Потом он увидел сполохи огня и пошел туда, где алел пожар. Горел «Родник надежды», там собрались все жители города. Спиноза пробился сквозь толпу и добрался до лестницы.
— Ты-то куда лезешь, чокнутый! — крикнули из толпы.
Спиноза молча повернул назад.
После долгих блужданий он очутился на берегу. Схватил за ствол ружье и бросил его в море. Потом растянулся среди перевернутых вверх дном лодок и тотчас уснул.
И вот какой сон ему приснился.
На парковой танцплощадке стоял космический корабль. Он был похож на огромный волчок, и его блестящая поверхность отражала свет фонарей. Вдруг в корабле образовалось отверстие, оттуда выступила лестница, и по ней кто-то спустился вниз. Коснувшись ногами земли,
пришелец легко подпрыгнул и пошел по аллее. Он был тщедушный и приземистый, глаза у него были круглые, вылезающие из орбит. Он не шел, а скакал, как кузнечик, едва касаясь земли носками.
Тут появился и Спиноза.
— Где ты пропал?! — кинулся ему навстречу пришелец.— Мы тебя ждем не дождемся.
— А мы, правда, полетим? — сказал Спиноза.
— Ты настоящий Фома Неверующий,— упрекнул пришелец,— давай быстрее, а то уже рассвело.
Они вскарабкались по лестнице, подняли ее за собой, дверь закрылась, и корабль медленно двинулся, бесшумно набирая высоту. Поравнявшись с верхушками кипарисов, он, рассыпая искры, скрылся из глаз.
— Вставай, приехали! — Кто-то пнул Спинозу ногой.
Он открыл глаза, но не сразу пришел в себя. Потом тот, кто разбудил его, чиркнул спичкой и закурил. По очкам Спиноза узнал заместителя начальника милиции.
Вечером в ресторане собралась уйма народу. Кроме туристов и постоянных клиентов из местного населения, здесь была вся труппа лилипутов, цирк давал банкет в честь окончания гастролей. Духу солидно прохаживался между столиками, заложив руки за спину. Он себя чувствовал героем — ведь это он нашел ребенка! — и вел себя соответственно. Если раньше он не отказывался пропустить с клиентами стаканчик-другой, то теперь вежливо отклонял многочисленные приглашения. Духу увлекся своей новой ролью и держался так, словно вся публика собралась исключительно ради него. Несколько раз он подходил к оркестрантам:
— Беко не приходил? — спрашивал,
— Не появлялся,— отвечали ему.
— Поглядите только на этого шалопая,— с улыбкой покачивал головой Духу.
Доброе дело, пусть даже совершенное невольно, настраивает человека на миролюбивый лад и направляет его к новым благодеяниям.
«Куда подевался мальчишка?» — думал встревоженный Духу. И эта тревога, прежде не ведомая ему, приятно щекотала нервы. Главное, он сам себе ужасно нравился.
Играл оркестр.
Пела Лили.
Неожиданно Лили увидела свою мать.
Сначала почувствовала чей-то упорный взгляд, оглянулась и встретилась с горящими глазами четырнадцати- или пятнадцатилетнего подростка.
«Молодец, Ромео!» — подумала Лили и тут увидела свою мать, которая сидела за тем же столиком, рядом с подростком. Кроме них, за столом сидел седой, представительный мужчина и длинноволосый мальчик, совсем ребенок.
