародных свиней считать. Надо будет потом его отдубасить. Это Эвмей молодчина, правильно придумал: если что не так, господин должен своего раба бить. Вот пусть теперь пеняет на себя!
Он и пеняет... в тенечке, под стеночкой...
– ...от Нерея-Морского и Дориды, дочери Океана, родились нереиды, имена которых: Кимотоя, Спейо, Главконома, Навситоя, Галия, Эрато, Сао, Амфитрита, Эвника, Фетида, Эвлимена, Агава... Понтомедуса, Деро... Динамена, Кето...
Сейчас-то я понимаю: мудрый Алким не просто заставлял нас с Ментором заучивать имена нереид или количество мер зерна, поставляемых из угодий критского правителя в Фестскую и Кутаитскую области. Он учил нас думать. Складывать пустяк к пустяку, незначительное к малозначащему – и получать драгоценность. Не имена, а смысл имен, тайный и явный. Не родители, а наследственность. Чистота крови и преемственность власти. Не колебания цен на грубую полбу – причины, вызвавшие их. Не кто какой город взял или, наоборот, удержал – почему ему удалось или не удалось это сделать.
И стоила ли овчинка выделки?
Память ты, моя память... Когда с треском, оглушившим народы, провалился поход Семерых на Фивы, дядя Алким устроил нам игру. Взятие крепости; только, как выразился он сам, «по-взрослому».
Крепость мы строили два дня, общими усилиями. То есть, строили мы с Ментором, изгваздавшись в грязи по уши, а дядя Алким руководил: где что должно располагаться. По сей день гадаю: откуда он, ни разу не выезжавший за пределы Итаки, был столь подробно осведомлен о внутреннем устройстве Семивратных Фив?! Побывал я в этих Фивах много позднее, побродил вдоль стен, башен, на верхних галереях постоял...
Все совпало, в точности!
А тогда, едва строительство твердыни было наконец завершено, и «войска» вышли на исходные позиции, дядя Алким поинтересовался:
– Ну что, герои? Как город брать будем?
– Ворота вышибать надо, – солидно заявил я-маленький, понимая, что на этот раз Геракла в моем войске нет.
Самому придется.
– Славно, славно, – покивал дамат Алким, ковыляя вокруг нас без видимой цели. – Ворота, значит? А какие именно? Пройтидские? Электрийские? Нейские? Афинские? Бореадские? Кренидские? Гомолоидские?..
Мы с Ментором задумались. Действительно, а какие лучше? Нам казалось, что – без разницы (или пускай Гомолоидские, у них название красивое!). Но раз дядя Алким спрашивает, значит, разница, наверное, есть.
Есть, да не про нашу честь.
– Нейские! – брякнул я наобум, в последний момент отдав им предпочтение перед Гомолоидскими. – Вышибли, и мечи наголо! А еще лучше на стенку полезем! Ого-го, сами боги меня не остановят!
– Ого-го! – радостно подхватил Ментор, прыгая на одной ножке.
Это он зря. Договаривались же: в присутствии его папы на одной ножке не прыгать. Зачем хорошего человека понапрасну обижать?
– Можно и ого-го, – снова кивнул Алким. – Например, герой Капаней из Аргоса так и сделал. Ого-го, и на стенку...
– Ну и как? – едва ли не в один голос поинтересовались мы с Ментором.
Дядя Алким грустно вздохнул:
– Похоронили героя Капанея.
Мне сразу расхотелось ого-го и на стенку.
– А если двое ворот выбить? – предложил Ментор. – И с двух сторон...
– Уже лучше. И все-таки: какие именно?
– Ну... вот эти и вот эти. Которые рядом.
– Значит, Нейские и Афинские? Валяй! – согласился дядя Алким. – А я пока оборону налажу.
Ментор смело двинул вперед раскрашенные фигурки «воинов». И, разумеется, в самом скором времени был наголову разбит собственным отцом.
– Мальчики, вы хотите воевать, как герои...
Дамат Алким, дотошный калека, я до сих пор помню твои слова! Тебя сейчас нет со мной, на ночной террасе, тебя вообще нет больше среди живых, но твоим голосом говорит со мной ветер, луна, вся моя короткая жизнь, которая истово хочет продлиться, став долгой и свободной от ярких событий!.. «Славно, славно...» – киваешь ты, ковыляя во мраке, и я киваю в ответ: действительно, как же славно, что мы, дети, внимательно слушали тебя – пусть внутренне протестуя, пусть не все понимая, но слушали!
– ...как герои. А герои выигрывают битвы, но не войны. Думаете, почему великого Геракла наголову разгромили в Элиде? Потому что среди объединенных сил пилосцев, спартанцев и элидян не оказалось героев, зато нашлись опытные лавагеты[15]. Под Писами бились люди с людьми – не боги, титаны или чудовища. Обычные люди, способные паниковать, истекать кровью, зубами вгрызаться в землю, не уступая и пяди. И Геракл отступил; впрочем, как я полагаю, ненадолго, ибо с некоторых пор он все больше человек, и все меньше – герой.
Дядя Алким остановился.
Почесал крючковатый нос, всегда сизый зимой.