Мать разрезала мясо на своей тарелке и что-то говорила. Она скорее походила на старшую сестру этих ребят, чем на мачеху. Мужчина встал из-за стола и что-то сказал. Мальчик радостно захлопал в ладоши. Мужчина вышел из ресторана. Лили видела в окно, как он подошел к легковой машине, открыл дверцу, достал из машины какой-то пакет. Потом снова запер дверцу ключом и направился к ресторану. Остановился, словно что-то забыл, вернулся к машине, подергал дверцу, проверяя, закрыта ли она, пнул переднее колесо ногой, нагнулся, заглянул под машину и снова направился к ресторану. Подойдя к столику, он достал из пакета инжир и аккуратно выложил на тарелку. Выкладывал осторожно, как только что вылупившихся цыплят. Жена улыбнулась ему и поправила рукой прическу. Мужчина разгладил пакет, сложил его и спрятал в карман пиджака. Старший мальчик опять посмотрел на Лили, и вслед за ним повернулась к ней мать. Глаза у нее расширились, улыбка застыла на лице. Они смотрели друг на друга, пока Лили не кончила песню. Потом Лили спустилась с эстрады и пошла к выходу. Она чувствовала, что мать смотрит ей вслед.
Лили давно ее не видела, но не разволновалась. Минутную радость загасил гнев: ишь как сладко воркует! Спустя столько времени увидеть свою мать беспечной и смеющейся было неожиданностью. Мысленно она все время слышала рыдающий голос матери: «Прости меня, прости!» И представьте себе, несчастную, измученную угрызениями совести мать она жалела. А эта женщина, в которой не было и следа грусти й раскаяния, которая уверенными спокойными движениями распределяла мясо и фрукты, была чужой.
У Лили сердце подступило к самому горлу: «Она не помнит обо мне».
Лили стояла в коридоре. Она знала, что мать непременно выйдет и отыщет ее. И в самом деле, очень скоро она увидела мать, которая вышла в коридор и оглядывалась по сторонам.
Лили вошла в туалет, она чувствовала, что матери не очень хочется показываться сейчас с ней вместе.
— Мы остановились поужинать по дороге в Гагры,— сказала мать.
— Курить будешь? — спросила Лили, протягивая пачку сигарет.
— Ты похудела,— мать достала из пачки одну сигарету, сразу переломила ее пополам, но не выбросила, а продолжала держать в руке.
— Нравится, как я пою? — спросила Лили, заталкивая обратно в пачку сигарету, которую собиралась закурить. Ей вдруг показалось неудобным курить в присутствии матери.
— Я не знала, что ты здесь,— сказала мать.
«Сейчас заплачет»,— подумала Лили.
Она отвернулась и посмотрела в окно. Чувствовала, что еще немного — и она не выдержит, кинется матери на грудь, будет целовать ей руки, лицо, шею, закричит так, что задрожит земля: «Не уходи, не уходи!»
— Ты очень красивая! — проговорила она совсем тихо.
Мать все же расслышала, обрадовалась комплименту:
— Ни в одно платье не влезаю!
— Тебе идет.
Лили обернулась, мать рылась в кошельке.
— Нет! — крикнула Лили и добавила тише: — Мне не нужны деньги..,
— Возьми!
— Мне платят за пение! — сказала Лили и запела.
Вокруг них стали собираться женщины.
— Бесстыдница! — прошептала мать и убежала.
Ночью, когда ресторан закрылся, Лили вышла на
улицу и остановилась. Наблюдала, как лилипуты садятся в автобус, отправляющийся в Сухуми.
Потом она увидела Ираклия, сидящего на заборе. Рядом с ним лежала дорожная сумка. Ираклий соскочил на землю.
— Я тебя ждал...
— Не мог позвать?
— Я уезжаю.
— Куда ты едешь?
— Отец все уладил. Я сговорился с лилипутами, они меня подбросят до Сухуми, оттуда на поезд — ив Тбилиси. Там пробуду день-два, не больше, и прямо в Батуми! Не помнишь? Я тебе уже говорил...— Ираклий засмеялся: — В общем, лилипуты меня ждут,
— Иди!
— Лили...
— Очень хорошо! — сказала Лили.
Они замолчали.
— Хочешь меня поцеловать? — спросила она.
— Нет...
— И я не хочу.
Он что-то собирался сказать,
— Иди, я сказала! — негромко проговорила она.