Подытожил:
– Значит, надо учиться воевать, как это делают люди. В сущности ведь, у героя нет ничего, кроме предназначения. Их надо лечить или изгонять – а мы, глупцы, восхищаемся...
Все наше естество бунтовало. Кричало. Вопило. Сопротивлялось. Мы хотели быть героями. Мы хотели совершать подвиги. Но двое мальчишек слушали дядю Алкима, только что не разинув рты. А может, и разинув – сейчас уже трудно вспомнить.
Столь необычно было сказанное им.
– ...Герой должен быть один, мальчики мои. Он обречен мойрами-Пряхами на одиночество. Воюет в одиночку, побеждает в одиночку и умирает тоже в одиночку. Потом люди помнят Героя – напрочь забыв тех, кто помогал ему, был рядом, сражался и умирал плечом к плечу с ним. В этом сила, но в этом и слабость героя. В одиночестве. Ого-го и на стенку; ого-го – и в Вечность. Бултых! – круги по черной воде... Даже если собрать целую армию героев, каждый из них будет сражаться сам по себе. Это не будет настоящая армия; это будет толпа героев-одиночек. Жуткое, если задуматься, и совершенно небоеспособное образование...
Алким помолчал немного. Мы тоже молчали, не решаясь задать хоть один из множества вопросов, вертевшихся на языках.
Присохли языки.
– Люди живут иначе. И воюют иначе. У них зачастую нет телесной мощи героев. Им не покровительствуют родители-боги, вытаскивая из всех возможных и невозможных передряг. У людей нет шлемов-невидимок, крылатых коней-пегасов и адамантовых серпов, закаленных в крови Урана. Люди смертны, люди уязвимы, терзаемы страхом вперемешку с сомнениями; людям приходится воевать по-другому. Там, где герой идет напролом, или, воспарив на крылатом коне, обрушивает с неба на головы врагов огромные камни, люди ищут иные пути. Военная хитрость. Иногда, если надо – подлость. Отвлекающий удар. Да, гибнут твои друзья, но их гибель – цена победы. Внезапные перемещения отрядов. Нападение из засады; удар в спину. Подкуп. Обман. Иногда мне кажется, что против этих способов бессильны даже Глубоко...
Дядя Алким вдруг осекся.
Резко сменил тон:
– Вернемся в Фивы. Давайте не будем сейчас рассматривать обманные маневры, засады, распускание ложных слухов, долгую осаду и ночные вылазки – ах, если бы Семеро не вели себя героями! Тогда бы они не погибли самым глупым на свете образом – геройски. А будь во главе войска опытный лавагет – не герой! один, а не великолепная, наивная семерка! – он бы поступил по-другому. О, он многое сумел бы придумать, наш уязвимый лавагет, но вам ведь, мальчики мои, интересно другое: как можно взять Фивы приступом?
Мы с Ментором дружно закивали. В общем-то, мы ничего не имели против засад, обманных маневров и ночных вылазок, но приступ...
О, это сладкое слово «приступ»!
Штурм!
– Тогда смотрите. Первый удар – отвлекающий; в Нейские, юго-восточные ворота, которые укреплены слабее других. Тут вы оказались правы. Любой ценой выбить их тараном; если не получится – выманить фиванцев ложным отступлением и завязать бой под стенами. В город сразу пробиться не удастся, но это и не нужно. Как только сюда начнут стягиваться силы обороны...
Алким начал уверенно передвигать раскрашенные фигурки внутри игрушечной крепости; и вот – гремя доспехами, бегут к Нейским воротам воины-фиванцы, сверкает медь на щитах, блистают наконечники копий, свист стрел, крики, звон и грохот мечей о щиты...
– Теперь же... Ментор, помогай!
Другой отряд нападающих неожиданно вырвался из-за рощи на холме. Бьет таран в Бореадские ворота, и створки трещат, болезненно вскрикивая под натиском; спешат на подмогу оставшиеся фиванцы, бросают резервы – отразить второй приступ...
– Одиссей!.. да, да, вот отсюда!
И лишь теперь, выждав нужное время, со стороны Тиресиевых пустошей, у северо-западных Электрийских ворот – без всякого шума, крика и грохота – объявляется третий, основной отряд. С ходу сметая немногочисленную стражу, атакующие врываются в город и бегут по улицам, не отвлекаясь раньше времени на грабеж и насилие, чтобы ударить в тыл... опрокинуть, смять, растоптать... подло и неотвратимо, как должны воевать люди, как умеют воевать только они!..
Даже сейчас я вспоминаю о «взрослых детских играх» с удовольствием. Тогда же, маленький и торопливый...
На удивление, тогда мне сильно помог мой Старик.
– ...нимфа Тайгета родила Лакедемона от Зевса-Дождевика; от Лакедемона и Спарты, дочери Эврота (который сам был сыном Лелега и наяды Клеохарии), родились Амикл и Эвридика; от Амикла и Диомеды, дочери Лапифа, родились Кинорт и Гиацинт, возлюбленный Аполлона... сыном Кинорта был Пиреер, женившийся на Горгофоне, дочери Персея – от их брака родились Тиндарей, Икарий, Афарей и Левкипп.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8