Поздно ночью, примерно в двенадцать часов, к воротам «Родника надежды» подъехала «Волга». Пожара еще не было, и дети спокойно спали. Из машины вышли муж с женой,- которые накануне взяли из детского дома ребенка, удочерили.
Мужчина крепко держал девочку за руку, она сопротивлялась, пыталась вырваться.
— Я тебе покажу! — кричал мужчина.— Хулиганка!
— А если никого нет? — спрашивала жена.— Кому мы ее сдадим?
— Сдадим!
— Уже поздно.
— Посажу на крыльцо — и пусть сидит,
— Надо было мальчика брать.
— Ты сама заладила: девочку, девочку. Вот тебе твоя девочка!
— Это не девочка, это сатана!
Разговаривая, они подошли к лестнице. Навстречу им спускалась заведующая. Она нередко засиживалась здесь допоздна.
— Уважаемая! — издалека крикнул мужчина.— Мы ребенка привезли!
Заведующая остановилась и не отвечала, пока супруги подошли совсем близко.
— Вы меня напугали,— сказала она.
— Уважаемая, мы хотим вернуть ребенка,— сказал мужчина.
—Пройдемте в кабинет,— заведующая прошла вперед.— В чем дело? — спросила она, садясь за свой стол.— Я вас слушаю.
— Она укусила меня в нос!
— А меня назвала обезьяной! — наперебой заговорили супруги.
— Дальше? — спросила заведующая.
Это была женщина средних лет, худощавая, с коротко остриженными седыми волосами, придававшими ей неожиданно юный вид.
— Дальше? — с недоуменной улыбкой развел руками мужчина.— Вам что, этого недостаточно? Два раза она чуть не сбежала, я еле поймал. Супругу мою укусила в нос. Покажи, Меги!
Меги подошла к заведующей:
— Вот, смотрите!
— Не заметно,— сказала заведующая.
— Как это? Значит, она должна была всю меня изуродовать, чтобы было заметно?
— Садитесь,— заведующая указала на стул,
Меги села.
— Возмутительно!
— Чего вы теперь добиваетесь?
— Мы хотели отвести ее в милицию.
— В милицию? — заведующая посмотрела на девочку, стоявшую в углу.
— Они меня называли Цисией,— сказала девочка.
— Да-да, в милицию, но я счел себя обязанным вернуть ребенка вам...
— Я не Цисия,— девочка спрятала руки за спину и опустила голову.
— Разве это плохое имя? — передернула плечами Меги.— Может, оно и вам не нравится?
— Девочку зовут Като,— сказала заведующая.
— Позвольте мне называть моего ребенка, как мне нравится!—Меги достала из сумки платочек и приложила к переносице.
— Мы уже до Кутаиси доехали,— сказал мужчина.— Думаете, это легко!
— Конечно, нет,— ответила заведующая.
Осмелев, мужчина продолжал:
— Сначала чуть от лимонада не лопнула, потом на мороженое накинулась...
—- Новое платье выпачкала,— вставила Меги,
— Потом укусила мою супругу в нос.
Меги зарыдала.
— У вас не найдется сигареты? — спросил мужчина у заведующей.
— Пожалуйста,— она достала из ящика пачку сигарет.— Только осторожней, дом деревянный и очень старый...
— Десять лет не курил,— мужчина посмотрел на девочку, она тотчас показала ему язык.— Вот видите! — закричал мужчина.
— В чем дело? — спросила заведующая.
— Она высунула язык!
— Я не заметила.
— Так-так, покрывайте их, покрывайте! Теперь я понимаю, почему она такая невоспитанная!
— Короче,— сказала заведующая,— что вы хотите? Я не располагаю временем. Как я понимаю, вы возвращаете ребенка?
— Мы решили взять мальчика,— всхлипнула Меги.
— Это исключено! — сказала заведующая,
— Почему? — спросил мужчина,
— Потому.
— Что это за ответ?
— Это мой ответ. Что вам еще?
— Ничего.— Супруги встали.— Мы будем жаловаться.
— Это ваше дело.
Когда они вышли в коридор, заведующая обратилась к девочке:
— Като, родная, пойди скажи тете Бабо, чтобы она уложила тебя спать.
— Они меня Цисией звали,— сказала девочка.
Дети были в длинных, по щиколотку, рубашках. Взявшись за руки, они пробирались сквозь тростник. Казалось, будто детский сад вышел на обычную прогулку. Беко тоже был там, вместе с Дато, и Гулико, и Лили. Обрадованный до слез, Беко шел, высоко подняв голову. Тростник шуршал, но все равно было ясно слышно, как шлепают босые ребячьи ноги. Потом тростник кончился, и показалось озеро. Дети вошли в воду и остановились только тогда, когда вода поднялась по шею.
Вода была теплая и приятная. Тростник плотной стеной обступал озеро со всех сторон. Сверху глядело усеянное звездами небо. Какой-то высокий человек появился на берегу и крикнул:
— Эй, вы что, не слышите?
— Как же нет,— ответили дети.— Слышим!
— Кто вы такие и зачем пришли сюда?
— Мы хотим спать,— ответили они.
— Вставай, тебе говорят! — кто-то сильно тряс Беко.
Беко приоткрыл глаза:
— А?
— Не «а», а приехали.
— Куда?
— В Париж! Вылезай!
Беко спрыгнул. Железнодорожников было двое.
— Ступай, друг, с богом! Дом у тебя есть? — спросил высокий сутулый железнодорожник.
— Есть, конечно,— Беко дрожал от холода и никак не мог прийти в себя. Он не понимал, где находится.
— Домой иди, слышишь? Домой! — сказал второй.
И Беко пошел.
Поезд снова доставил его на сухумский вокзал. Значит, он спал совсем недолго. Холод пронизывал до костей. Зуб на зуб не попадал. Он попробовал согреться, подпрыгивая и приседая. Когда он вышел на вокзальную площадь, дрожь немного унялась.
«И чего я трясусь в такую жару,— подумал Беко.— Железнодорожники, наверно, приняли меня за беспризорного. Но разве я похож на ребенка? Да еще и на беспризорного? Что они, сговорились — все как один: ты еще ребенок, ребенок! Пора взяться за ум. Надо ехать в Тбилиси, учиться на экономиста или на прокурора, иначе так и останешься вечным ребенком».
Для детей люди придумали прекрасный, как райский сад, мир. Этот мир они наполнили игрушками, сластями и сказками. И до тех пор, пока голова ребенка не покажется над забором, как цветок фасоли, он принадлежит этому тщательно отгороженному миру. Настоящая жизнь начинается позже, но чтобы выдержать ее, нужно перейти сюда из страны детства, ибо у жизни — корень и плод — одно.
Но дело в том, что границы детства раздвигаются шире, чем нам кажется. Случается, что и в старости нами овладевает вдруг безысходная смутная тоска, и мы думаем, что спасенья нет, хотя житейский опыт подсказывает нам другое: все недуги на этом свете излечивает время!
Короче, никто не хочет быть ребенком, ни взрослые, ни дети. Если кто-то и скажет: ах, как мне хочется быть маленьким,— не верьте! Он лжет! Наоборот, этот человек счастлив, что благополучно выбрался из детства, выпутался. Долго живут старики, а не дети. Если ты невредимым пересек границу детства, можешь вздохнуть с облегчением — значит, доживешь до глубокой старости.
Беко долго стоял на вокзальной площади. Потом на попутном грузовике отправился домой. Шофер высадил его у поворота, а сам поехал в Зугдиди. Беко быстро пошел по тропинке. Тропинка выведет его к «Роднику надежды», а там до дому рукой подать.
Завтра он засядет за учебники. Будет выполнять все, что ему говорят, вести себя так, как хочет мама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17